Grave 9 (35) from the Chernorechensky cemetery in the Crimea

Чернореченский могильник расположен в административной зоне Севастополя, на северной окраине села Хмельницкое, на восточном склоне второй Фе-дюхиной высоты (рис. 1). В 1950 г. участок некрополя раскопал В. П. Бабен-чиков ( Бабенчиков , 1950). В 1963 г. он опубликовал результаты своих раскопок ( Бабенчиков , 1963). Среди исследованных погребальных сооружений многочисленностью и разнообразием погребального инвентаря выделяется могила № 9 (35)¹. По этому признаку она намного превосходит все другие погребения предгорного Крыма позднеримского времени, кроме могилы № 24 в некрополе Дружное ( Храпунов , 2002. С. 21, 22). В. П. Бабенчиков опубликовал далеко не все вещи из могилы № 9 (35), к тому же качество иллюстраций в его статье никак нельзя назвать удовлетворительным. В Бахчисарайском историко-культурном и археологическом музее-заповеднике сохранился отчет В. П. Бабенчикова

* Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта № 15-31-10173 «Крым и южные рубежи России: история, культура, межэтнические взаимоотношения».

Рис. 1. Место расположения Чернореченского могильника о раскопках могильника (Бабенчиков, 1950), инвентарная книга с описанием находок, а также сами находки2. Правда, погребальный инвентарь уцелел не полностью, некоторые вещи утрачены, по-видимому, безвозвратно. Принимая во внимание выдающееся значение могилы № 9 (35) для реконструкции исторических процессов, происходивших в Крыму в позднеримское время, мы попытались собрать все доступные сведения о ней и опубликовать их в данной статье.

Погребальный обряд

Погребение было совершено в подбойной могиле. Ее описание приводим по публикации В. П. Бабенчикова и его отчету, которые в деталях расходятся, местами противоречат друг другу. Прямоугольная в плане входная яма была ориентирована с юго-востока на северо-запад. Ее размеры 1,95 × 0,65 м, глубина (вероятно, от уровня материка) 0,95 м. Подбой был выкопан в южной стене входной ямы. Его размеры 2,1 × 0,9 м, высота свода 0,6 м. Пол подбоя расположен на 0,1 м ниже дна входной ямы, переход образует ступеньку. От входной ямы подбой отделялся закладом из плит, наибольшая из которых имела в длину 1,4 м. Над плитами находился ряд камней. Промежутки между плитами и камнями были заполнены обломками пифоса. Разрезы могилы и чертеж заклада отсутствуют как в публикации, так и в отчете, вероятно, они не были сделаны в поле, поэтому некоторые детали погребального сооружения неясны (рис. 2).

Рис. 2. Могила № 9 (35). План погребения

1 – по отчету В. П. Бабенчикова (1950); 2 – по публикации В. П. Бабенчикова (1963. Рис. 6)

В подбое похоронили женщину³ в вытянутом положении на спине, головой на северо-запад, кисти, вероятно, находились на тазовых костях. На плане могилы в публикации в районе щиколоток погребенной изображена штриховка, которой обычно обозначают органический тлен от дерева, кожи и т. п. (рис. 2, 2 ). На рисунке в отчете штриховка отсутствует (рис. 2, 1 ).

Всего в могиле найдено семь сосудов, в том числе керамические: три лепных (рис. 3, 3–5 ), один гончарный сероглиняный (рис. 3, 2 ), один краснолаковый (рис. 3, 1 ), а также два стеклянных (рис. 3, 6, 7 ). Судя по тексту В. П. Бабенчи-кова и плану могилы в публикации, все они находились в головах погребенной (рис. 2, 2 ). Стеклянный стакан не изображен ни на одной иллюстрации. На чертеже могилы в отчете и на полевых фотографиях видны только четыре сосуда: сероглиняный, краснолаковый и один лепной стояли в юго-западном углу подбоя, а еще один лепной, перевернутый вверх дном, – в северо-западном углу (рис. 2, 1 ). Каким образом на чертеже в публикации добавились два сосуда, а один из лепных сосудов переместился из одного угла к другому, неизвестно, но судя по тому, что ни в публикации, ни в отчете сосуды более нигде при описании могилы не упоминаются, они, наверное, действительно стояли в головах погребенной. По обе стороны от черепа лежали две серьги (рис. 4, 4 ). Относительно расположения других вещей автор отчета и публикации отмечает следующее. На правую руку были надеты три браслета и три перстня. На пальцах левой руки находились пять колец и перстней. Монета Каракаллы (211–217) (рис. 5, 9 )

Рис. 3. Могила № 9 (35). Погребальный инвентарь

1 – кувшин краснолаковый; 2 – сосуд гончарный сероглиняный; 3–5 – сосуды лепные; 6 – стакан стеклянный (по: Шабанов , 2013. Рис. 1, 1 ); 7 – бальзамария стеклянного фрагмент

Рис. 4. Могила № 9 (35). Погребальный инвентарь

1–3 – серьги серебряные; 4 – серьги серебряные из могилы № 9 (35), фотография из отчета В. П. Бабенчикова (1950); 5 – браслет серебряный, по публикации В. П. Бабенчикова (1963. Табл. XIII, 1 )

