Male graves of the pre-Scythian period with the deceased lying in the extended position at Zayukovo-3 (2015 excavations of the joint North Caucasus archaeological expedition of the GIM, KBSU and IA RAS)

Исследование погребального обряда является одной из важнейших задач изучения кобанской культурно-исторической области. Для западной кобан-ской культуры на сегодняшний день эта тема наиболее полно раскрыта в работах В. И. Козенковой (Козенкова, 1989; 1998). Исследовательница обобщила весь доступный для изучения материал, представленный в основном частично исследованными могильниками, в которых, как правило, из всего некрополя было раскопано несколько погребений. Разумеется, для более полных выводов были необходимы раскопки широкими площадями и их публикация, снабженная детальным анализом погребального обряда. Для Кисловодской котловины такими памятниками являются могильник Клин-Яр III, детально исследованный экспедицией археологической лаборатории при Ставропольском государственном педагогическом университете под руководством А. Б. Белинского (Белинский, Дударев, 2015), а также Белореченский 2 могильник, последовательно изучавшийся экспедицией А. П. Рунича и 4-м и 2-м отрядами Предгорно-плоскостной археологической экспедиции Чечено-Ингушского государственного университета под руководством С. Л. Дударева (Дударев, 2004). Однако в остальном ареале западной кобанской культуры материалы раскопок даже тех памятников, в которых изучено достаточно представительное число http://doi.org/10.25681/IARAS.0130-2620.258.165-180

погребальных комплексов, остаются по большей части недоступными научной общественности.

С 2014 г. Объединенная Северокавказская археологическая экспедиция ГИМ, КБГУ и ИА РАН исследует могильник Заюково-3. За пять полевых сезонов было выяснено, что формирование памятника началось в VIII–VII вв. до н. э. С этого периода некрополь (возможно, с перерывами) функционировал вплоть до эпохи Средневековья.

Задачей работы, предлагаемой вниманию читателя, является публикация мужских погребений наиболее раннего этапа могильника из раскопок 2015 г.1 К этой группе относятся следующие комплексы.

Погребение 28 (рис. 1; 2) представляло собой каменный ящик, ориентированный по линии северо-запад – юго-восток, и содержало останки двух погребенных. От ящика сохранились только длинные стены, выложенные тонкими известняковыми плитками. Размеры ящика – 1,75 × 0,6 м, глубина – 0,24 м.

От погребенного 1 сохранились длинные кости ног, компактно сложенные поперек каменного ящика по линии север – юг с небольшим отклонением к востоку. С востока к скоплению длинных костей примыкали кости стопы. С северо-запада к скоплению примыкали развал керамической миски (рис. 1: 15 , III ) и череп погребенного 2, костяк которого был полностью расчищен после снятия костей погребенного 1. Между сосудом и скоплением костей было обнаружено скопление предметов, уходящих под кости. Скопление состояло из гривны (рис. 1: II ), вертикально воткнутой в скопление костей, биконической пронизки (рис. 1: IV ) и браслета (рис. 1: V ).

Костяк погребенного 2, на груди которого обнаружены кости ног погребенного 1, лежит вытянуто на спине головой на северо-запад, лицом на восток. Руки погребенного были вытянуты вдоль тела, кисть левой руки лежит на костях таза. Ноги вытянуты, сходятся в голенях. Кости ног сохранились до середины больших берцовых костей. Нижняя часть ног была уничтожена при сооружении соседнего погребения.

