The crisis of modern civilization: some manifestations

стоятельных кризисах в каких-либо сферах. Между тем, в ряде публикаций, в т.ч. и наших, кризис современной цивилизации предстает, прежде всего, как кризис человека, его сущности [см., напр.: 1, 2, 3]. По нашему мнению, это позволяет объяснять различные феномены социальной жизни более последовательно и логически непротиворечиво, поскольку все они, так или иначе, становятся связанными с сущностью человека, с реализацией его основных сущностных свойств: труда, общения и сознания. Тем не менее, рассматривая сущность, не следует забывать и об ее проявлениях. Поэтому в рамках данной статьи, мы хотели бы сосредоточиться на внешних проявлениях кризиса сущности человека. Под «современной цивилизацией» мы понимаем сегодняшнее неолиберальное, капиталистическое, глобальное, постиндустриальное (список можно продолжать) общество конца XX – начала XXI вв. Под «кризисом» же – определенные условия, при которых дальнейшее воспроизводство всей общественной системы на прежних основаниях становится невозможным, а значит появляется риск полного ее разрушения.

Между тем, модель общественного развития, на которой покоится современная цивилизация, сложилась не вчера. Вместе с разделением труда на умственный и физический, появлением классов и государства, общество стало развиваться, содержательно обогащаться за счет обнищания индивидов, входящих в него. Сегодня, именно эта модель, основанная на эксплуатации человека человеком, модель, при которой жизненные силы одних становится средством развития для других – находится в кризисе. Именно этот момент является основным содержанием кризиса человеческой цивилизации, с нашей точки зрения. Капиталистический способ производства из некогда прогрессивного (магистрального) становится паразитическим, регрессивным (тупиковым). Чтобы данное утверждение не было голословным, проанализируем ряд тенденций в современном капитализме, которые позволяют говорить об исчерпанности данной модели развития.

Последние полвека характеризуются невероятным усилением интенсификация процессов капиталистического накопления. Причем, если до 70-х гг. прошлого века эти процессы смягчались т.н. «государством всеобщего благоденствия», начинающейся 119

НТР, а также разрушительными последствиями Второй мировой войны (война, как известно, это один из наиболее агрессивных способов временного снятия противоречий внутри капитализма), то впоследствии увеличения «социальных издержек» (т.е. перераспределительных механизмов социального государства), международной конкуренции, роста цены на труд и т.д. начинается планомерное наступление капитала на социальные завоевания.

Автоматизация производства, как и вообще – интенсивный путь развития (т.е. вкладывание денег в науку, технологические разработки, поиск управленческих моделей с использованием меньшего количества людей) – стал важной частью перехода общества индустриального к постиндустриальному. Ввод в действие автоматизированных сборочных линий, развитие микроэлектроники, робототехники, атомной энергетики и т.д. позволили невероятно резко увеличить производительность труда, привели к колоссальному росту вещественного и стоимостного богатства общества. Разумеется, возникает вопрос: а в чем здесь кризис? Проблема в том, что прибавочная стоимость (цель капиталистического способа производства) создается абстрактным, т.е. «простым, средним», трудом рабочих и затем отчуждается от них. Но если простой средний труд человека заменяется более сложным трудом человека с автоматизированной машиной, то откуда этой стоимости взяться? Данную проблему можно обозначить как «вырождение стоимостного соотношения». «С дальнейшим развитием общественной производительной силы труда, появлением крупной промышленности, системы машин, автоматизированного труда результаты труда, масса производимых потребительных стоимостей перестают соответствовать затратам непосредственного труда, начинают все более зависеть не от затраченного рабочего времени, а от мощи тех природных сил, которые привлекаются человеком, подчинение которых человеческому труду реализует, проявляет, освобождает всеобщие силы человека» [1, с. 183]. Проблема капитала здесь заключается в том, что он не может самовозрастать, не увеличивая производительность труда, посредством развития науки и техники, но сам этот процесс ведет капиталистическую систему к схлопыванию. Тем не менее, система еще поддерживается потому, что интенсивный путь развития был не единственным.

