The Marxist approach towards humanizing the economy and contemporary concepts of happiness

Формулирование базовых положений гуманизации экономики вызывает повышенный интерес как с теоретической, так и с практической точек зрения из-за отсутствия в науке единого сущностного определения данного понятия, а также ввиду наличия в экономических системах многочисленных противоречий, серьезно подрывающих человеческое благополучие, благосостояние и процветание, выходящих за рамки частных хозяйственных проблем и по сей день требующих тщательного осмысления и нивелирования. Основываясь на идеях марксистской школы, покоящихся на глубоком философско-антропологическом анализе и в силу этого привлекающих своей фундаментальностью, можно предположить, что гуманна та экономика, которая способствует преодолению отчуждения и создает условия для реализации творческо-общественной природы человека [7, с. 168, 170-171; 11, с. 70-71; 19, с. 327-329, 347; 20, с. 107; 25, с. 190, 196; 27, с. 16-17; 28, с. 589]. В статье предпринимается попытка верифицировать и актуализировать модель человека К. Маркса как одну из возможных методологических предпосылок изучения феномена гуманизации экономики на базе современных концепций счастья междисциплинарного характера.

ГРНТИ 06.01.07

EDN CCTNBS

Елена Сергеевна Макеева – кандидат экономических наук, доцент, докторант кафедры общей экономической теории и истории экономической мысли Санкт-Петербургского государственного экономического университета.

Статья поступила в редакцию 14.06.2022.

Материалы и методы

В первом приближении счастье представляется абсолютно неуловимым и эфемерным явлением, не поддающимся объективизации и формализации. Тем не менее, все чаще и чаще оно рассматривается как альтернатива традиционным макроэкономическим показателям (например, ВВП или ВНП) [29, с. 27; 49, с. 8-9; 52, с. 27, 36, 44; 54, с. 14; 55, с. 75; 65; 79; 80]. В Бутане, Нигерии, Индии, Венесуэле и Объединенных Арабских Эмиратах (ОАЭ) созданы национальные или региональные министерства счастья [26, с. 79; 48, с. 232; 61], а различные аналитические центры и международные организации периодически рассчитывают композитные индексы счастья.

Так, Фонд новой экономики (New Economics Foundation, г. Лондон) с 2006 г. измеряет Индекс счастливой планеты (Happy Planet Index), а Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) с 2011 г. – Индекс лучшей жизни (Better Life Index). Организация Объединенных Наций (ООН) с 2012 г. публикует ежегодный Всемирный доклад о счастье (World Happiness Report) [2, с. 36-37; 13, с. 716-717; 52, с. 40-41; 72]. Об особом интересе широкой аудитории к указанной теме на рубеже XX-XXI вв. свидетельствуют заметное повышение спроса на книги со словом «счастье» в заголовке (сведения о продажах Интернет-магазина Амазон) и увеличение количества соответствующих постов в социальных сетях [39, с. 13]. Что касается современных психологических исследований счастья, их оригинальность и необходимость подтверждаются тем фактом, что с 1887 по 2003 гг. в мире было издано 70 856 научных статей, посвященных негативным эмоциям, и всего лишь 2 958 – позитивным, в т.ч. счастью [74, с. 159].

Важной вехой стало выявление американским экономистом Р. Истерлином (Easterlin) (род. в 1926) в 1974 г. парадокса, гласящего, что в долгосрочной перспективе рост доходов не делает людей более счастливыми [1, с. 46-50; 29, с. 28; 45, с. 11176; 46, с. 22463]. Бесспорно, подобная идея высказывалась и ранее (например, Ж. Алмейдой Гарретом (Almeida Garrett) (1799-1854) в романе «Путешествия по моей земле» («Viagens na Minha Terra») (1846) [50, с. 21]), однако новаторство Р. Истерлина состояло в проведении подробных эмпирических изысканий на базе экономических и социологических данных. Интересно, что, по своему собственному признанию, ученый употреблял термин «счастье» в качестве синонима благосостояния, благополучия, полезности и удовлетворенности жизнью [45, с. 11176] (эту точку зрения разделяют, например, российские психологи А.Л. Журавлев (род. в 1948) и А.В. Юревич (род. в 1957), полагая, что указанные понятия «покрывают одно онтологическое поле и тесно связаны друг с другом» [13, с. 722]).