На правом плече погребенного лежала глиняная миска (рис. 1: 15 , III ). К югу от миски находилось скопление миниатюрных бронзовых полусферических бляшек с перемычкой на обороте (рис. 1: 1–6 ; 2: 1–6 ). На груди погребенного лежала бронзовая дуговидная фибула (рис. 1: 7 ; 2: 7 ) приемником вниз и к голове погребенного. На левом крыле таза – бронзовая коническая ворворка (рис. 1: 8 ; 2: 8 ). Ворворка лежала по диагонали, узкой частью к крылу таза. У среза правого крыла таза острием вверх лежала бронзовая булавка (рис. 1: 9 ; 2: 9 ). С южной стороны к этой булавке примыкает бронзовый слиток (рис. 1: 10 ; 2: 10 ). Еще один слиток обнаружен под левым крылом таза и под костями пальцев левой руки погребенного (рис. 1: 11 ; 2: 11 ). У левой ноги погребенного лежит еще одна булавка острием вверх (головка у центра большой берцовой кости) (рис. 1: 12 ; 2: 12 ). У правой ноги погребенного – бронзовая фишка (рис. 1: 13 ; 2: 13 ). Между

Рис. 1. Погребение 28. Рисунки Д. Д. Толстиковой, Д. А. Бариновой, Е. Ю. Бахаревой

I – План ( 1–6 – бляшки; 7 – фибула; 8 – ворворка; 9, 12, 14 – булавки; 10, 11 – бронзовые слитки; 13 – бронзовая фишка; 15 – миска); II – гривна; III – миска; IV – пронизь; V – браслет

II, IV, V – бронза; III – керамика

Рис. 2. Погребение 28. Рисунки Д. Д. Толстиковой, Д. А. Бариновой

1–6 – бляшки; 7 – фибула; 8 – ворворка; 9, 12, 14 – булавки; 10, 11 – слитки; 13 – «фишка». Бронза берцовыми костями ниже колен острием вверх лежала еще одна бронзовая булавка (рис. 1: 14; 2: 14).

Погребение 44 (рис. 3) было нарушено позднейшим захоронением. Оно представляло собой грунтовую яму, перекрытую каменным закладом, но из-за гомогенности слоя границы погребения проследить не удалось. От погребенного сохранилась только нижняя часть костяка, ориентированная по линии северо-запад – запад – юго-восток – восток. Судя по расположению сохранившейся части (фрагменты таза, длинные кости ног и частично кости левой стопы), погребенный был уложен вытянуто на спине головой на северо-запад – запад. Кости ног лежат в положении вытянуто параллельно.

Между остатками крыльев таза была обнаружена бронзовая обойма со стеклянной вставкой синего цвета (рис. 3: 1, II ). На правом крыле таза лежала бронзовая коническая ворворка расширением к голове погребенного (рис. 3: 2, III ). С левой стороны таза был обнаружен вытянутый железный предмет (рис. 3: 3, IV ).

Инвентарь

Набор вещей из рассматриваемых погребений довольно примечателен, но ограниченные объемы статьи позволяют нам привести лишь часть комплексов с аналогичными находками, в первую очередь из ареала западного варианта ко-банской культуры.

Керамическая миска из погребения 28 (рис. 1: 15 , III ). Миска высокая с округлым плечом и сильно отогнутым венчиком. Стенка при переходе к дну имеет заметный плавный прогиб внутрь. Под венчиком орнамент из диагональных семечковидных вдавлений. Поверхность лощеная, коричневого цвета. Тесто со значительными включениями дресвы. Высота сосуда 10,2 см, максимальный диаметр 17,3 см.

Точные аналогии миске нам найти не удалось. Подобные миски относятся к типу «л», по В. И. Козенковой ( Козенкова , 1998. С. 98). Исследовательница датирует их VIII–VII вв. до н. э. и отмечает их сходство по абрису с синхронными бронзовыми мисками.