Второй тенденцией ускорения капиталистического накопления стала неоколониальная экспансия - экстенсивный путь. Об усилившейся эксплуатации центром мировой капиталистической системы ее периферии написано немало работ, в первую очередь, представителями мир-системного подхода [см., напр.: 4, 5]. Возросшая мощь транснациональных корпораций (ТНК), зачастую агрессивное открытие рынков стран «третьего мира» с потерей суверенитета, прямой шантаж со стороны Международного валютного фонда, Всемирного банка и т.д. при помощи кредитных инструментов, разрушение диверсифицированных экономик и навязывание моно-экономики и т.д. - все это неолиберальная глобализация. Критическим моментом здесь становится также принципиальная исчерпаемость такой модели: стремясь обеспечить сверхбыстрое накопление капитала с целью в т.ч. временного разрешения внутренних проблем, страны центра всегда усиливали давление на периферию. Однако у этого есть предел. Они вынести производство сначала в южную Европу, затем в Латинскую Америку, затем в восточную Азию, наконец - в Китай и Индию. Каждый раз это была погоня за дешевой рабочей силой, но исследования показывают, что в том же Китае ее цена постоянно растет [6]. К тому же, Китай был выгоден не только из-за дешевизны труда, но и потому, что он там еще дисциплинированный и массовый. Региона, который был бы готов предоставить огромные массы столь же дешевого и послушного труда, с достаточной для работы на заводе квалификацией, попросту не осталось. Это возвращает нас к предельности капиталистического способа производства.

Цифровизация производства, «экономика знаний», «виртуальная экономика» - еще один путь, где капитал пытается найти свое спасение. Однако, представляется, что и этот путь является ограниченным. Если, скажем, вы произвели молоток, израсходовав определенный набор ресурсов, а затем продали его, то молотка у вас больше нет, соответственно вам снова нужен этот набор ресурсов. При создании же компьютерной программы вы тоже тратите определенный набор ресурсов (кстати, вполне материальных), однако при продаже этой программы, у вас остается ее копия, которую можно создать парой кликов компьютерной мыши - и так можно сделать потенциально бесконечное число раз. 121

Таким образом, цифровые продукты принципиально не укладываются в модель товарно-денежных отношений: если абстрактностоимостное содержание производства первой копии еще можно посчитать, то как быть с остальными? В отличие от произведений искусства, где можно наблюдать похожую ситуацию, в данном случае копии абсолютно ничем не отличаются от оригинала. Это ставит определенные вопросы перед капитализмом, однако мы уже видим, что он отвечает на них архаически: создается институт т.н. «интеллектуальной собственности», когда патентуется (т.е. ограничивается возможность использования) все, вплоть до строчек программного кода. Это классическое зажатие растущих производительных сил в тисках старых производственных отношений.

Говоря об интеллектуальной собственности, не стоит забывать об обычной – монополизация является еще одной тенденцией современного капитализма. Причем, с развитием технологического сектора возникло мнение, что в нем то как раз конкуренция будет процветать, что именно там найдет свое выражение свободное, рыночное соревнование частных собственников. Сейчас, к третьему десятилетию XXI в. становится очевидно, что какое то время реальная конкуренция там действительно была – в силу новизны этого рынка. Однако сейчас ситуация стремительно меняется – крупные игроки поглощают более мелких (например, исследование Н. Срничека «Капитализм платформ» посвящено этому явлению [7]). Традиционные» сектора не отстают: ТНК как росли, так и растут, просто увеличивается каскад дочерних компаний. «Пять крупнейших ТНК контролируют более половины мирового производства товаров длительного пользования, самолетов, электронного оборудования, автомобилей и другой продукции. Шесть промышленных гигантов обеспечивают три четверти добываемой в мире нефти и 95 % железной руды» [8, с. 127–128]. Таким образом, монополизация как концентрация капитала в руках немногих также является тенденцией, в которой отчетливо видны пределы развития современного капитализма.