Рис. 5. Могила № 9 (35). Погребальный инвентарь

• 1    – щиток от пряжки; 2 – замок; 3 – подвеска в виде амфорки; 4 – подвеска в виде шишки; 5 – подвеска в виде птицы; 6 – браслет; 7–9 – монеты, по публикации В. П. Бабенчикова (1963. Табл. VII, 2, 6, 7); 10 – фрагмент пластинчатого предмета; 11 – колокольчик

• 1, 3–6, 10, 11 – бронза; 7–9 – серебро

лежала на месте груди слева, одна монета Гордиана III (238–244) находилась под кистью левой руки, вторая - между костями ног (рис. 5, 7, 8 )⁴. Все остальные, зафиксированные в процессе раскопок in situ , вещи лежали слева от погребенной, от черепа до кисти. Эти наблюдения В. П. Бабенчикова можно дополнить нашими, сделанными при увеличении сканированного чертежа из отчета. На костях правой руки зафиксированы два браслета, еще один лежал рядом. На месте левого плеча лежали три лучковые фибулы. На одну из лучковых фибул было надето кольцо. На месте груди слева находилось пряслице. На левую руку надели три браслета. Несмотря на то что на чертеже имеются еще какие-то пометки, местоположение в могиле остальных вещей определить невозможно. Это, как ни странно, касается и бус, которых найдено 366 экземпляров.

Погребальный инвентарь

Керамические сосуды. Миска лепная (рис. 3, 3 ; 6, 5 ) соответствует типу 5 мисок из могильника Дружное, где два аналогичных сосуда найдены в комплексах IV в. н. э. В позднеримское время такие миски встречаются редко, но происходят они от весьма многочисленных позднескифских и боспорских сосудов, самые ранние из которых датируются III в. до н. э. ( Власов , 1999. С. 326).

Два лепных сосуда с налепами (рис. 3, 4, 5; 6, 3, 4 ). Точных аналогий найти не удалось, несмотря на то что и по форме, и по орнаментации они близки многим сосудам позднеримского времени из предгорного Крыма.

Характер обработки поверхности, обжиг, примеси к глине не оставляют сомнения в том, что все три лепных сосуда из могилы № 9 (35) были изготовлены в предгорном Крыму, где по этим признакам они имеют ближайшее сходство с множеством керамических изделий преимущественно IV в. н. э.

Кувшин краснолаковый (рис. 3, 1 ; 6, 2 ). С небольшими отличиями соответствует форме 39 кувшинов из могильников Бельбекской долины ( Журавлев , 2010. С. 89, 90) и полностью – кувшинам типа XIV,1 из могильника Дружное ( Храпунов , 2002. С. 59, 60). Такие кувшины, как считается - понтийского производства, являлись в Крыму одной из самых распространенных форм краснолаковой посуды в III–IV вв. н. э.

Сероглиняный гончарный кувшин (рис. 3, 2 ; 6, 1 ), который был поставлен в могилу без утраченной в древности ручки, очевидным образом напоминает керамику черняховской культуры. Прямых аналогий ему найти не удалось, однако в целом, в том числе и по таким характерным деталям, как биконичность корпуса и рельефные украшения горла, его можно отнести к типу 2 черняховских кувшинов, по классификации Б. В. Магомедова (2001. С. 51). Расположенный под горлом орнаментальный фриз разделен на шесть зон. Они через одну – гладкие, а через одну заполнены пролощенным орнаментом в виде вертикально

Рис. 6. Чернореченский могильник, могила № 9 (35). Погребальный инвентарь

1 – сероглиняный гончарный сосуд; 2 – краснолаковый кувшин; 3–5 – лепные сосуды расположенных зигзагообразных линий и «елочек». Техника нанесения орнамента и его виды типичны для черняховской культуры (Сымонович, 1964. С. 305, 308). Найденная в Крыму черняховская керамика не раз становилась предметом специального интереса исследователей (Симонович, 1975; Пиоро, 1990. С. 99, 100; Юрочкин, 1999). Можно сказать, что она не часто, но достаточно регулярно обнаруживается в предгорных могильниках. Все до сих пор открытые крымские комплексы с черняховскими сосудами датируются IV в. н. э. Однако высказаны и сомнения в черняховской принадлежности некоторых сероглиняных гончарных сосудов из Крыма (Khrapunov, 2013. Р. 183, 184).

Стеклянные сосуды . Стакан (рис. 3, 6 ). Его повторно опубликовал и проанализировал С. Б. Шабанов. Аналогичные сосуды найдены в 11 крымских комплексах второй половины III – IV в. н. э. ( Шабанов , 2013. С. 156, 157).

От бальзамария сохранился только фрагмент (рис. 3, 7 ), по которому нельзя точно восстановить полную форму сосуда. Вероятно, он близок сосудам II– III вв. н. э., широко распространенным в Крыму, в том числе и в Чернореченском могильнике (Там же. С. 159–161).