Гривна (рис. 1: II ) из массивного гладкого прута с раскованными в пластину и завернутыми в трубочку концами. Диаметр гривны 13,2 см, диаметр сечения прута 1 см. Гривны являются нашейным украшением, и, судя по непотревоженным комплексам, их завернутые концы находились на тыльной стороне шеи. Они относятся к варианту 1 типа I, по В. И. Козенковой (Там же. С. 50), который датируется исследовательницей в рамках IX–VIII вв. Подобные гривны, которые иногда имеют гравированный орнамент, частично или полностью занимающий ее поверхность, широко распространены в памятниках Кабардино-Пяти-горья. Гривны встречены в погр. 10, 21, 22 и 23 мог. Березовский 1 ( Рунич , 1962. С. 15. Табл. 14: 4 ; 1966. С. 10, 11. Рис. 12: 3, 4 ; 14); в погр. 4 мог. Березовский 4 (Там же. С. 12. Рис. 16: 13 ); погр. 1 мог. Березовский 6 ( Рунич , 1963. С. 5. Рис. 4; 14). Встречены они также в погр. 25 мог. КМФ 1 и погр. 4 мог. Султангорский 1 ( Рунич , 1971. С. 4, 5. Рис. 5; 11; 1974. С. 12. Рис. 21: 5 ). Аналогичные находки происходят из погр. 324, 326, 350 и 366 мог. Клин-Яр III ( Белинский, Дударев ,

Рис. 3. Погребение 44. Рисунки Д. А. Бариновой, фото А. А. Кадиевой

I – План ( 1 – обойма; 2 – ворворка; 3 – железный предмет); II – обойма; III – ворворка; IV – железный предмет; II – бронза, стекло; III – бронза; IV – железо

2015. С. 218, 222, 242, 246. Рис. 191: 8 ; 192: 5 ; 214: 1 ; 221: 1 ). Найдены были гривны и в нескольких комплексах мог. Белореченский 2: погр. 9, 26, 31 в Кисловодске ( Дударев , 2004. С. 19, 27, 28. Рис. 5: А , 2; 20: 10 ; 25: А, 2 ). Кроме того, упоминаются находки в погр. 14 мог. Индустрия, двух недокументированных погребениях мог. Заюково 1 и в нескольких других памятниках западного варианта кобанской культуры ( Козенкова , 1998. С. 50. Табл. XIV: 1–4 ).

За пределами рассматриваемого региона такие украшения найдены в мог. Верхний Кобан в Северной Осетии ( André-Leicknam , 1979. Cat. 162. P. 172 – фото) и на поселении Сержень-Юрт в Чечне ( Козенкова , 1982. С. 50. Табл. XXVI: 1 ), центрального и восточного вариантов кобанской культуры соответственно.

Биконическая спиральная пронизь (рис. 1: IV ). Длина 5,2 см, максимальный диаметр 1,3 см. Тип XXVIII, по В. И. Козенковой ( Козенкова , 1998. С. 49. Табл. XIII: 26 ). Подобные пронизи являются частой находкой в погребениях.

Наиболее ранние известные находки таких пронизей в большом количестве в коллективных гробницах 1 и 2 мог. Терезе в Карачаево-Черкесии ( Козенкова , 2004. С. 127. Табл. 43: 1–8, 10–13 ; 44: 1–20 ). Три пронизи, найденные в районе шеи, происходят из погр. 168 мог. Клин-Яр III, одна – из разрушенного погребения этого могильника ( Дударев , 1999. Рис. 119: 32 ; Белинский, Дударев , 2015. С. 18. Рис. 6: 5 ). Одна происходит из погр. 1 мог. Березовский 4 и две из погр. 25 мог. КМФ 1 ( Рунич , 1963. С. 4. Рис. 4: 3 ; 1971. С. 4, 5. Рис. 5: 9 ), а в погр. 18 мог. КМФ 1 было найдено 7 аналогичных экземпляров, которые находились в районе грудной клетки погребенного ( Рунич , 1970. С. 4. Рис. 5: 12 ). Две пронизи, «в изгибе рук» и ниже, были найдены в каменном ящике 1 мог. Каменномостский со скорченным женским захоронением и находились у кости руки, но Е. И. Крупнов считал, что были и разрушившиеся, основываясь на окислах бронзы на нижней челюсти, предполагая наличие ожерелья ( Крупнов , 1950. С. 245. Рис. 41). Аналогично 7 пронизей были найдены «ниже кости руки» в женском скорченном погр. 26 мог. Белореченский 2 ( Дударев , 2004. С. 27. Рис. 20: 12 ). В связи с этим можно предположить и другое назначение пронизей в костюме.

