Jerusalem antiquities in Athos: gifts from archimandrite Antonin (Kapustin)

Цель этой статьи¹ – анализ текста письма настоятеля Русского на Афоне Пантелеимонова монастыря игумена Макария (Сушкина) к о. Антонину (Капустину) в Иерусалим. Оно датировано 10 ноября 1885 г. и было доставлено в Палестину старым знакомцем о. Антонина, иеромонахом Александро-Невской лавры Мартирием (+ 1893 г.). Письмо сохранялось в архиве Русской духовной миссии ( п. 86, д. 1370, 2 л. ) и опубликовано в известной подборке документов, подготовленной под редакцией Н. Н. Лисового (Россия в Святой Земле…, 2017. С. 512–514; об отношениях архимандрита Антонина со священством Афона см.: Бутова , 2017. С. 73–87). В огромном компендиуме одиночное письмо практически частного характера затерялось и не было всерьез прокомментировано². Что

• ¹    Статья написана в рамках темы «Древности “русских участков” на Святой Земле: история исследований и современная археология». НИОКТР 122071100011-4.

• ²    На это письмо обратили наше внимание К. А. Вах и Л. А. Беляев. Благодарим их также за помощь в расследовании сюжета.

можно понять: письмо не касалось ни вопросов собственности, ни борьбы конфессий или других сторон политики на Востоке, ни, наконец, проблем теологии.

Зато с точки зрения археолога, как документ, проливающий свет на историю коллекций, такое письмо представляет немалый интерес, поскольку позволяет увидеть пути, которыми предметы археологического интереса обращались, отчасти выполняя привычную роль реликвий, отчасти превращаясь в музейные или учебные экспонаты. Известно, что Антонин (Капустин) дарил предметы из своего собрания, причем иногда целыми коллекциями, с конкретной целью – снабдить музеи и духовные академии материалами для обучения – так сказать, наглядными пособиями (подробнее о коллекции о. Антонина см.: Чехановец, Беляев , 2020. С. 228–255; там же литература). Его адресаты не случайны. Игумен Макарий в молодости предпринял путешествие по Востоку, бывал в Иерусалиме, стал первым на Афоне русским настоятелем православного монастыря. Человек огромного духовного влияния, он был деятельным просветителем и издателем ( Дмитриевский , 2010). Для него древности обладали несомненной ценностью – и как евлогии, и как экспонаты.

В письме речь идет о ящике «с разными ископаемыми древностями», которые попадают с черного рынка (другого тогда, собственно, и не было) в руки консула России в Иерусалиме; от него они достаются о. Антонину, который собирает свой музей (каталог его до сих пор находится в зачаточном состоянии). Методы собирания этого музея интересны сами по себе и в письме они отчасти отражены. Наконец, о. Антонин отправляет их на Афон – точно так же, как он отправлял целые коллекции в духовные академии России и в Эрмитаж. Дальше их след теряется, но мы надеемся, что разбор письма привлечет внимание к предметам и позволит со временем выделить их в той или иной коллекции.

История таких трансферов очень важна и для обобщения представлений о провенансе предметов в коллекциях на Востоке в XIX в.

Вернемся к письму игумена Макария. Из его текста следует, что о. Антонин отправил в подарок русской обители целый ящик иерусалимских древностей для монастырской библиотеки. Причем в обители узнали, кем именно посланы вещи, позже, из другого письма, от иеродиакона Виссариона.

Сопровождающей описи при вещах не было, но сами они имели бирки с номерами, а иногда с припиской. То, что получение вещей с древностями не вызвало удивления, указывает, что дарить артефакты из Иерусалима в Русский Пантелеимонов монастырь было более или менее привычным делом и их там охотно принимали как благодарность за поддержку, которую обитель оказывала Русской духовной миссии.

Однако в монастыре ожидали «получить при сих вещах и пояснения к оным», поскольку, как пишет о. Макарий, «почти на всех вещах наклеены билетики с №№, дававшие нам повод к этой надежде», поскольку сами они «вообще в древностях не далеки».

Монахи составили список полученного (поскольку у самого о. Антонина такового могло не быть) с указанием не только вещей, но и их номеров, и надписей на «билетиках» или самих артефактах. Сколько можно понять, всего предметов было 20, хотя среди номеров наибольший – 207. По-видимому, это не бирки для отправляемой посылки, они остались на вещах, входивших в гораздо более обширную коллекцию, и номера, возможно, указывают на место вещей в коллекции архимандрита Антонина.