Фибулы . В публикации и в отчете сказано, что в могиле найдены четыре фибулы. На плане погребения в отчете изображены три фибулы. В инвентарной книге описаны три застежки. Они сохранились в фондах музея. Правда, одна из них, № 265, отнесена к могиле № 9 (35) явно ошибочно. На фото погребального инвентаря в отчете изображены четыре застежки (рис. 7, 5 ). Две из них соответствуют тем, что до сих пор сохранились в фондах (рис. 7, 3, 4 ). На одной (рис. 7, 5, верхняя справа ) видна бирка с полевым № 265, но сейчас под этим номером хранится другая фибула. А. И. Айбабину было известно о четырех фибулах из могилы № 9 (35). Две из них соответствуют сохранившимся в музее и изображенным в отчете (рис. 7, 3, 4 ) ( Айбабин , 1999. Табл. I, 6 ; II, 6 ), изображение одной сохранилось на фото в отчете, но отыскать ее в фондах нам не удалось (рис. 7, 2 ) (Там же. Табл. I, 8 ). Еще одна (рис. 7, 1 ) (Там же. Табл. II, 2 ) не имеет соответствия ни среди изображенных в отчете, ни среди сохранившихся в фондах. Таким образом, в могиле найдено четыре или пять фибул. Все они сделаны из бронзы.

Фибула двучленная лучковая подвязная (рис. 7, 3 ; 8, 2 ). Относится к группе 15, серии III, варианту 1, по классификации А. К. Амброза (1966. С. 52, 53); группе 4, серии III, по классификации В. В. Кропотова (2010. С. 150–159). Фибулы этого типа представляют собой в Крыму наилучший датирующий материал второй половины III в. н. э. ( Храпунов , 2002. С. 54; 2003. С. 340).

Прогнутая подвязная фибула (рис. 7, 4 ; 8, 1 ) относится к группе 16, подгруппе 2, серии I, варианту 1, по классификации А. К. Амброза (1966. С. 62), который датировал крымские находки второй половиной III в. н. э. С этой датой согласились О. А. Гей и И. А. Бажан (1997. С. 45). По классификации Е. Л. Гороховского, фибула принадлежит варианту А1, который он отнес к фазе 1 («Ружи-чанской») черняховской культуры с датой 230–270 гг. н. э. ( Гороховский , 1988. С. 35, 42, 43). А. И. Айбабин крымские захоронения с фибулами этого варианта датировал второй половиной III в. н. э. ( Айбабин , 1999. С. 250, 258). Я. Тейрал, а вслед за ним О. В. Шаров полагали, что фибулы варианта 1, по А. К. Амброзу, использовались в Крыму в эпоху Константина Великого. Они основывались

Рис. 7. Могила № 9 (35). Погребальный инвентарь. Фибулы

1, 2 – по: Айбабин , 1999. Табл. I, 8 ; II, 2 ; 5 – фотография из отчета В. П. Бабенчикова (1950)

Рис. 8. Чернореченский могильник, могила № 9 (35). Погребальный инвентарь

1, 2 – фибулы бронзовые; 3 – щиток от пряжки бронзовый; 4–6 – серьги серебряные; 7–9 – подвески бронзовые; 10 – колокольчик бронзовый; 11 – кольцо бронзовое на совместных находках фибул со стеклянными стаканами. Одно такое сочетание зафиксировано как раз в могиле № 9 (35) Чернореченского могильника, а второе в могиле № 43 Инкерманского могильника. Стаканы этого типа К. Ай-сингс датировала IV в. н. э., следовательно, в этом же столетии использовались и фибулы (Tejral, 1986. S. 191; Шаров, 1992. С. 181). Как уже говорилось, стеклянные стаканы, о которых идет речь, по современным данным, использовались и во второй половине III в. н. э., поэтому омолаживать дату фибул варианта 1 А. К. Амброза на основании совместных находок с ними нельзя.

Две фибулы (рис. 7, 2, 5, вверху слева ) принадлежат ко II («инкерманской») серии лучковых подвязных застежек, по классификации А. К. Амброза (1966. С. 52), или к группе 4, серии II, варианту 4, формам 1 и 2, по классификации В. В. Кропотова (2010. С. 132–135). У обеих фибул тетива нижняя, пружина и игла сделаны из отдельного куска проволоки. Спинка одной из фибул сплошь покрыта обмоткой. Ее рисунок опубликовал А. И. Айбабин (1999. Табл. I, 8 ). На иглу другой фибулы было надето бронзовое кольцо. Кольцо сохранилось в фондах музея (рис. 9, 9 ), а от фибулы осталась только фотография.

К тому же типу, но к другому варианту принадлежит фибула, опубликованная А. И. Айбабиным (рис. 7, 1 ). От нее не сохранилось никаких следов в музее. У этой фибулы широкий пластинчатый корпус, это форма 4, по В. В. Кропотову.

Датировка основной массы «инкерманских» фибул первой половиной III в. н. э. в настоящее время сомнений не вызывает ( Храпунов , 2002. С. 54; Кропотов , 2010. С. 132).

Серебряные браслет и серьги . Они сделаны в одном стиле. Его характеристике посвящена специальная статья ( Яценко, Малашев , 2000). Лицевая поверхность щитков этих украшений покрыта серебряной позолоченной фольгой, украшенной рельефным орнаментом. Фольга крепилась к щитку парой гвоздиков. В центре щитка вырезалось гнездо, в которое вставлялся сердолик или стекло.