Браслет (рис. 1: V ) из гладкого прямоугольного в сечении прута. Внешний диаметр браслета 5,9 см, размеры сечения 0,6 × 0,7 см. Браслет может быть отнесен к категории ножных браслетов, выделенных В. И. Козенковой ( Козенкова , 1998. С. 58. Табл. XVIII: 13–15 ). Из этой категории автор типологии датирует только браслеты из могильника Уллу-Баганлы в рамках третьей четверти VII в. до н. э. Учитывая условия нахождения, точное определение назначения браслета установить затруднительно. Он вполне может быть отнесен и к ручным браслетам типа Х, которые, как считает В. И. Козенкова, встречаются в памятниках VIII–VII вв., но преимущественно характерны для VII–VI вв. до н. э. (Там же. С. 53. Табл. XVI: 13 ).

Миниатюрные полусферические бляшки с прямой скрытой перемычкой в виде пластины на оборотной стороне (рис. 2: 1–6). Диаметр 0,6–0,9 см, высота – 0,2–0,4 см. Бляшки относятся к варианту 1 типа II, по В. И. Козенковой, которая, как и многие другие исследователи, называет их пуговицами. Однако такая интерпретация вызывает возражения, поскольку в предкифское время ни на самом Кавказе, ни на сопредельных территориях пуговичный костюм неизвестен. Кроме того, перемычка на оборотной стороне предметов расположена так, что при нашивании на ткань полусферическую гладкую бляшку использовать как застежку совершенно невозможно. Таким образом, нам представляется более рациональной интерпретация таких предметов как деталей украшения одежды или какого-то ее аксессуара. Данный тип украшений является широко распространеным на территории западного варианта кобанской культуры на всем протяжении ее существования (Там же. С. 36, 37. Табл. X: 3).

Наиболее ранние из них известны в гробницах 1 и 2 мог. Терезе, а также в намного более поздней гробнице 3 этого могильника ( Козенкова , 2004. С. 117, 118. Табл. 27: 14, 17–24, 26 ; 29: 7–12 ; Козенкова , 1998. Табл. X: 3 ). В погр. 1, 5, 8, 15, 18, 36, 38, 43 мог. КМФ 1 встречено по одной (реже по 2) такой бляшке, что характерно и для других могильников ( Рунич , 1958. С. 20, 24. Рис. 63; 74; 75; 1959. С. 5, 11. Табл. X: 8, 27 ; 1970. С. 4. Рис. 5: 15 ; 1971. С. 5, 7, 8. Рис. 7: 16 ; 11: 9, 11 ; 12: 13 ; Виноградов и др. , 1980. С. 185, 188, 191. Рис. 1: 10, 11 ; 2: 15 ; 3: 21, 34 ). По одной бляшке было найдено в погр. 5 мог. Индустрия ( Рунич , 1969. С. 13. Рис. 24: 8 ), погр. 2 мог. Заюково 1 и в кургане 1914 г. в Каменномостском ( Дударев , 1999. С. 224. Рис. 155: 4 ; 156: 5 ). На мог. Клин-Яр III, как наиболее исследованном памятнике, 1, 2 бляшки найдены в погр. 19, 25 (Там же. Рис. 119: 8, 9, 11 ), 178, 210, 223, 225, 231, 302, 307, 321, 324, 349, 350, 366; Белинский, Дударев , 2015. С. 32, 66, 86, 180, 190, 212, 218, 240, 242, 246. Рис. 17: 10 ; 56: 12 ; 72: 13 ; 74: 5 ; 81а: 3 ; 159б: 2 ; 167: 6 ; 187: 3 ; 191: 3 ; 212: 6 ; 213: 4 ; 219: 11, 12 ). Одна бляшка находилась в погр. 6 мог. Белореченский 2 ( Дударев , 2004. С. 18. Рис. 4: А, 5 ).