Финанциализация капитализма – это еще одна тенденция. Финансовый сектор уже давно стал важнейшей составной частью капиталистического накопления. Однако сегодня он стал настолько могущественным, что многие выделяют его как от- 122

дельный, относительно самостоятельный процесс в накоплении капитала, наряду с производством и обращением [9, p. 15]. Возросшая производительность труда резко сократила необходимое рабочее время для создания товара. Однако также сократилось время (причем намного значительнее), необходимое для денежных операций: сегодня ежесекундно в мире происходят миллионы финансовых трансакций благодаря безналичному расчету. Вследствие этого, современная эпоха – период небывалого господства финансового капитала, когда происходит его углубляющийся отрыв от реального производства. Это добавляет капитализму на его текущей стадии пакет новых проблем. Так, глобальный кризис 2008 г. до сих пор не преодолен. Его природа уже достаточно хорошо изучена и заключается в невероятной финанциализации всех секторов экономики, диктате финансовоспекулятивного капитала. «По существу современный капитализм сместил акцент в своей деятельности с созидательной, производственной деятельности к финансово-паразитической. На пике финанциализации в 2007 г. сумма капитализации рынков акций, долговых обязательств и банковских активов превышала мировой ВВП в 4,4 раза, а теневой рынок деривативов достиг почти 600 трилл. долл., что в 11 (!) раз превышало тот же показатель» [10].

Таким образом, в рамках рассмотренных тенденций внутри современного капитализма, можно четко уловить пределы развития текущей модели общественного развития. Капитал, будучи акциденцией человеческой сущности, безусловно, имел определенный горизонт для самоусложнения, и довольно долгое время «работал» на обогащение человечества (в содержательном смысле). Однако сегодня, достигнув пика своего развития, его дальнейшее продвижение будет скорее реализовывать тупиковое направление исторического процесса.

Для того чтобы усилить аргументацию данного положения, приведем лишь некоторые социально-экономические, политические и духовные последствия кризиса капитализма. Так, в мире растет предсказанное К. Марксом относительное обнищание населения: если производительность труда с 1950 г. выросла в 3,8 раза, то зарплаты лишь в 2,7 раза [11]. Характерно, что до семидесятых годов зарплаты росли также, как и производительность, 123

но стремление к максимизации прибыли толкает капитал на сокращение фонда оплаты труда.

Разница между производительностью труда и его оплатой аккумулировалась в росте капиталов небольшой группы лиц: социальная поляризация сегодня признается одной из самых больших проблем практически на всех уровнях, даже среди самих капиталистов [12]. В 2016 г. британская организация Oxfam выпустило доклад, в котором говорится, что состояние 1 % самых богатых жителей Земли больше, чем совокупное состояние всех остальных 99% населения планеты, а состояние 8 богатейших людей больше состояния половины жителей планеты [13]. На многих графиках видно, что показатель роста неравенства стал фактически экспоненциальным.

Неравенство в доходах между узкой прослойкой богатых и огромной массой бедных также дополняется неравенством в оплате труда между мужчинами и женщинами, белыми и представителями других рас, жителями центра и периферии. Вся эта дифференциация в оплате труда нужна капиталу для снижения издержек, давлению на профсоюзы (с угрозой перенести производство в страны с дешевой оплатой труда), в конечном счете – для максимизации прибыли.

