Searching the «Italian trace» in the wood and earth fortification of the medieval Russia

1 Исследование выполнено в рамках госзадания Института археологии РАН по теме «Города в культурном пространстве Северной Евразии в Средневековье» (№ НИОКТР 122011200266-3).

деревянных пустотелых стен (как считалось ранее), а представляют собой руины деревянных стен, внутренний объем которых был заполнен землей ( Моргунов , 2009; 2019; Коваль , 2020б; 2021). Современная интерпретация валов в целом не вызывает в научной печати аргументированных возражений, но и не принимается теми археологами, кто, следуя авторитету П. А. Раппопорта (1956; 1961), продолжает писать о «внутривальных конструкциях» и пустотелых стенах.

В этой ситуации обращение исследователей к итальянским научным трактатам XVI в., излагавшим нормы строительства земляных стен с внутренним каркасом из деревянных столбов и жердей ( Медведь , 2021), заставляет осмыслить роль таких новаций по отношению к русской фортификации на пороге Нового времени. Правда, археологически зафиксированных фактов использования таких конструкций не имеется, поскольку поздние оборонительные сооружения либо вовсе не изучались методами археологии, либо результаты таких исследований не публиковались. Но А. Н. Медведь, введший в научный оборот чрезвычайно интересный трактат Д. Б. Белуцци, посвященный именно таким фортификациям, резонно указал на те случаи в оборонном зодчестве Руси XVI в., которые можно рассматривать как результат применения итальянской технологии строительства земляных стен с деревянными внутренними конструкциями. Речь идет о деятельности итальянского архитектора Петрока Малого, отождествляемого рядом исследователей с Пьетро Франческо Анибале ( Кивимяэ , 1997; Подъяпольский , 1983), который в 1534 г. построил вал вокруг Китай-города Москвы (в 1535– 1538 гг. заменив его на кирпичную стену) и земляные (?) укрепления городов Пронска и Себежа в 1535 г. Действительно, итальянский архитектор мог возводить все эти крепости, исходя из тех знаний и умений, которые привез с собой с родины. При этом вал Китай-города был снесен почти сразу после постройки, и следов его не сохранилось, а укрепления Пронска и Себежа никогда не изучались археологами, и об их конструкции нет никаких сведений. Письменные же источники, хотя и дают об этих крепостях некоторые данные, позволяющие допускать использование итальянского опыта, все же не столь однозначны, чтобы формулировать категорические выводы ( Носов, Медведь , 2020).

Единственным источником знаний о строительных приемах Петрока Малого стала поэтому летописная запись о возведении земляного оборонительного рубежа Китай-города. Эта запись уже многократно цитировалась, но в контексте данного исследования ее необходимо повторить: «…и устроиша хитрецы велми мудро… исплетаху тонкий лес около болшого древия и внутрь насыпаху землю и велми крепко утвержаху» (ПСРЛ, 1853. С. 292). Совершенно очевидно, что прием, использованный Петроком Малым, был неведом на Руси и поэтому вызвал удивление летописца, назвавшего строителей вала лестным именем «хитрецы». К сожалению, из летописного описания трудно понять, как именно использовался «тонкий лес» (т. е. жерди, ветви?) и большие «древия» (столбы?). Такое описание могло относиться как к плетням из тонких веток, так и к жердям, соединенным между собой в единую «сеть». Ясно только, что какое-то «плетение» тут имело место, поскольку именно к этой крепости впервые было применено слово «кита», обозначавшее нечто сплетенное (Даль, 1865. С. 725). Таким образом, летописное описание как нельзя лучше соответствует той схеме использования древесины (вертикальные столбы, соединенные между собой жердями или планками), которая проиллюстрирована в трактате Белуцци (Медведь, 2021. Рис. 3). Следует признать, что «вал», построенный Петроком Малым, в действительности был земляной стеной, сооруженной аналогично тому образцу, который осуществил Белуцци при своих фортификационных работах 1543–1544 гг. во владениях Флоренции. Заметим, что Петрок Малый возводил земляную стену Китай-города десятью годами ранее строительного опыта Бе-луцци и написания им упомянутого выше трактата (1545 г.), следовательно, он пользовался теми же источниками знаний и опыта, что и его коллега, остававшийся все это время в Италии. Вероятно, речь может идти о тех образцах пока неизвестной нам земляной фортификации, которые создавались на Апеннинском полуострове в начале XVI в.