Список и надписи на билетиках сами по себе замечательны и заслуживают быть приведенными в оригинале. В посылке были:

«1) Черепица (№ 173 на билетике) с сирийскими клинообразн. надписями. При ней записка : “От гроба языческого времени царей сирийских”.

• 2)    Кафель цветная (№ 174); с исподи надпись карандашом: “из мечети Омара времен Калифов”.

• 3)    Светильник глиняный (№ 139), при нем пояснительная надпись: “Фωс XV”.

4–7) Такие же светильники (№ 108, 126, 120 и 148) без надписей.

• 8)    Металлическая (оловянная) дощечка (№ 66) с изображенною на ней какою-то фигурой (менада?).

9–15) Кувшинчики разных форм (№№ 13, 207, 87, 9, 5, 53?).

• 16)    Камень некий (№ 4), на котором Ваша надпись: “довременность”. Но составить себе понятие, что это такое, мы не смогли…

• 17)    Три стеклянные ножки, из-под чаш или рюмок (?).

• 18,    19) Несколько фрагментов от 2-х стеклянных сосудов.

20) Таковые же стеклянного флакона».

Игумен Макарий просил не просто пояснений о функциях предметов, его интересовали их даты и, главное, возможная связь со святыми местами. Письмо заканчивается просьбой «сообщить также и место, где обретены эти древности. Не из раскопок ли, произведенных Вами за храмом Св. Гроба?». Это логичный вопрос-подсказка: к 1885 г. работы, проведенные о. Антонином для Императорского Православного Палестинского общества на участке к востоку от храма Воскресения в Иерусалиме, были широко известны, а их результаты опубликованы.

Довольно легко ответить на часть вопросов, даже не видя вещей. Прежде всего, упомянутый в пункте 3 светильник с надписью – несомненно, раннехристианский, с традиционным текстом первой фразы вечерней молитвы «Свет Христов просвещает всех». Такие распространены в Палестине в V–VII вв. (см.: Loffreda , 1989; популярная версия: Loffreda , 2001).

Даты светильников без надписей установить, не имея изображений, можно только в широких рамках от I в. н. э. до VIII–IX вв. То же самое касается стеклянных изделий и глиняных кувшинчиков. Но в целом они, вероятно, все принадлежат византийскому и раннему исламскому времени, так как особенно часто встречаются в поверхностных слоях памятников Палестины этой эпохи и представлены во всех коллекциях. Оловянная табличка с менадой, видимо, позднеримского или византийского времени; но, если это не олово, а свинец, речь может идти о фрагменте саркофага, на которых клейма с такими сюжетами встречаются постоянно. Не решаемся атрибутировать клинописную табличку и, тем более, непонятное каменное изделие, определенное о. Антонином как доисторическое.

Зато остановимся на самом позднем, видимо, артефакте, единственном, для которого указано происхождение, «Кафель цветная (№ 174); с исподи надпись карандашом: “из мечети Омара времен Калифов”». Принадлежность к памятнику должна, казалось бы, определить хотя бы общую дату предмета, ведь речь идет о всемирно известном сооружении (см.: Cohen, 2009. P. 210–230). Сложность серьезной архитектурной археологии на Харам аль-Шариф заставляет связывать наши представления о перестройках, стратиграфии и хронологии прежде всего с письменными источниками турецкого периода, которые позволяют представить этапы, когда на Куполе Скалы появились изразцы, – это было в середине XVI в., – затем в начале XVIII и позднее, вплоть, действительно, до ХХ (см.: непосредственно об изразцах: Necipoğlu, 1990: 15; история реставраций при Оттоманском правлении, с подробной библиографией: St. Laurent, Riedlmayer, 1993. P. 76–84). В литературе можно встретить утверждение, что стоящие сейчас на мечети изразцы ХХ в. заменили непосредственно мозаику из стеклянных тессер VII ст. (Rosen-Ayalon, 1992. P. 791).

Однако и бирка предмета, посланного на Афон, и опись имущества консула В. Ф. Кожевникова отчетливо говорят о «кафле», причем «времен калифов», т. е. до прихода турок. Раскопки, проведенные вне стен горы в городе Давида («парковка Гивати») Дороном Бен-Ами и Яной Чехановец, подтвердили, что керамический декор присутствовал на зданиях Храмовой горы задолго до ХХ в.: в 2014 г. в засыпке траншеи 1950-х годов. Кэтлин Кэньон собрали значительное количество изразцов XVI в. и их более поздние ремонтные копии, сбитые со стен при последнем ремонте. Фрагментов более 40, среди них – практически целые экземпляры. Оригиналы исполнены на основе из кашина, ремонтные – на плотном керамическом черепке. Все они с подглазурной росписью (кобальт, бирюза, изумрудно-зеленый) по белому фону (благодарим Яну Чехановец за эти не опубликованные сведения). По-видимому, получить целый экземпляр в середине XIX в. было возможно, но необязательно просто, и такие предметы представляли интерес как для собирателей-антикваров, так и, разумеется, для тех, кто ценил реликвии.

