Metaphysics of ararat landscape. Ararat text on the example of the story "Lessons of armenia" By andrey bitov

В 1995 году филолог В.Н. Топоров вводит в литературоведение понятие «петербургского текста». Другой филолог, В.И. Шульженко, ссылаясь на концепт «петербургский текст», но указывая на различия в идеологических установках, выводит определение ещё одного локального текста, который получает название «кавказского». Исследователь обращает внимание, что в «топоровской концепции данная установка строится на нравственном спасении и духовном возрождении «через погружение во мрак» [1], в «кавказском тексте» Кавказ выступает в качестве места, где вершатся судьбы – больших империй, маленьких государств и, в общем, народов. Кавказ является мостом и местом пересечения цивилизаций, культуры, традиций.

В свою очередь, филолог, автор текстологической концепции культуры как суммы и системы локальных текстов А.П. Люсый развивает тему и доказывает, что каждому локальному тексту, который

ГРНТИ 17.07.41

Елена Алексеевна Шуваева-Петросян – аспирант Литературного института им. А.М. Горького (г. Москва).

Статья поступила в редакцию 24.12.2020.

представляет собой комплекс понятий, описаний, образов, персонажей, привязанных к месту действия, соответствует особый тип мышления и чувствования. Опираясь на эту гипотезу, Люсый разрабатывает концепцию «крымского текста» и продолжает тему «кавказского текста». Люсый показывает, что Кавказ «на сенсорном уровне восприятия стал востоком русских романтиков, то есть местом, где поэтической реальностью становятся интуитивные прозрения законов мироздания» [2].

Кавказ вдохновлял и пленил многих русских поэтов и писателей. При упоминании Кавказа, в первую очередь, вспоминаются образы, созданные А.С. Пушкиным и М.Ю. Лермонтовым. Но Шульженко обращает внимание на несовпадение между «кавказским текстом» и кавказской литературой, «предупреждая», что не каждое произведение русской литературы, в котором упоминается Кавказ, можно относить к «кавказскому тексту». Что имеет в виду исследователь? Русские писатели в большей степени фокусируют внимание не на эмпирической составляющей локуса, а на сакральной, духовно-трансцендентной сущности бытия, они наделяют Кавказ мистикой и создают русские мифы о Кавказе, которые по определению относятся к «кавказскому тексту». Таким образом, по Шульженко, «кавказский текст» – это русский миф, о русских, пытающихся вписать себя в кавказское мироустройство.

Можно ли отнести Армению к Кавказу? Отчасти – да, но в большей степени – нет. Армения, географически, окраина Кавказа – Закавказье. В бытность Пушкина и Лермонтова сюда не ссылали «вольнодумцев», писательский талант которых приобрёл на Кавказе новые краски, соприкоснувшись с иной эстетической, духовной и исторической составляющей. Но через Армению проезжали, следуя из Персии в Грузию и далее, в Армению заезжали, находясь в Грузии. Поэтому Армения в произведениях писателей XIX века отображена косвенно.

Но в конце XIX – начале ХХ века Западная Армения, находясь в составе Османской империи, затем её преемницы – кемалистской Турции, обратила внимание на себя трагедией – первым масштабным геноцидом, когда турки решили вырезать иноверцев, так называемых, гяуров, – христиан. Таким образом, были лишены жизни около двух миллионов армян, составлявших христианское большинство. На трагедию армянского народа откликнулись многие писатели, среди которых В. Брюсов, С. Городецкий, Ю. Веселовский, В. Немирович-Данченко, А. Кулебякин, О. Мандельштам и другие. В их поэтических и прозаических произведениях появляются армянские мотивы. Исходя из этого, назревает тенденция к введению ещё одного понятия – «армянский текст», или для более узкого определения пространства и места действия – «араратский текст».

Продолжая теорию Шульженко, это тот же русский миф, миф о русских, пытающихся вписать себя в данном случае в армянское мироустройство, сближаясь с народом, приобщаясь к истории, культуре и традициям через горе и боль. Каждый писатель, оказавшийся в Армении, совершает образное восхождение на гору Арарат. Гора Арарат для армян является не только местом спасения и возрождения человечества после Всемирного Потопа, но и сакральным символом возрождения и единения армянства, а также аллегорией тоски по утраченным землям, которые остались по ту сторону Арарата.