Но имел ли этот опыт какое-то продолжение на Руси в дальнейшем? Видимо, нет, поскольку итальянские архитекторы на Русь больше не приезжали, а древо-земляная фортификация стала развиваться по иному пути – строительству стен в виде «тарас» (см. ниже). Лишь в XVII в. началось постепенное освоение европейского опыта возведения земляных бастионов, а полный переход к бастионной фортификации можно связывать лишь с эпохой Петра I. Таким образом, земляные стены «итальянского образца» (в Москве и, возможно, в Се-беже и Пронске) остались в России XVI в. уникальными случаями, не имевшими прямого продолжения.

Совершенно очевидно (и искреннее удивление летописца в 1534 г. это подтверждает), что земляные стены с деревянными внутренними конструкциями не имеют никакого отношения к русской древо-земляной фортификации, развивавшейся по меньшей мере с IX в. Тем более важно выяснить, откуда тянутся корни той традиции, которую применяли итальянские фортификаторы в 1530–1540-х гг. К сожалению, сведений о земляной и древо-земляной фортификации стран Европы в XIV–XV вв., т. е. в предшествующее рассматриваемому эпизоду время, практически нет. А именно в этот период огнестрельная артиллерия уже активно развивалась и все шире использовалась при осаде крепостей и в полевых сражениях. Несмотря на это, в указанный период в Европе повсеместно еще строились каменно-кирпичные крепости. Очень трудно назвать точную дату, начиная с которой такие крепости стали дополняться земляными укреплениями, призванными защитить их от пушечного обстрела, однако ясно, что в начале XVI в. строительство таких укреплений в Италии уже велось.

Получается, что земляные стены вполне могли быть «нововведением» наступившей эпохи огнестрельной артиллерии и конструктив земляных стен итальянским архитекторам пришлось изобретать фактически с нуля, без практического опыта создания насыпей. В современной строительной инженерии деревянные конструкции внутри насыпей совершенно исключены, поскольку после истлевания дерева образуются пустоты, которые приводят к деформации насыпной конструкции. Итальянские архитекторы, даже если они не имели богатого опыта работы с деревом и земляными насыпями, не могли не знать таких элементарных вещей. Однако надо учитывать три важных фактора:

• 1.    Создававшиеся ими земляные фортификации вокруг городов воспринимались как временные, на смену которым впоследствии должны были строиться более мощные, с каменной облицовкой. Полевые же укрепления вообще строились

• 2.    Перед строителями земляных укреплений ставилась задача создать не просто насыпь (вал), а вертикальную земляную стену, которая служила бы не только для защиты от артиллерийского огня, но и противостояла бы штурму вражеских войск. Именно стремление достичь вертикальности стены могло заставить прийти к мысли об использовании деревянных свай в основании и горизонтальных связей внутри нее. Оба этих приема широко использовались при каменном строительстве, где свайные поля должны были обеспечить надежность фундамента даже при недостаточно прочном (например, песчаном) подстилающем грунте, а деревянные горизонтальные связи обеспечивали сейсмоустойчивость стен. Все эти приемы были хорошо известны любому мало-мальски грамотному архитектору.

• 3.    Главным теоретическим источником опыта строительства земляных укреплений, который был доступен итальянским фортификаторам Нового времени, был трактат позднеримского военного историка Вегеция «Краткое изложение военного дела», в третьей книге которого дается описание технологии сооружения вала в походном лагере римских войск при помощи нарезания кусков дерна, забивания деревянных кольев и укладки в вал стволов и ветвей деревьев ( Веге-ций Флавий Ренат , 1940. С. 264). Вряд ли стоит сомневаться, что Вегеций зафиксировал реально существовавшую традицию строительства валов вокруг походных лагерей римских войск. Но как именно сформировалась такая традиция, кто и когда придумал использовать древесину при возведении валов (земляных стен) – точно не установлено. Не исключено, что одним из источников такого опыта были «галльские стены» из слоев бревен и камней, с которыми римляне познакомились в ходе завоеваний Юлия Цезаря ( Цезарь Гай Юлий , 1948. С. 153). Как бы то ни было, трактат Вегеция был хорошо известен в средневековой Европе, и его рекомендации не могли не учитываться фортификаторами XVI в.