Глазурованный «кафель» интересен с точки зрения движения по коллекциям, которое мы постараемся восстановить. Из русских собирателей в Иерусалиме (их было немного) плиткой от этой мечети, иначе известной как Купол Скалы, владел В. Ф. Кожевников, консул России в Иерусалиме (1866–1876, затем 1880–1885 гг.). Она упомянута в описи его имущества ( Вах , 2020. С. 233–256, особенно со стр. 248), где указан «один древний арабский кафель» (под № 36). Из письма С. М. Дмитриевского сестре покойного, А. Ф. Кожевниковой (10 июня 1885 г.), видно, что имущество было продано на аукционе в начале апреля, в том числе «старинные тяжелые кафли с надписями» (АВПРИ. Ф. 161. СПБГА II-7. Оп. 43. 1885–1895 гг. Д. 4. Л. 22–25 об.). Следовательно, их было несколько, они относились к эпиграфическому типу и, как выяснилось, служили украшением (были развешаны по стенам). Отметим, что в литературе указаний на эпиграфические изразцы в декоре Куббат ас-Сахра нет.

Консул не собирал местные древности, это единственные «антики» в его доме, довольно скромном по убранству, но питал склонность к китайскому фарфору: у него было 42 (!) китайские вазы. Впрочем, в доме оказались не только ориентальные предметы, такие как пять штук «индийского оружия», сервизы китайские и японские, но много и французского фарфора. В. Ф. Кожевников умер в Иерусалиме внезапно, как раз в 1885 г. (25 марта / 03 апреля) на Страстной неделе, возможно, в Чистый четверг), и принявший на себя его обязанности секретарь С. М. Дмитриевский с необходимой поспешностью организовал распродажу той части личного имущества из дома консула, которая не могла быть легко доставлена в Россию и позволяла расплатиться с долгами, которые оказались довольно значительными.

Архимандрит Антонин (Капустин), активно собиравший древности Святой земли, в том числе, путем многочисленных покупок, отметил в дневнике, что приобрел некоторые вещи с этой аукционной распродажи. Аукцион проходил 1, 2 и 3 апреля; от имени и для о. Антонина покупки на нем совершал его главный помощник Якуб Халеби, который считал, что они покупают дешево, и куплено было довольно много вещей. В «Дневнике» о. Антонина за 1885 г. этот процесс отражен: «Понедельник, 1 апр... В Израилевой лавке аукцион. Якуб забирает иконы, иконки, иконочки за воображаемый бесценок… Дома результат аукциона – 4 сундука разных разностей, преимущественно же икон Суздальской и Ко-жемяцкой школы, — всего на 56 наполеондоров. Однако! Вторник, 2 апр… Якуб с аукциона еще с целым сундуком икон, лампад, крестов резных и пр. и пр. Еще осталось вещей для продажи на завтрашний день. Среда, 3 апр. Еще кой-какие вещицы аукционные».

Очень вероятно, что архимандрит и Якуб не упустили возможность получить «арабский кафель», возможно, ту самую плитку от мечети. Стоит отметить, что С. М. Дмитриевский был расположен к начальнику миссии и рассчитывал с его помощью получить покровительство Палестинского общества, председатель которого, Великий князь Сергий Александрович, был занят поиском «своего» кандидата на должность нового консула в Иерусалиме. Сам С. М. Дмитриевский, при содействии архимандрита Антонина, готовил в это время фундированный отчет о раскопках Антонина на Елеонской горе и готовил подносной экземпляр рукописи с рисунками и вклеенными фотографиями, позднее опубликованный ( Дмитриевский , 2006). Антонин при содействии Дмитриевского мог, вероятно, приобрести на аукционе в индивидуальном порядке всё, что его интересовало.

Таким образом, рисуется следующая цепочка: плитка от Купола Скалы (эпиграфическая или нет – в данном случае безразлично) оказывается во владении русского консула, попадает через аукцион в руки главы Русской духовной миссии, а от него – в библиотеку монастыря на Афоне, постепенно обретая статус не только музейного экспоната, но и реликвии. Далее ее след, как и других отправленных предметов, теряется. Но не исключено, что они и до сих пор сохраняются как реликвии в составе библиотеки Пантелеимонова монастыря на Афоне.