За пределами западного варианта можно привести несколько аналогичных находок в погр. 16 мог. Фарс в Закубанье, кургане 6 группы 2 Геленджикских дольменов на побережье Черного моря, а также на поселении Сержень-Юрт и в других памятниках восточного варианта кобанской культуры ( Лесков, Эрлих , 1999. С. 14. Рис. 17: 7 ; Аханов , 1961. С. 145. Рис. 6: 6 ; Козенкова , 1982. С. 38, 39. Табл. XXIV: 4, 5 ).

Таким образом, нахождение в погр. 28 мог. Заюково-3 шести бляшек можно считать редким случаем и предполагать украшение ими какого-то небольшого предмета из ткани или кожи.

Фибула (рис. 2: 7 ) одночленная дуговидная с округлой в сечении спинкой с небольшим утолщением в верхней части с дужкой без орнамента. Длина фибулы 8 см, высота 4,5 см. Фибула относится к варианту 2 типа I, по В. И. Козен-ковой, который распространен широко и на временном промежутке IX – VII вв. до н. э., но не является очень частой находкой в комплексах ( Козенкова , 1998. С. 73. Табл. XXIV: 1–3, 7–11, 13–21 ).

Кроме перечисленных В. И. Козенковой фибул стоит упомянуть близкую находку из погр. 2 мог. Заюково 1 ( Дударев , 1999. Рис. 155: 6 ), а из других регионов – фибулы из погр. 9 и 12 из разрушенных погребений мог. Верхний Кобан в Северной Осетии ( André-Leicknam , 1979. Cat. 155, 156, 160. P. 162, 166 – фото), на поселении и мог. Сержень-Юрт, а также на мог. Шарой в Чечне ( Козенкова , 1982. С. 59. Табл. XXXVII: 1–3 ).

Ворворки (рис. 2: 7; 3: II) конические с округлым основанием. Ворворки литые по восковой модели, каналы для шнуров проделаны перпендикулярно друг другу. Ворворка из погр. 28 мог. Заюково-3 относится к усеченно-коническим со слегка вогнутыми сторонами, без утолщения на широком основании, которые отнесены к VI типу (Козенкова, 1995. С. 115. Табл. IV: 27, 28). Размеры ее 1,9 × 2 см.

Кроме упомянутых В. И. Козенковой предметов следует добавить находки последних десятилетий. Аналогичные ворворки происходят из погр. 14 ( Дударев , 1999. Рис. 129: 4 ), 143 ( Флеров, Дубовская , 1993. С. 272. Рис. 8: 10 ), 167, 174, 206, 280, 294 и 313 мог. Клин-Яр III ( Белинский, Дударев , 2015. C. 16, 25, 61, 150, 170, 199. Рис. 5а: 5 ; 13: 5 ; 52: 4 ; 130: 4 ; 149: 4 ; 174: 6 ). Наиболее характерны предметы этой формы для западного варианта, где датируются в пределах VIII – первой половины VII в. до н. э. Нечастые аналогии известны восточнее, например, в погр. 43 Аллероевского мог. и погр. 33 Ханкальского мог. в Чечне ( Козенкова , 1982. С. 32. Табл. XXI: 21, 22 ).

Ворворка из погр. 44 другого типа. Она относится к типу III и состоит из цилиндрического основания, на котором расположена усеченно-коническая верхняя часть различной высоты ( Козенкова , 1995. С. 115. Табл. IV: 25, 26 ). Размеры ее – 2,4 × 2,6 см. Разницу в высоте этих ворворок и иногда наличие расширения у верхнего конца можно расценивать как вариантные признаки.