В XXI столетии существование парадокса Р. Истерлина подтверждается тревожной статистикой совершения попыток суицидов и потребления антидепрессантов в передовых капиталистических государствах [41, с. 11-12; 48, с. 221; 54, с. 14, 53]. Каковы же причины этого? Проанализированные объяснения и комментарии экономистов О.Н. Антипиной, Р.С. Гринберга (род. в 1946), Г.Н. Цаголова (19402019), Г. Беккера (Becker) (1930-2014), Н. Бузу (Bouzou) (род. в 1976), Л. Давуан (Davoine), К. Сеник (Senik), Р. Скидельского (Skidelsky) (род. в 1939), Э. Феличе (Felice) (род. в 1977), психологов А.Л. Журавлева, Д.А. Леонтьева (род. в 1960), А.В. Юревича, Р. Вальдингера (Waldinger) (род. в 1951), Т. Ван-дерВееле (VanderWeele), Д. Павельски (Pawelski) (род. в 1967), М. Селигмана (Seligman) (род. в 1942), социологов З. Баумана (Bauman) (1925-2017), Р. Инглхарта (Inglehart) (1934-2021), Ж. Липовецкого (Lipovetsky) (род. в 1944), Г. Шёка (Schoeck) (1922-1993), философов А.Г. Деменева (род. в 1974), К.Л. Ерофеевой, Э. Морена (Morin) (род. в 1921), Ф. Саватера (Savater) (род. в 1947), Э. Скидельского (Skidelsky) (род. в 1973), Ж. де Фюнес (De Funès) (род. в 1979) и иных отечественных и иностранных исследователей перекликаются, с одной стороны, с реалиями наших дней, а с другой – с извечными проблемами человечества.

Во-первых, конец XX и начало XXI вв. ознаменовались серьезными технологическими шоками, повлекшими за собой ужесточение требований к качеству рабочей силы [64], ускорение ритма жизни [57, с. 26], возникновение у людей переизбытка свободного времени в отсутствие зрелой культуры его использования на фоне расцвета консьюмеризма [3; 18, с. 45; 29, с. 35; 35, с. 67; 54, с. 13-14; 74, с. 161]. Вкупе с нетворческим характером труда [9, с. 22] и доминированием патерналистских методов управления, принятых во многих западных компаниях и приводящих к быстрому профессиональному выгоранию персонала [38, с. 9-10], данные явления неизбежно провоцируют стрессы и фрустрации. Говоря философским языком, наблюдаются эфемерность гедонистического счастья и недостижимость эвдемонистического счастья, ассоциирующегося с самоактуализацией [10; 13, с. 721; 18, с. 45; 23, с. 43; 43, с. 11; 73, с. 8, 14].

Вероятно, эвдемонистические устремления и притязания, описанные еще Аристотелем (384-322 до н.э.) [23, с. 37; 24, с. 236; 73, с. 7; 77], а под его влиянием и, например, Б. Спинозой (1632-1677) [42, с. 26, 191, 295; 62; 77], всегда были свойственны человеку (хотя при этом справедливо подчеркнуть, что ни Аристотель, ни Б. Спиноза не отвергали и умеренный гедонизм [42, с. 296; 53, с. 31, 35-36, 38; 77, с. 537]). О важности реализации своего потенциала свидетельствуют упомянутые Дж.М. Кейнсом (Keynes) (18831946) в эссе «Экономические возможности для наших внуков» ( «Economic Possibilities for our Grandchildren») (1930) нервные срывы от праздности у женщин из богатых семей Великобритании и США [70] или проанализированные Д. Ариэли (Ariely) (род. в 1967) психологические особенности потребительского поведения американских домохозяек, не желавших покупать появившиеся в конце 1940-х гг. готовые смеси для пирогов с пометкой «просто добавить воды» по причине чрезвычайной незатейливости рецепта [69]. Интересен и тот факт, что среди наследников крупных состояний нередко оказывается меньше счастливых людей, чем среди тех, кто заработал деньги собственным трудом [38, с. 74; 76].

Второй пласт толкований и интерпретаций парадокса Р. Истерлина имеет отношение к феномену зависти и ревнивого сравнения своих доходов с доходами окружающих – друзей, коллег, соседей, родственников и пр. [2, с. 38; 15, с. 454; 37, с. 11; 39, с. 54; 41, с. 22-23; 45, с. 11182; 53, с. 71; 60, с. 8]. Это возможно ввиду относительной прозрачности информации о материальных благах [45, с. 11181] и их подчас не в меру активного демонстрирования в социальных сетях. Зависть не случайно строго порицается многими религиозными конфессиями [12, с. 330; 16, с. 210; 32, с. 42]. Чаще всего она либо вводит человека в уныние [31], либо подталкивает к совершению недостойных поступков и подрывает общественные связи. Вопрос же о ее созидательности пока что остается дискуссионным [12, с. 330; 16, с. 209; 17, с. 114].