Браслет до настоящего времени не сохранился. О нем можно судить только по рисунку (рис. 4, 5 ) и фотографии В. П. Бабенчикова (рис. 10). Три аналогичных украшения найдены в могильнике Дружное, два в подбойной могиле второй половины III в. н. э., один в склепе IV в. н. э. ( Храпунов , 2002. С. 40).

Всего в Чернореченском могильнике найдено шесть выполненных в одном стиле серег, по паре в трех могилах (помимо публикуемой, в могилах № 2 и № 3). Ныне в фондах сохранилось только три серьги, причем понять, в какой могиле найдена каждая из них, невозможно. Поэтому приводим изображения всех сохранившихся экземпляров (рис. 4, 1–3 ; 8, 4–6 ). Кроме Чернореченско-го некрополя, серьги интересующего нас типа обнаружены в могильнике Совхоз 10, могила № 75, вместе с монетами Гордиана III (238–244 гг.) и Филиппа Араба (244–249) ( Стржелецкий и др. , 2005. С. 150, 151), четыре пары в могильнике Дружное ( Храпунов , 2002. С. 50, 51; Айбабин , 1994. С. 90, 94), одна пара в могильнике Нейзац ( Храпунов , 2008а. С. 367, 368) и одна пара в могильнике Опушки ( Храпунов, Стоянова , 2013. С. 189). Большинство перечисленных выше находок сделано в погребениях второй половины III в. н. э., но есть и такие, что происходят из комплексов IV в. н. э.

Рис. 9. Могила № 9 (35). Погребальный инвентарь

1, 2, 8 – перстни; 3, 4, 10, 11 – браслеты; 5, 6, 12 – бусы; 7 – пронизь; 9 – кольцо 1–4, 7, 9–11 – бронза; 5, 6, 12 – стекло; 8 – серебро

Следует отметить, что в предгорном Крыму найдены только украшения с крупными сердоликовыми или стеклянными вставками. Ни оружия, ни деталей конской сбруи, ни пряжек, украшенных сердоликами и хорошо известных за пределами полуострова, а также в некрополе Пантикапея, в многочисленных предгорных могильниках нет. Ни одна пара серег, несмотря на общность стиля, не повторяет друг друга. Создается впечатление, что каждая пара изготавливалась индивидуально, на заказ (подробнее о крымских находках см.: Храпунов , 2008а. С. 367, 368; Храпунов, Стоянова , 2013. С. 189).

Рис. 10. Могила № 9 (35). Погребальный инвентарь. Браслеты. Фотография из отчета В. П. Бабенчикова

Щиток от пряжки или накладка на ремень . Этот предмет литой, сделан из бронзы (рис. 5, 1 ; 8, 3 ). Точные аналогии неизвестны. Однако он имеет несомненное сходство со многими римскими щитками пряжек и ременными накладками. В пользу того, что это накладка, свидетельствует отсутствие в могиле рамки и язычка от пряжки. Впрочем, не исключено и вторичное использование предмета. Похож он также на щитки пряжек и наконечники поясов, хорошо известные на Боспоре и в предгорном Крыму, в том числе и в Чернореченском могильнике ( Бабенчиков , 1963. С. 108, 109). Пряжки с такими щитками происходят от римских воинских; чаще всего, но не всегда, в щитках вырезаны сарматские или боспорские знаки. Время их максимального распространения приходится на вторую половину II в. н. э., но встречаются и в первой половине III в. н. э. ( Трейстер , 2000; Храпунов , 2008б. С. 6, 7).⁵

Замок представляет собой полый бронзовый цилиндр с припаянной петелькой и с отверстиями в верхней части для запорного механизма и ключа (рис. 5, 2 ; 11, 7 ). Ни запорный механизм, ни ключ в могиле не обнаружены. Римские и «варварские» замки отличаются в деталях, но как раз эти детали отсутствуют в могиле № 9 (35). Материал скорее указывает на римское производство. Замки, обнаруженные за пределами империи, как правило, железные. Замки практически не изменились за все время существования Римской империи,

Рис. 11. Чернореченский могильник, могила № 9 (35)

Погребальный инвентарь: 1–3, 5, 9 – браслеты бронзовые; 4, 6, 8 – бусы стеклянные; 7 – замок бронзовый так что о дате обнаруженного в Чернореченском могильнике экземпляра ничего определенного сказать нельзя. Отсутствие запорного механизма и ключа показывает, что в данном случае замок реально ничего не закрывал. Он выполнял в могиле символическую функцию, например мог, как, возможно, полагали участники погребальных обрядов, препятствовать смерти вырваться из могилы наружу (Czarnecka, 2013). Помимо Чернореченского могильника, в крымских погребениях позднеримского времени обнаружен только один замок. Он найден в могильнике Дружное, в разграбленном склепе IV в. н. э. Замок из Дружного гораздо больше чернореченского и сделан, как это было принято у варваров, из железа (Храпунов, 2002. С. 36. Рис. 208, 9, 10).