Тоску по Родине армяне называют «каротом», отсчитывая дни, годы, десятилетия, столетия скитаний. Гора Арарат до 1921 года принадлежала исторической Армении, но по Карсскому и Московскому договорам от 1921 года была отдана Турции. Несмотря на это Арарат, находясь на нынешней границе двух стран, остаётся символом Армении и единства армян, геокультурным образом страны. Постпотопное человечество относится к горе Арарат как к сакральной территории, находящейся в особом измерении – мифопоэтическом. А армянская мифологическая традиция всегда граничит с реальностью.

Мифопоэтическое восприятие формировалось начиная с библейского мифа о горе Ноя, к которой причалил ковчег, ветхозаветных и новозаветных историй, продолжая культом священной горы, на которую не может ступить нога человека. Но в сентябре 1839 года с третьей попытки на вершину Арарата поднялась группа профессора Дерптского университета Фридриха Паррота в сопровождении армянского писателя, просветителя-педагога Хачатура Абовяна. И путевая литература обрела нового героя – Арарат.

Хотя и до этого события совершались паломничества на Восток, которые нашли своё отражение в таком литературном жанре, как «хождения». В историко-литературном исследовании формирования и развития мифов о горе и прилегающей к ней территории «Арарат. Сакральная территория» Г.Л. Ка-рагезян приводит внушительный список европейских путешественников средневековья и нового вре- мени, которые подробно описали свои «хождения» в Армению, к подножию Библейской горы. «Литературный обмен имеет место не только внутри жанра, но зачастую выходит за его пределы, – пишет исследователь. – Во внутреннежанровой же сфере (мы имеем в виду жанр путешествий) ... циркулирует определённый набор мотивов, каждый раз обновляемый новой информацией, а также личными впечатлениями странствующих по Армении путешественников» [3, с. 43-44].

В определение «араратский текст» полноправно можно включить и общемировой миф о Потопе и Ноевом ковчеге, и эмпирический и духовный опыт хождения на Восток, и сакральный концепт Горы – центра Вселенной и Матери Мира. В наши дни Арарат является рубежом между двумя мирами – христианским (а Армения приняла христианство на государственном уровне в 301 году н.э.) и мусульманским. Но существует ещё один рубеж – между рефлексивно-физическим и метафизическим: Арарат для армян – это коммуникативная форма общения между живым человеком и предками, Родом.

Андрей Битов: становление

Андрей Битов всю жизнь служил одному жанру, жанру путешествия, создавая повести-путешествия, романы-странствия, определяя их жанр как изустные сочинения, работал над одной книгой... Как признаётся автор, он всегда писал и не писал одновременно, и если сложить всё его творчество по количеству затраченного времени, то получится в общем-то несколько лет, а вся жизнь – путешествие и ежедневный анализ взаимоотношений внутреннего и внешнего, прошлого и будущего, пространства и времени. Творчество Битова изобилует путевыми заметками, в которых автор описывает не только свои путешествия, но и свои мысли и чувства, возникшие в процессе этого путешествия и так или иначе запомнившиеся ему.

Путешествие, по мнению автора, – это такая маленькая жизнь, прожитая, как бы, не целым человеком, а несколькими гранями его личности. Одна из главных философских идей Битова в повестях-путешествиях – идея жизни как дороги. Битов, будучи ребёнком, формировался на идеалах конца XIX – начала ХХ века. Это период, который смело можно назвать эпохой русских географических открытий в Центральной Азии, когда путешественники проходили самые сложные и труднодоступные места, и практически не осталось неисследованных территорий в этом регионе.

Андрей Георгиевич всегда мечтал стать путешественником, бредил другими странами, возвёл в кумиры географа и исследователя Центральной Азии Николая Пржевальского (1839-1888). В детстве его не устраивали собственные имя и фамилия, он «подыскивал себе достойный псевдоним» и расспрашивал мать: «Как стать великим путешественником, какие нужны качества… А у меня всё это есть: путешественником я родился, страстно я увлёкся, научно я подготовлюсь, характер я воспитаю, трудолюбие я разовью, а энергия – приложится» [4, с. 7].

Первые воспоминания детства – это ленинградская блокадная зима 1941-1942, потом вынужденное переселение на Урал, затем в Ташкент. Так начинаются битовские путешествия по стране, в пределах границы так называемого «железного занавеса». Советский путешественник – это особая категория, его нельзя назвать несвободным или ущербным, потому что СССР – крупнейшее государство в мире, но зарубежье познавалось только из «разрешённых» книг и журналов или «запрещённых», которые ходили в рукописных вариантах. Битов, которого никак нельзя назвать асоциальным (асоциальность присуща многим творческим личностям), считает, что человек живёт границе двух сред – неба и моря, чувствуя на себе напряжение этой самой границы.