Рассмотренные выше тенденции в рамках капитализма привели к небывалым изменениям в сфере занятости. Во-первых, нужно указать, что из-за сверхбыстрой экспансии капитала только за последние 30 лет количество наемных работников в мире увеличилось на 1 млрд.: с 2,3 млрд. до 3,3 млрд. чел. – данный процесс нередко называют «шоковым расширением» рабочей силы в мире. При этом, по данным МОТ, сегодня получило колоссальное распространение т.н. «прекарная» (т.е. неустойчивая, нестабильная занятость) – лишь 22 % работников в мире осуществляет трудовую деятельность в «формальном секторе» (данные до пандемии COVID-19) [14] – т.е. секторе, где трудовые отношения регулируются, они носят долгосрочный характер, есть социальные гарантии и т.д. Это означает, что формируется огромный пласт людей, чье социальное положение крайне неустойчиво. Они вечно находятся в поиске работы, имеют нестабильный заработок, полное отсутствие уверенности в завтрашнем дне. Их число столь велико, что их совокупность сегодня называют клас- 124

сом «прекариата» (по аналогии с пролетариатом), и именно ему предрекают роль могильщика капитализма [см., напр.: 15]. Данное положение может быть оспорено, однако сама по себе ситуация не выглядит здоровой.

Количество голодающего населения – один из наиболее вопиющих признаков нездорового общества. Сегодня по данным ООН, в мире насчитывается около 815 млн. недоедающих людей [16]. При этом, к сожалению, это число увеличивается год от года. Наиболее же абсурдно выглядит другая цифра: треть произведенной в мире пищевой продукции выбрасывается [17]. Это говорит о том, что возможности для того, чтобы накормить все население планеты есть, однако это экономически невыгодно, ведь если раздать еду нуждающимся, то они не будут ее покупать. Логика получения прибыли напрямую ставит барьер на возможностях воспроизводства человеческой жизни.

Еще одним внешним проявлением кризиса современной цивилизации является расшатанная и несовершенная система здравоохранения. Многочисленные проблемы в этой области вскрыла пандемия COVID-19: оказалось, что, обескровленная неолиберальными реформами, система здравоохранения многих стран даже «первого мира» неспособна сдержать такой удар. Вообще демонтаж системы социального государства можно рассматривать отдельно в качестве политического элемента кризиса современного общества: сокращение расходов на образование, здравоохранение, пенсионное обеспечение и другие социальные расходы и гарантии является важным историческим реваншем капитала в его борьбе с трудом. Фактически был нанесен удар по государству как перераспределительному механизму внутри общества – т.е. по пониманию данного института как института «примирения классов», связующего ядра в системе «социального партнерства», иллюзорного «всеобщего интереса». Государства неолиберального капитализма все больше подходят под энгельсовское определение их как «силы отчуждающей себя от общества» [18, с. 170].

Данные обстоятельства – рост социальных проблем при снятии с себя ответственности со стороны государственных институтов, а также неустойчивое положение больших масс населения, – привели к небывалому росту популизма в политике, причем во 125

многом правого и даже праворадикального. При этом было бы ошибкой считать, что эти партии и лидеры получают поддержку исключительно на антимигрантской или, например, исламофобской риторике. Так, в Европе право-популисты использовали не только эти проблемы в своей агитации, но и также т.н. евроскеп-тицистские настроения в обществе. Они смогли схватить то, о чем по идее должны были говорить левые партии: что органы Евросоюза – это собрание неолибералов-бюрократов, разрушающее основы социального государства. Данные обстоятельства (усиление правых политических сил) усиливают социальные расколы в обществах многих стран.

Однако расколы происходят не только внутри стран: международные конфликты, торговые войны и «инциденты» на границах стали обыденностью современного дня. Кризис капиталистической системы, ее внутренние противоречия делает перспективу разрешить их при помощи войны крайне привлекательной для буржуазного класса: текущие распри между США и Китаем, обернутые в идеологическую оболочку, на деле представляют собой обычный конфликт за ресурсы – природные, трудовые, денежные.