Колокольчик бронзовый полусферической формы, украшен концентрическими кругами из врезных линий, две врезные линии орнаментируют его нижнюю часть. По всей вероятности, петелька и подвешенный к ней язычок были сделаны из проволоки, до настоящего времени они не сохранились (рис. 5, 11 ; 8, 10 ). Подобный колокольчик сопровождал детское погребение в амфоре из могильника Балта-Чокрак ( Зайцев и др. , 2005. С. 175. Рис. 16, 2 ). Авторы публикации датируют комплекс серединой III в. н. э., правда, не совсем понятно, на каком основании. Амфоры мирмекийского типа – именно в такой амфоре было совершено захоронение – исследователи датируют по-разному, в целом хронологический диапазон их бытования варьируется с конца II до середины V в. н. э. (подробнее см.: Иванова , 2013. С. 97–110). Не позволяют сузить датировку и янтарные восьмерковидные подвески, распространение которых в Крыму приходится на вторую половину III – IV в. н. э., хотя отдельные экземпляры таких украшений встречаются и в комплексах более раннего времени ( Храпунов, Стоянова , 2013. С. 190–191).

Остальные аналогии чернореченскому экземпляру обнаружены за пределами Крыма. Такие же колокольчики найдены в Интерцизе (Intercisa), в сарматском могильнике Хортобадь (Hortobagy) на территории Венгрии, в ареале пше-ворской, могильник Радзынь (Radzyń), и черняховской, могильники Ружичанка, Михэлэшень (Mihălăşeni), культур ( Nowakovski , 1988. S. 80, 81, 96, 101, 115. Abb. 9; 14, 4 ; 20, 3, 4 ; 26, 10 ; Şovan , 2009. Pl. 10, 5 ). Вероятно, этот предмет можно рассматривать как еще одно подтверждение западных контактов населения предгорного Крыма в позднеримское время.

Браслеты. Кроме упомянутого выше серебряного шарнирного, в могиле № 9 (35), по данным публикации, было обнаружено еще четыре браслета – два бронзовых с проволочной обмоткой на концах, оформленных в виде петельки и крючка (рис. 9, 3, 4), бронзовый пластинчатый с врезным «сетчатым» орнаментом на концах (рис. 9, 11) и «серебряный браслет из толстого прута с расширенными концами»6 (рис. 9, 10) (Бабенчиков, 1963. С. 99. Табл. XIII, 6). Все пять браслетов присутствуют и на плане, приведенном в статье, – два из них располагались на костях левой руки, три – на правой. В тексте отчета речь идет о четырех браслетах, но на фотографии присутствуют шесть (рис. 10) – шестой браслет сделан из овальной в сечении проволоки и имеет слегка расширенные незамкнутые концы (рис. 5, 6). За исключением браслета, выполненного в «сердоликовом» стиле, остальные пять экземпляров присутствуют в фондах Бахчисарайского заповедника.

Бронзовые проволочные браслеты с расширенными концами имеют широкий круг аналогий в крымских погребениях римского и раннесредневекового времени, а также в памятниках за пределами полуострова. Браслет с проволочной обмоткой на концах, аналогичный чернореченским экземплярам (рис. 9, 3, 4 ; 11, 1, 2 ), найден в могильнике Дружное. Обнаруженная вместе с ним монета Гал-лиена (253–268) надежно датирует комплекс второй половиной III в. н. э. ( Храпунов , 2002. С. 40. Рис. 94, 4 ). Подобные браслеты сопровождали также детское погребение в некрополе Тиритаки ( Гайдукевич , 1959. С. 215-216. Рис. 82, 2 ).

Аналогий пластинчатому орнаментированному браслету (рис. 9, 11 ; 11, 9 ) нам найти не удалось. Автор публикации материалов из раскопок святилища Гурзуфское Седло сообщает о найденном там «пластинчатом браслете с орнаментом в виде косой сетки» и приводит его рисунок ( Новиченкова , 2015. С. 63. Рис. 106, 4 ). Вероятно, браслет был орнаментирован полностью, но уверенно говорить об этом невозможно из-за плохого качества рисунка и отсутствия подробного описания. Аналогичный чернореченскому по форме, но с другой, более сложной орнаментацией браслет сопровождал погребение III в. н. э. из могильника Нейзац ( Храпунов , 2011а. С. 195. Рис. 7, 9 ). Морфологически близкие не-орнаментированные экземпляры были найдены также в нейзацкой могиле № 152 первой половины III в. н. э. ( Храпунов , 2003. Рис. 4, 11 ) и в погребении III в. н. э. из некрополя Курское ( Труфанов, Колтухов , 2003. С. 280-282. Рис. 5, 2 ).

Кольца и перстни . В погребении обнаружено восемь перстней, пять из них были надеты на пальцы левой руки умершей, три кольца находились на правой руке. Эта группа украшений представлена следующим типами.

Два пластинчатых бронзовых кольца с треугольными вырезами по краям сохранились в фондах Бахчисарайского заповедника (рис. 9, 1, 2 ; 8, 11 ), их описание и рисунки присутствуют в публикации ( Бабенчиков , 1963. С. 98. Табл. II, 2 ). Аналогичное украшение сопровождало женское погребение IV в. н. э. в могиле № 478 из могильника Нейзац (комплекс не опубликован).