Весьма любопытно, что памятник мировой культуры поэма «Лузиады» («Os Lusíadas») Л. Камоэнса (Camões) (1525-1580), посвященная эпическим страницам португальской истории, включая открытие Индии, заканчивается словом «зависть» (устар. порт. «enveja») [40, с. 285] (хотя, по мнению поэта В. Грасы Моуры (Graça Moura) (1942-2014), значение данного факта не нужно переоценивать [66]). Что касается экономического контекста, вспомним, что один из авторов «рейганомики» У. Нисканен (Niskanen) (1933-2011) называл зависть «уравнивающим инстинктом» («levelling instinct»), полагая, что она явилась важной причиной поступательного ослабления западных экономик [58, с. 351]. Не исключено, что ученый имел в виду высокие налоги, поскольку, по утверждению Г. Шёка, при их введении «фактор зависти играет … огромную роль» [32, с. 283].

Наряду с провоцированием зависти и сопутствующих конфликтных ситуаций рост доходов может и, наоборот, укрепить межличностные отношения. Так, Г. Беккером было отмечено, что обеспеченные люди реже разводятся и более терпеливы в общении друг с другом [33, с. 308; 36, с. 396]. В целом, идея первостепенности прочных и надежных социальных связей, преисполненных доверия, эмпатии и солидарности, лишенных зависти и злобы, красной нитью проходит через многие концепции счастья [2, с. 40-41; 4, с. 5, 7, 13; 14, с. 218; 35, с. 79, 103; 38, с. 43; 43, с. 92; 45, с. 11178, 11182; 47, с. 29; 48, с. 15-16, 242; 51, с. 322; 59, с. 162; 64; 67, с. 23, 26; 73, с. 31; 75, с. 30; 78, с. 8148-8149; 81; 82, с. 167]. Вероятно, как и в случае эвдемонизма, ее корни таятся в древнегреческой философии [24, с. 235; 42, с. 296; 48, с. 110-111, 171; 77, с. 555] (хотя, например, Б. Рассел (Russell) (1872-1970) подчеркивал, что «у Аристотеля почти полностью отсутствует то, что можно назвать благожелательством или филантропией … Даже его оценка дружбы прохладна» [24, с. 239]).

Бесспорно, набор факторов счастья не ограничивается самореализацией и успешной социальной интеграцией. Он охватывает разнообразнейшие явления вплоть до природно-климатических условий проживания [67, с. 3-5] и врожденных особенностей психики [39, с. 92; 53, с. 9-11, 66, 68]. Однако указанные два фактора, во-первых, представляются общепризнанными и универсальными, во-вторых, довольно емко и исчерпывающе объясняют парадокс Р. Истерлина и, в-третьих, на удивление точно обосновывают модель человека К. Маркса как существа творческого и общественного, несмотря на кажущуюся немодность [9, с. 22] и немейнстримовость марксистского учения. Исходя из этого, можно сделать выводы, которые будут изложены далее.

Результаты и их обсуждение

Основой гуманизации экономики и преодоления отчуждения человека от своей истинной природы – процесса, названного философом Л.А. Булавкой-Бузгалиной «разотчуждением» [5, с. 158; 7, с. 170], – должно стать, прежде всего, стимулирование творческой деятельности, воплощенной «в том или ином социальном, культурном или художественном феномене» [7, с. 170]. Ее уникальность кроется в том, что ее не отделить от человека, «как невозможно присвоить, например, художественную органику, талант и стиль фортепианной игры С. Рихтера» [там же, с. 171]. В СССР «разотчуждение проявило себя как мощный художественный тренд», затронувший искусство и кинематограф [там же, с. 175]. Вспомним также Великобританию времен тэтчеризма и зарождение там коллективистской клубно-танцевальной культуры в знак протеста против экономического либерализма и индивидуалистических ценностей [39, с. 22; 68; 71] или, например, США эпохи Великой Депрессии и возникновение в американском кинематографе той поры «новой волны социального реализма» («new tide of social realism») [83].