Подобная крайне нестабильная ситуация в современном обществе ведет к тому, что накапливаются проблемы и в общественном сознании. Распад и постепенная пролетаризация некогда могущественного «среднего класса», приводит таких людей к противоречивому положению: не производя товары, т.е. не являясь пролетариями, они, тем не менее, испытывают на себе все ужасы эксплуатации. От этой двойственности социального положения, происходит двойственность (а то и тройственность и т.д.) их идеологического наполнения: по большому счету происходит смешение разных идеологем в одну сборную солянку. Такая право-левая эклектическая основа, становится питательной средой для уже упомянутых популистов (при этом ими же она также производится, если, например, вспомнить заведомо противоречащие себе обещания Д. Трампа перед выборами в США в 2016 г.). Хаоса добавляет и появление большого числа людей, занятых в сфере услуг, причем занятых непостоянно – с развалом профсоюзной системы во многих странах мира снижается организованность наемных работников, в т.ч. в вопросах выработки идеологического ответа на «текущую политическую ситуацию». Сумятица и неразбериха на идеологическом поприще толкают неопределившегося обывателя либо к полной аморфности и аполитичности, или же – к крайнему радикализму. При этом, надо отметить, что из-за изначально затушеванных буржуазной пропагандой реальных экономических отношений требуется последовательная левая позиция для их вскрытия – чего повсеместно не происходит в силу известного кризиса левого движения в мире. В связи с этим, в условиях смешения идеологий, происходит «поправение» всего политико-идеологического спектра: левые переходят на социал-реформистские, леволиберальные позиции, либералы – становятся консерваторами и т.д. Неудивительно, что в мире устойчиво сохраняется популярность традиционалистских и консервативных идей. Причем, чем беднее страна, тем идеи популярнее [19].

На этом фоне можно понять и рост недоверия к науке. «В буржуазной литературе много говорится о вреде технологий как таковой или об ‘убегающей’ технологии, некоторые…ратуют за ‘конец роста’ или за создание утопических коммун в сельской местности. Но технология – это не таинственная, сверхъестественная сила. Она представляет собой вполне определенные объекты и процессы, которые неотделимы от людей, управляющих ими. Причем технология ‘встроена’ в отношения собственности и в США контролируется несколькими тысячами человек, которые монополизируют богатство и принятие важнейших социальных решений. В условиях империализма технология включена в заводы, отравляющие организмы рабочих и природное окружение, в аппарат вооруженных сил, она интегрируется с репрессивным аппаратом, используемым против бастующих рабочих, борцов за мир и участников движений протеста» [20, с. 117]. Сам характер капиталистического способа производства загоняет науку в такие рамки: она должна способствовать росту прибыли, фундаментальные же исследования объявляются непрактичными, убыточными, поскольку не имеют непосредственно рыночного результата.

За всем этим ворохом проблем маячит общегуманитарный кризис – экологическая катастрофа: глобальное потепление, опустынивание, загрязнение почв, океанов, воздуха и т.д. Неслучай- но, что сегодня экологическая повестка занимает большую долю в общественном дикурсе: количество «зеленых» общественных движений растет. Маркс в «Экономико-философских рукописях» писал, что человек превращает природу в свое неорганическое тело, в «Немецкой идеологии» вместе с Энгельсом они указывали, что дочеловеческой природы больше в мире не осталось – следовательно, говоря об экологическом кризисе, мы имеем в виду, прежде всего, кризис человечества.

Таким образом, накопление экономических, социальнополитических, классовых и межгосударственных противоречий, структурных проблем в самой основе современной цивилизации, в общественном сознании, а также во взаимоотношениях человека с природой (а на самом деле – человека с самим собой) – демонстрируют, что модель общественного развития, где человек является лишь средством, находится в глубоком кризисе. При этом данные проблемы, будучи проявлением кризиса человека, его сущности, не являются неким фоном, в рамках которого развивается «основной» кризис. Нет, данные проблемы углубляют, расширяют данный кризис, делают его более рельефным. Сегодня тупиковый характер эксплуатационной модели развития человечества, в рамках исторического процесса, становится все более очевидным. Однако что же тогда выходит на магистральную линию? Для нас возможным ответом является модель, где человек является целью развития общества, и оно развивается за счет обогащения индивидов. Отчужденная, разорванная человеческая сущность требует восстановления целостности и единства.

Perm State University