Пластинчатый многогранный перстень из белого металла с раскованными незамкнутыми концами, образующими щиток (рис. 9, 8 ). На щитке располагалось несохранившееся гнездо со вставкой. В публикации и в отчете В. П. Ба-бенчиков сообщает о присутствии среди инвентаря вставки из голубого камня и сердоликовой гемме с изображением орла, терзающего жертву (рис. 12, 3 ) ( Бабенчиков , 1963. С. 98. Табл. II, 18 ). Возможно, одна из этих находок имеет отношение к описываемому перстню⁷. Перстень в фрагментированном виде хранится в фондах Бахчисарайского заповедника. Подобные перстни найдены в могиле № 67 в могильнике Дружное с захоронениями второй четверти III – начала IV в. н. э. ( Храпунов , 2002. С. 46, 68. Рис. 167, 1 ), в погребении IV в. некрополя Заморское ( Корпусова , 1973. Рис. 4, 10 ), в могиле № 147 могильника Совхоз 10 вместе с прогнутой подвязной фибулой ( Стржелецкий и др ., 2005.

Рис. 12. Могила № 9 (35). Погребальный инвентарь

1, 2 – перстни; 3 – гемма; 4 – пряжка; 5 – подвеска; 6–8 – пряслица

1 – серебро; 2, 4 – бронза; 3 – сердолик; 5 – кость; 6–8 – глина

1-4 - по публикации В. П. Бабенчикова (1963. Табл. II, 3, 18 ; VI, 11 ; XIII, 13 )

Табл. 20, 4–7 ), в склепе III–IV вв. Нейзацкого могильника ( Храпунов , 2011б. С. 16. Рис. 15, 23 ).

Еще о четырех серебряных перстнях со щитками, на которых крепились вставки, идет речь в публикации В. П. Бабенчикова, один из них нарисован (рис. 12, 1) (Бабенчиков, 1963. С. 98–99. Табл. II, 3). До сегодняшнего дня эти украшения не сохранились, фотографии перстней в отчете отсутствуют. Перстни со вставками нередко встречаются в позднескифских погребениях и комплексах позднеримского времени (Высотская, 1994. С. 113. Рис. 34; Пуздровский, 2007. С. 148, 149; Богданова, 1989. Табл. XIII, 1; Храпунов, 2011б. С. 15).

Бронзовый пластинчатый перстень с концами в виде волют (рис. 12, 2 ) описан в статье В. П. Бабенчикова, там же автор приводит его рисунок ( Бабенчиков , 1963. С. 98. Табл. XIII, 13 ). Аналогии представлены в многочисленных крымских комплексах I–IV вв. н. э. ( Высотская , 1994. С. 43; Богданова , 1989. С. 42; Сымонович , 1983. С. 91–92; Храпунов , 2011а. Рис. 45, 8 ; Храпунов и др., 2001. С. 136. Рис. 11, 45 ; Стржелецкий и др. , 2005. С. 163. Рис. 29, тип 1).

Подвески . Три бронзовых подвески, указанные в публикации ( Бабенчиков , 1963. С. 99. Табл. XIV, 8, 12, 24 ), присутствуют в фондах Бахчисарайского заповедника. Они относятся к группе украшений, ареал которых ограничен преимущественно предгорным Крымом, с особой концентрацией в памятниках юго-западной части полуострова, что позволило Е. М. Алексеевой сделать предположение об их местном производстве ( Алексеева , 1982. С. 23).

Подвеска в виде шишечки, украшенная насечками (рис. 5, 4; 8, 8 ), соответствует типу 22, по Е. М. Алексеевой (1982. С. 25). В своде учтено лишь 8 подвесок, все они происходят из могильника Совхоз 10 и датируются Е. М. Алексеевой на основании трех комплексов I–III вв. н. э. На сегодняшний день подвесок-шишек известно гораздо больше, некоторые из них орнаментированы насечками, некоторые – гладкие. А. А. Труфанов проанализировал около 50 подвесок из 34 крымских комплексов, датировка которых в целом укладывается в рамки II – середины III в. н. э. ( Труфанов , 2011. С. 242–244. Табл. 1). Из этого диапазона выпадают, по наблюдениям исследователя, только два экземпляра – подвеска из публикуемой могилы и экземпляр из каменного ящика VII (1) могильника Совхоз 10, который авторы публикации материалов раскопок могильника датируют концом III – началом IV в. н. э. ( Стржелецкий и др. , 2005. С. 52. Табл. 57, 11 ). Еще один «поздний» экземпляр был обнаружен в культурном слое IV – начала V в. н. э., перекрывавшем могильник Нейзац, но, по всей видимости, подвеска попала в слой в результате разграбления какой-то могилы более раннего времени ( Власов и др. , 2011. С. 204. Рис. 38, 5 ).

Подвески в виде стилизованной амфорки (рис. 5, 3; 8, 9 ) соответствуют типу 23к, по Е. М. Алексеевой (1982. С. 25). Аналогичная подвеска из могильника Совхоз 10, найденная в комплексе с «инкерманскими» фибулами, относится к первой половине III в. н. э. ( Алексеева , 1982. С. 25; Стржелецкий и др. , 2005. Табл. 10, 40 ). Еще один подобный экземпляр происходит из погребения, датируемого авторами началом III столетия ( Стржелецкий и др. , 2005. Табл. 5, 12 . Приложение 1). По данным А. А. Труфанова, все подвески этого типа относятся ко II – первой половине III в. н. э. (2011. С. 245).