С «Одной страны» (1960) в творчестве Андрея Битова зарождается жанр путешествий, «Уроки Армении» (1967-1969), как отмечает писатель, являются его окончательным осмыслением, потом была Грузия, затем, спустя несколько лет, и не раз, возвращение в те места, в которых некогда побывал и которые описал. Свои странствия по простанству и времени писатель объединяет сначала в «Три путешествия» (1974), потом в «Семь путешествий» (1976), затем в «Книгу путешествий по Империи» (1986) и в «Империю в четырёх измерениях» (1996).

Араратский текст Андрея Битова

Путешествие Андрея Битова в Армению, совершённое в 1967 году, представляет собой звено в длинной цепи путешествий, которые выпадут на долю писателя. Он поехал к своему другу по Московским Высшим сценарным курсам армянину Гранту Матевосяну. Грант Матевосян – писатель, признанный не только в Армении, но и во всём мире. Кто бы мог подумать, что поездка 30-летнего Битова в 1967 году в Армению станет судьбоносной как для писателя, так и народа Айка (Айк – мифический прародитель армян). В своей книге «Уроки Армении», впервые изданной в 1978 году в издательстве «Советакан грох» («Советский писатель»), Андрей Битов по-новому открывает республику для русских читателей. Его путевые заметки об Армении – это своего рода оригинальный путеводитель, краткий экскурс в армянскую историю и цивилизацию.

Уже после первой поездки Армения, по словам Битова, стала частью его мира. Он не искал идеала, подвига, смысла в служении другому народу и Армении в целом, но интуитивно нашёл героя, голос и язык, которым воспроизвёл труднопроизносимые армянские слова, вспоминая своего предшественника Осипа Мандельштама. Пространство Армении усваивалось Битовым через слова, истории, услышанные от людей, пейзажи, ароматы зелени, вкус деревенского сыра, лаваша. Битова интересует натура в неординарных проявлениях, которые для армян вполне ординарны. Армяне сосредоточены на себе во всём мире. Нельзя сказать, что это плохо, они не себялюбивы, сосредоточенность эта характеризуется тождественным Я во всей нации. Грань почти неуловимая. Битов понял, уловил и показал: армянская душа созидательна, жаждет счастья, мира, торжества бытия. Способность ценить всё это обусловлена великими усилиями, высокой ценой. Битов стал соучастником.

Позднее, как бы подтверждая теорию Шульженко, он заявит, что «книга была написана не об Армении, а о России. О другой, чем Россия, стране» [5, с. 501], что вызовет много вопросов. Что он имел в виду? Конечно, познание себя, России через призму пространства и времени другой страны, другого народа, другой культуры и истории, а именно: «Всем известно – путешествие расширяет кругозор. Это верно. Но заключается это расширение в том, что шире видишь родину. Смысл путешествия в том, что вернёшься домой» [4, с. 121].

Арарат... Важнейшая особенность армянского пейзажа. Гостей и друзей Армении он, часто скрывающийся в дымке или облаках по несколько дней, встречает по-разному. Хотя его видно со многих уголков республики, каждое утро армяне начинают со взгляда на Гору, к которой обращаются уважительно, с прописной буквы. Таким образом, сформировалась примета: если Гора была явственной – значит, приняла человека. Битову, которому бывалые люди ещё в Москве объяснили, что он увидит Арарат прямо на аэродроме, Гора не открылась. «И в Ереване я тоже должен был видеть его, но не видел, – пишет он. – Дымка закрывала его, и в той стороне, где ему положено было быть, она голубела и сгущалась до мутноватой синевы, и казалось, что там, за городом, – море» [6, с. 48].

Писатель не увидел Арарат также и с Арки армянского поэта Чаренца, откуда открывается панорама на плодородную Араратскую долину, упирающуюся в Гору. Но... Гора, даже призрачные очертания, после внезапно раздавшегося света «будто провалилась» [6, с. 40]. Писатель повсюду видел свет, много света особенного качества, который он назвал основным зрительным впечатлением, главным физическим переживанием. Свет в Армении был осязаемым, как вода, ветер, трава. Друзья-армяне руками чертили Масис (армянское название Арарата) в том месте, где Битову чудилось море, и спрашивали: «Видишь? Видишь?» И в один миг писателю показалось, что у него открылось то самое армянское зрение, которое способно в любой стране на горизонте рисовать Арарат.