Размышляя о кинематографе, процитируем Э. Морена, утверждавшего, что просмотр фильмов помогает нам лучше понимать других людей [57, с. 64]. Аналогичная идея, касающаяся помимо кино еще и литературы, встречается у специалиста в области когнитивных наук Т.В. Черниговской (род. в 1947): «Почему классика так замечательна? Потому что это очень тонкий анализ того, что с людьми было. Искусство – это возможность прожить не свои жизни, еще жизни. Поэтому, когда ты смотришь сложный фильм, ты живешь другую жизнь» [63]. Вероятно, в результате окружающие становятся нам менее «чужими» и «посторонними» [28, с. 586]. А как отметил психолог С. Пинкер (Pinker) (род. в 1954), «чтение – это технология принятия перспективы другого. Когда в голове у тебя мысли, принадлежащие другому человеку, ты смотришь на мир его глазами» [22, с. 234].

Важная особенность искусства и культуры заключается в том, что они строятся «на равноправии неравенств», так как «в культуре никто никому не равен» [8, с. 54]. Это «мир отношений, свободных от подавления человека человеком» [6, с. 85], хотя даже «творческий потенциал» может «отчуждаться от его носителя» (в ситуации «присвоения интеллектуального продукта и интеллектуальной ренты не их создателем, а собственником корпорации» [5, с. 160]). На творческую активность могут повлиять «деньги, политико-идеологическое манипулирование, потребительский фетишизм» [7, с. 168]. Ж. Ли-повецкий не случайно констатировал укоренение потребительского, поверхностного восприятия искусства в наши дни, однако при этом обратил внимание на его демократизацию и все большую заинтересованность людей в реализации себя в нем (судя по кратному увеличению числа фотоателье, художественных и писательских мастерских, музыкальных и дизайнерских студий и т.д.) [54, с. 324-325]. Вместе с кинокритиком Ж. Серроем (Serroy) ученый охарактеризовал современный капитализм как «художественный» («capitalisme artiste»). Последний подчинил творчество цели извлечения прибыли [56, с. 12], породил потребителя, жаждущего все новых эстетических и эмоциональных впечатлений [там же, с. 61], и активно задействовал креативный потенциал людей в создании рекламы и поиске новых маркетинговых решений [там же, с. 27-28, 270] (вспомним знаменитого испанского художника-сюрреалиста С. Дали (Dalí) (1904-1989), создавшего в 1969 г. логотип леденцов Чупа Чупс (Chupa Chups)).

Бесспорно, «интенции творчества» [6, с. 84] не всегда возникают сами по себе, «из абстрактной любви к креативности» [там же]. Соответствующие таланты и устремления необходимо выявлять, пестовать и развивать, подобно тому, как это делалось, например, в советские времена. Особенно это касается непривилегированных слоев населения, чье потребление искусства, равно как образования и здравоохранения, должно быть взято на поруки обществом, с тем чтобы помочь людям вырваться за пределы первичных потребностей [34, с. 55, 110; 41, с. 222-223; 44, с. 15]. Помимо художественных феноменов, разотчуждение может реализовываться и в иных культурных и социальных практиках. К ним относятся, например, наука, также придающая человеку «статус творца и созидателя» [21, с. 29], или же «многообразные формы экономики солидарности и режим открытых источников» [5, с. 163]. Примечательно, что начиная с 1900 г. в мире стало существенно увеличиваться число гуманитарных движений и инициатив [55, с. 167, 169]. Кроме того, в Интернет-пространстве постоянно возникают новаторские формы взаимопомощи (сайты с wiki-технологиями, форумы), создаваемые анонимными добровольцами, не требующими за свой труд какого-либо вознаграждения [56, с. 470].

Заключение

Будучи верифицированными на базе современных концепций счастья, идеи К. Маркса о творческо-общественной природе человека могут быть положены в основу изучения феномена гуманизации эконо- мики. Однако представляется необходимым ввести в сферу рассмотрения еще и моральные ограничения, отсутствующие в первоисточнике [25, с. 189, 192; 77, с. 529], и тем самым дополнить принципы гуманизма как антропоцентрического мировоззрения принципами гуманности как примата этических норм [30]. За свой антропоцентризм К. Маркс был подвергнут критике Б. Расселом: «Он чрезмерно практичен и слишком прикован к проблемам своего времени. Взгляд его ограничен этой планетой, и на ней – Человеком» [24, с. 912]. В отношении морали мы согласны с философом А.В. Прокофьевым (род. в 1972), подчеркнувшим, что даже «гениальные художники или исследователи» не заслуживают «индульгенции в случае пренебрежения интересами и потребностями других людей» [23, с. 47]. Также в ходе нашей дальнейшей работы будет крайне важно проанализировать вызовы трансгуманизма XXI столетия и оценить риски возможного «расчеловечивания» роботами экономики и всей общественной жизни.