Хронология подвески в виде птицы (рис. 5, 5; 8 , 7 ) не отличается от двух предыдущих – содержавшие такие изделия комплексы относятся преимущественно ко второй половине II – первой половине III в. н. э. ( Алексеева , 1982. Тип 21а; Зу-барь , 1984. С. 101; Вдовиченко, Колтухов , 1994. С. 87; Труфанов , 2011. С. 240).

Бусы . О бусах и в публикации, и в отчете содержится крайне скудная информация. Согласно опубликованным данным, в могиле было обнаружено

366 бусин, в том числе одна с орнаментом из волнистых линий и две крупные бусины, украшенные пятнышками, а также множество янтарных продолговатых пронизей и разнообразных по форме бусин из стекла, преимущественно синего цвета ( Бабенчиков , 1963. С. 100. Табл. III, 29, 30 ). В тексте отчета упоминается еще и ребристая бусина из синего стекла. По всей видимости, полный набор бус запечатлен на размещенной в отчете фотографии (рис. 13), но ее качество не дает возможности получить какие-то дополнительные сведения об этой группе погребального инвентаря. В фондах Бахчисарайского заповедника сохранилась незначительная часть бус. Исходя из имеющихся в нашем распоряжении данных, можно выделить несколько типов бус, сопровождавших погребение.

• 1.    Уплощенные пронизи из темного патинированного стекла (рис. 9, 6 ; 11, 8 ). Низка из 98 таких бусин сохранилась в фондах Бахчисарайского заповедника. Соответствуют типу 32, по Е. М. Алексеевой (1978. С. 66) и группе III по классификации, разработанной для бус Нейзацкого могильника ( Стоянова , 2004. С. 268). Дата, предложенная Е. М. Алексеевой – вторая половина III в. н. э., – основана на датировке одного комплекса и является слишком узкой для бус этого типа. Подобные пронизи, различные по цвету, но с существенным доминированием изделий из синего и зеленого стекла, в большом количестве встречаются в позднескифских склепах ( Храпунов и др ., 2009. С. 27) и, небольшими наборами, в женских погребениях IV в. н. э. ( Стоянова , 2004. С. 268; 2010. С. 407).

• 2.    Цилиндрические пронизи из глухого красного стекла (рис. 9, 5; 11, 6 ). Сильно иризированы. В фондах сохранилось 5 экземпляров. Соответствуют типам 57 ( Алексеева , 1978. С. 67) и IV/2 ( Стоянова , 2004. С. 268). Отличаются широким хронологическим диапазоном, но особая концентрация таких пронизей в предгорном Крыму зафиксирована в женских комплексах второй половины II – первой половины III в. н. э. ( Стоянова , 2004. С. 269; 2011. С. 120).

• 3.    Шаровидная ребристая из синего стекла размером 18 × 11 мм (рис. 13). В фондах не сохранилась. Вероятно, соответствует типам 149 ( Алексеева , 1978. С. 71) и XVI/5 ( Стоянова , 2004. С. 276).

• 4.    Шаровидная поперечно сжатая из черного на вид стекла, украшенная двумя пересекающимися волнистыми линиями из глухого красного стекла. Ири-зирована, орнамент спаянный, размер 13 × 16 мм (рис. 9, 12; 11, 4 ). В фондах сохранился один экземпляр, хотя на фотографии из отчета видно, что таких бусин было как минимум три. Возможно, на других экземплярах орнамент был выполнен из синего и желтого стекла, как указано в публикации ( Бабенчиков , 1963. С. 100). Соответствуют типу 296 ( Алексеева , 1978. С. 50), сопровождают преимущественно комплексы позднеримского времени ( Хайрединова , 1995. С. 70–71).

• 5.    Шаровидная из темного стекла, украшенная пятнистым орнаментом из стекла красного, синего, зеленого и желтого цвета (рис. 13, вверху слева ) ( Ба-бенчиков , 1963. С. 100. Табл. III, 29, 30 ). В фондах заповедника отсутствует. Подобные бусы составляют тип 13 ( Алексеева , 1975. С. 57) и группу I вида I ( Стоянова , 2004. С. 278). Известны с раннеримского времени, но около половины таких бус из предгорного Крыма сосредоточено в захоронениях III–IV вв. н. э.

• 6.    Пронизь бронзовая литая усеченно-биконической формы с широким каналом отверстия, размер 8 х 15 мм (рис. 9, 7).

Рис. 13. Могила № 9 (35). Погребальный инвентарь. Бусы. Фотография из отчета В. П. Бабенчикова

( Хайрединова , 1995. С. 69. Тип 63; Стоянова , 2004. С. 278). Аналогичную ситуацию в распространении бус с пятнистым орнаментом отмечает Е. М. Алексеева для Херсонеса и Пантикапея, а также для могильника Совхоз 10 (1975. С. 51).