на очень ограниченный срок, за который дерево истлеть не успело бы. А после того как военная кампания заканчивалась, надобность в полевых укреплениях исчезала и судьба построенных земляных стен уже никого не волновала.

Таким образом, использование деревянных конструкций при строительстве земляных стен выглядело вполне оправданным по целому ряду оснований: его рекомендовал авторитетный античный автор, земляные стены априори рассматривались как временные сооружения, к тому же при этом адаптировался имеющийся опыт использования деревянных конструкций при каменном строительстве. Однако по мере увеличения мощности земляных фортификаций и накопления опыта в их строительстве нельзя было не заметить, что деревянные конструкции не только ничем не «укрепляют» земляные стены, но и удлиняют время стройки, а также в разы увеличивают затраты на нее. Поэтому уже очень скоро от сложных деревянных конструкций при строительстве земляных стен полевых укреплений (и тем более – бастионных крепостей вокруг городов) стали отказываться (вероятно, это случилось уже в конце XVI в.).

В руководствах по военному делу XVIII в. применение таких конструкций уже не предусматривалось, а единственными органическими элементами при строительстве полевых укреплений (редутов, флешей, реданов и т. п.) остались деревянные «гвозди» и фашины (связки прутьев, тонких веток) (Соловьев, 2022. С. 358–362). Фашинами обкладывались фасы земляных стен, а «гвозди» скрепляли их между собой и с насыпью (кроме того, ими скреплялись куски нарезанного дерна). Интересно, что смысл использования фашин нигде специально не оговаривался, но можно думать, что он виделся в том, что при краткосрочном назначении редутов и других подобных укреплений фашины были способны заменить дорогостоящий камень и дерево, обеспечивая вертикальность фасов земляных стен.

В связи с рассматриваемыми итальянскими нововведениями XVI в. трудно пройти мимо одного письменного свидетельства о «валах» с «плетнями», касающегося укреплений Смоленска. Оно принадлежит перу посетившего этот город в 1582 г. посла папы Римского ко двору царя Ивана Грозного Антонио Поссевино, который выполнял, по сути, функции шпиона, собиравшего сведения о военном потенциале Руси и укреплениях ее городов. Поссевино был прекрасно осведомлен о том, что стены городов Руси состояли из деревянных четырехугольных срубов, заполненных внутри землей, т. е. городней. Тем удивительнее его сообщение о том, что в Смоленске городские укрепления «состоят из земляного вала и плетней, спрессованных до твердого состояния» ( Поссевино , 1983. С. 44). Перевод «земляной вал» (в источнике aggeres , т. е. насыпи) не бесспорен, поскольку древо-земляные стены также создавались с насыпкой в срубы земли, однако в целом допустим, поскольку такие стены разрушались и «превращались» в осыпь («вал») за 30–40 лет ( Коваль , 2022. С. 156–167). Но вот «плетни, спрессованные до твердого состояния» (в источнике – « vimine contextus et ad duritiem pressis ») – фраза туманная. Зачем плетни спрессовывать до твердого состояния и чем такая операция строителей может помочь в обороне города? Видимо, дословный перевод этой фразы с латыни не помогает расшифровать ее смысл.

Можно, конечно, вновь вспомнить о «плетениях», применявшихся в 1534 г. в земляной стене Китай-города, однако даже если бы в «валах» Смоленска имелись какие-то внутренние плетневые или жердевые конструкции, Поссевино не имел шанса их узреть, рассматривая внешний вид фортификаций. Допускать же, что он присутствовал при строительстве смоленской крепости, тоже невозможно – в этом случае такой факт обязательно был бы отражен в его книге. Значит, римский посланец мог видеть только то, что находилось на поверхности укреплений или как-то характеризовало их внешний вид. Теоретически это могли быть какие-то плетневые ограждения наподобие «габионов» (бруствер из наполненных землей огромных корзин), но такие конструкции ему были хорошо знакомы (их использовали в Италии и других странах Европы) и он описал бы их в привычных ему выражениях.