Битова поразили просторы маленькой Армении, которая на полотне карты выглядит как маленькое корытце. Он пришёл к выводу, что простор – категория национальная, необходимое условие осуществления нации. Горизонт ставит всему предел. «Он и есть мир бесконечный, – пишет Битов. – Есть то, что человек может охватить одним взглядом и вздохнуть глубоко, – это простор и родина. А то, что за его пределами, – не очень-то и существует» [6, с. 40]. С этой гипотезой в отношении Арарата и территорий за ним армяне, скорее, не согласятся: за горой скрываются утраченные земли, история и прах предков. Хотя многие из них до сих пор боятся заглянуть за этот горизонт.

Арарат на прощание неожиданно открылся Битову: писатель улетал на рассвете и увидел сразу две вершины – большую и маленькую. Гора, по его мнению, была не такой уж и органичной для местности, больше похожей на пришельца, возникал вопрос: как она попала сюда? «Словно горе этой пришлось возникнуть и вырасти поневоле, чтобы подставить плечо ковчегу», – пишет Битов [6, с. 49]. Писатель назвал Арарат насупленной молчаливой горой, будто она хранила обет молчания.

Битов много раз приезжал в Армению, а спустя тридцать три года после первой поездки, в год 1700-летия принятия Арменией христианства, уверенно и категорично написал: «Нет, Арарат не турецкий, а армянский. Это Ленин им Арарат отдал» [6, с. 334]. Стоит отметить интересную метафору, которую писатель применил в отношении к своим книгам: «Гора – это то, на что надо залезть... Сейчас я карабкаюсь по крутому склону Предисловия на вершину собственной книги – и сползаю» [6, с. 328].

Хорошо рассмотреть Арарат Битову удалось лишь в 2008 году: морозное январское утро вырисовало Гору. К тому времени чаша армянских бед пополнилась резнёй в Сумгаите, землетрясением, трагедией в Баку, Карабахской войной... И если в 1967 году Битов везде видел число «50» – 50-летие со дня Геноцида, поминовение полутора миллиона убитых, то теперь список пополнился очередными жертвами от турецкого ножа, приблизившись к двум миллионам... «Кровь армян – сообщающийся сосуд. Кровь одного равна крови всех», – выводит писатель [6, с. 302]. Восьмой урок, пропущенный, опять же о трагедии и торжестве жизни армянского народа. «Прошло десять, пятнадцать, девятнадцать лет… Книга не старела, потому что ничего не менялось, – я старел», – пишет Битов [6, с. 302].

«Уроки Армении» – книга, пронзительная для миллионов людей не только армянской национальности, а также для тех народов, в чьей истории есть кровавые страницы. По словам Битова, те, кто едет в Армению, должны настроить себя не просто на отдых и новые впечатления, но на открытие совершенно особого, уникального, ни на что не похожего мира. До последних дней жизни Битов акцентировал внимание на том, что свободы, как таковой нет, распахнутые «железные занавесы» принесли другое зло: ведётся политика против Других людей. Круг замкнулся: «маленький человек» – главный герой всех произведений Битова – так и остался в противостоянии с враждебно настроенным миром, но спасение не в побеге от себя, а в дорогах, которые уводят нас в путешествие, познание другого мира, другой культуры; человек путешествующий – человек созидающий, несущий в себе мир. И Битов уводит своего «маленькго человека» в странствия, через которые он узнаёт себя и свою родину.

Заключение

В исследовании была поставлена задача на примере повести Андрея Битова «Уроки Армении» рассмотреть термины, обозначающие локальные тексты: петербургский текст → крымский текст → кавказский текст → армянский текст, в частности, араратский текст, а также рассмотреть Араратский ландшафт с точки зрения метафизики, проследить движение текстов от геофилософии к более конкретному ареалу мысли – геофилологии, что позволяет расширить территорию понимания географического соотношения наряду с категорией пространства и времени, которые, в свою очередь, являются неотъемлемым компонентом построения авторской картины мира.

Все путешествия Андрея Битова, в конечном итоге создавшие «Империю в четырёх измерениях», – это странствия во времени, которые через рефлексию формируют картину Родины – России. В основе всех историй всегда есть отчётливо выраженное авторское «я». Размышления и оценки, выводы и наблюдения чаще всего приводятся в открытом личном выражении. И это делает взгляд Битова особенно ярким и заметным. «Армянский текст», как концепт, прошёл через всё творчество Андрея Битова и жизненный путь. Писатель на протяжении жизни «продолжал» свои произведения, не ставя точку. В 1960-ом году он сказал: «Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь» [5, с. 504]. Мысль материализовалась…