Составлявшие основу набора бус мелкие уплощенные пронизи, небольшое количество полихромных бусин, типичных для позднеримского времени, отсутствие, по всей видимости, бус из гагата и египетского фаянса сближает его с наборами из женских погребений предгорного Крыма IV в. н. э. ( Стоянова , 2010. С. 407). Но для наборов этого времени, за редким исключением ( Храпунов , 2004. С. 297), не характерно такое большое количество бус и, насколько можно судить по фотографии, разнообразие их типов. Подобная ситуация больше типична для комплексов второй половины II – первой половины III в. н. э. и, в отдельных случаях, для погребений второй половины III в. н. э. ( Стоянова , 2010. С. 405–407; 2011. С. 118–123).

Кроме описанных вещей, в могиле № 9 (35) были обнаружены три керамических пряслица (рис. 12, 6–8 ), подвеска из просверленной кости (рис. 12, 5 ), фрагмент бронзового пластинчатого изделия с отверстием в верхней части (рис. 5, 10 ). Эти предметы присутствуют в фондах Бахчисарайского заповедника. Автор публикации упоминает о наличии в погребении бронзовой пряжки и железного ножа. По приведенному в публикации рисунку (рис. 12, 4 )

( Бабенчиков, 1963. Табл. VI, 11 ) определить тип пряжки не представляется возможным. Сама пряжка, так же как и нож, до настоящего времени не сохранилась.

Датировка

Датировка могилы вызывает трудности. Монеты Гордиана III указывают на то, что погребение не могло быть совершено раньше 238 г. н. э. Две фибулы были изготовлены во второй половине III в. н. э. Скорее всего, к этому же времени относятся серебряные браслет и серьги. Однако две или три фибулы относятся к типам, которые датируются первой половиной III в. н. э. Щиток от пряжки, возможно, относится еще ко второй половине II в. н. э. На позднескифскую традицию указывает обилие мелких украшений и бус, а также обычай надевать на фибулы кольца. Правда, отдельные типы бус больше характерны для наборов IV в. н. э., а некоторые одночленные лучковые подвязные фибулы могли использоваться дольше, чем основная масса застежек этого типа. То же относится и к пряжке, тем более что от нее сохранился только щиток, возможно использовавшийся вторично. Так что сочетание перечисленных выше вещей, сохранение позднескифских традиций погребального обряда, скорее всего, указывает на середину или начало второй половины III в. н. э. как на время совершения захоронения. С этой датой не согласуется наличие в могиле пяти керамических сосудов. Дело в том, что в Крыму до сих пор не известно ни одного погребения III в. н. э. с таким количеством керамики. В это время в могилу ставили, если ставили вообще, один-два сосуда. Большие наборы сосудов характерны как раз для IV в. н. э. Кроме того, в Крыму нет ни одного комплекса с сероглиняными сосудами, подобными черняховским, который датируется временем более ранним, чем IV в. н. э. Так что по обилию керамики и наличию сероглиняного сосуда могила № 9 (35) выглядит совершенно одинокой среди крымских памятников второй половины III в. н. э. Отметим также, что серьги и браслеты с сердоликовыми или стеклянными вставками встречаются иногда и в комплексах IV в. н. э.

Заключение

Как уже говорилось, среди всех крымских погребений позднеримского времени по богатству и количеству погребального инвентаря явным образом выделяются два. Это погребение № 24 в могильнике Дружное и № 9 (35) в Черно-реченском могильнике. Причем первое из них выделяется именно по богатству, в нем более всего изделий из золота и серебра, а второе – по количеству и разнообразию, хотя в нем тоже есть серебряные изделия. Определяя социальный статус погребенных по количеству заупокойных приношений, мы делаем сразу два допущения. Во-первых, не видим различия между имущественным положением и социальным статусом, во-вторых, полагаем, что богатство погребального инвентаря означает прижизненное богатство. Оба допущения вероятны, но это только допущения. Тем не менее, не располагая иной методикой, полагаем, что в этих двух могилах были похоронены люди, обладавшие в глазах соплеменников при жизни наивысшим социальным рангом.

Интересно сравнить оба захоронения. Между ними много общего: совершены в подбойных могилах, похоронены женщины в одинаковых позах головами в западном секторе, среди погребального инвентаря имеются фибулы с надетыми на них кольцами, однотипные драгоценные браслеты (на Черной речке – один, в Дружном – два), по три серебряных (разные, но близкие по времени чеканки) римских монеты, единственная из погребения в Дружном фибула однотипна одной из фибул, найденных на Черной речке. Различия заключаются главным образом в более многочисленном и разнообразном погребальном инвентаре на Черной речке. Особенно следует отметить наличие сразу пяти керамических сосудов, в том числе одного черняховского типа; в дружненском погребении нет ни одного сосуда. В то же время в Дружном значительно более высокий процент изделий из драгоценных металлов, включая золотые серьги с сердоликами. Возможна синхронность обоих захоронений, но это только в том случае, если наши, изложенные выше, наблюдения над керамическими сосудами не имеют датирующего значения. Датировка чернореченского погребения временем, близким к середине III в. н. э., позволяет сделать еще одно наблюдение. Обычай класть в могилы людей высокого социального ранга большое количество вещей, включая драгоценные, существовал совсем недолго. В более поздних крымских погребениях ничего подобного не наблюдается.