Возможно, разгадка таинственного отрывка кроется в другом важном пассаже, также цитировавшемся, но оставленном без внимания всеми исследователями Смоленска. А. Поссевино засвидетельствовал, что увиденный им в 1582 г. «земляной вал»… «имеет на небольшом расстоянии друг от друга отверстия, где можно разместить для защиты небольшие пушки» ( Поссевино , 1983. С. 46). Но в полностью земляной насыпи практически невозможно проделать отверстия для пушек, они просто осыпятся и завалят орудия землей. Значит, речь шла не вполне о насыпи, а о древо-земляной конструкции с камерами для пушек. И такая конструкция на Руси в XVI в. уже была известна и применялась – это стены, рубленые «тарасами», т. е. с чередованием пустотелых и заполненных землей срубов, связанных перерубами в единую систему, т. е. фактически

«сплетенных» между собой. Пустотелые срубы как раз и предназначались для размещения огнестрельного оружия. Так, может быть, папский посол имел в виду именно эту разновидность фортификаций, как раз в XVI в. распространившуюся в Московии? Но описал он ее настолько сложно (или невнятно), что сегодня мы гадаем над значением его терминологии.

Сложнее объяснить, почему эти «сплетенные» конструкции названы «спрессованными», но и здесь есть возможность для интерпретации, если имелось в виду, что срубы для пушек были очень узкими, небольшими по размерам. В этом случае замечание А. Поссевино, что в смоленском валу можно разместить не просто пушки, а именно «небольшие пушки», становится ключевым. В узкие (тесные) камеры можно поместить только небольшие пушки.

Если предложенное объяснение верно, то рассказ итальянского посла-шпиона обретает смысл. В отличие от большинства древо-земляных крепостей Руси, где сохранялись еще стены из одних только заполненных землей «город-ней», в Смоленске он мог увидеть техническое новшество – аналогичные стены с не заполненными землей узкими промежутками для размещения в них пушек, т. е. конструкцию, которую можно назвать «тарасами». Правда, к 1582 г. эта стена, видимо, уже рунировалась до состояния «вала».

Тарасы были новым словом в фортификации Руси XVI в. Впервые они упоминаются в письменных источниках в 1552 г. в качестве оборонительных сооружений осажденной Казани ( Носов , 2010. С. 66). Неясно только, могли ли такие стены строиться в русских городах до середины XVI в. или их распространение относится к периоду после взятия Казани. Раскопки на валах Смоленска не обнаружили нигде никаких «плетней», зато выявили срубные конструкции ( Сапожников , 1991; 2016; Пронин, Соболь , 2012; Коваль , 2020а)². Правда, и следов пустотелых камер для пушек также не обнаружено, но найти их небольшими раскопами было мало шансов. В любом случае, никакого отношения к итальянским нововведениям в фортификации этот случай не имеет.

Итак, земляные стены «по Белуцци» с большим числом вертикальных кольев и горизонтальных деревянных связей, скорее всего, были результатом инженерного творчества итальянских архитекторов рубежа XV–XVI вв., опиравшегося разве что на трактат Вегеция. От этой технологии строительства пришлось отказаться довольно быстро, вероятно, еще до конца XVI в. из-за ее неоправданной дороговизны, трудоемкости и слишком большой (для полевой фортификации) длительности строительства. Но именно она, вероятно, оказалась в арсенале знаний Петрока Малого (Пьетро Франческо Анибале?), строительные приемы которого зафиксированы летописью в 1534 г. Таким образом, технология строительства земляных стен, представленная в трактате Д. Б. Белуцци 1545 г., не была его личным изобретением, а отражала общую тенденцию в развитии итальянской фортификации первой половины XVI в. Россия же оказалась одной из тех стран, куда новая технология возведения оборонительных сооружений была импортирована и где она оставила свой след в летописном тексте.