Наибольшее сходство (по высоте) она имеет с ворворками из погр. 24 мог. Березовский 1 ( Рунич , 1966. С. 11. Рис. 14: 3 ; Виноградов и др. , 1980. С. 193. Рис. 6: 20 ) и погр. 167 мог. Клин-Яр III ( Белинский, Дударев , 2015. C. 16. Рис. 5а: 6 ). Меньшие по высоте изделия представлены в погребениях 184, 220, 259, 300 и 313 мог. Клин-Яр III (Там же. Рис. 25: 6 ; 68: 3 ; 108: 3 ; 156: 2 ; 174: 6 ).

Ворворки этого типа были распространены довольно широко. Крайняя западная аналогия этому типу ворворок известна нам в погр. 50 мог. Кубанский ( Вальчак и др. , 2016. С. 35. Рис. 82: а–б ).

В целом ворворки разных форм не являются основанием для узкого датирования, но представляется, что они появляются около второй четверти VIII в. до н. э. Следует заметить, что, рассматривая ворворки в разделах по типологии конского снаряжения, хотя и помещая их туда с оговорками, В. И. Козенкова не вполне права ( Козенкова , 1982. С. 32; 1995. С. 112). Ворворки, как и многие бляшки, применялись в качестве декоративных и функциональных деталей как в конской сбруе, так и в костюме древнего населения. А что касается именно ворворок, то, по сегодняшним данным, их находки преобладают в погребениях без каких-либо элементов сбруи.

Булавки стержневидные с навершием в виде пластинки, завернутой в трубочку , относятся к типу VI, по В. И. Козековой ( Козенкова , 1998. С. 65, 66. Табл. XXI: 15–19 ). Булавки из погр. 28 были двух вариантов: 1 – с гладким стержнем прямоугольного сечения в двух его верхних третях и круглого в нижней и 2 – с витым стержнем прямоугольного сечения в двух его верхних третях и круглого в нижней. Длина булавок 12,2 – 14,7 см. Судя по расположению в погребении (две под тазовыми костями, одна в ногах) остриями вверх, булавки скрепляли не одежду, а саван погребенного.

Аналогичное «беспорядочное» положение булавок наблюдается и во многих других погребениях кобанской культуры, но, видимо, они могли использоваться различным образом.

Как отмечала В. И. Козенкова, наиболее ранние из подобных булавок обоих вариантов были найдены в гробницах 1 и 2 мог. Терезе ( Козенкова , 2004.

Табл. 39: 2–7 ; 40: 1–10 ). Булавки 1-го варианта также найдены в погр. 7 и 25 мог. КМФ 1, следует отметить и случайную находку в Заюково ( Рунич , 1971. С. 4, 5. Рис. 5: 15 ; Козенкова , 1998. Табл. XXI: 15, 17 ). Две булавки этого варианта были обнаружены в погр. 239 и одна в погр. 249 мог. Клин-Яр III ( Белинский, Дударев , 2015. С. 98, 109. Рис. 85: 4 ; 96: 5 ).

Булавки 2-го варианта обнаружены в погр. 13, 18, 47 и 48 мог. КМФ 1, а также в погр. 12 мог. Березовский 1 и погр. 8 мог. Эчкиваш ( Рунич , 1959. С. 8. Табл. X: 13 ; 1963. С. 1. Рис. 2: 2 ; 1966. С. 22. Рис. 26: 2 ; 1970. С. 4. Рис. 5: 24 ; 1971. С. 9. Рис. 13: 21 ; 1974. С. 15. Рис. 25: 4 ). По одной булавке этого варианта было найдено в погр. 182, 236, 242, 304 и 349 мог. Клин-Яр III ( Белинский, Дударев , 2015. С. 38, 98, 104, 184, 239. Рис. 23: 1 ; 83: 6 ; 89: 9 ; 164: 1 ; 212: 4 ). Одна булавка этого варианта происходит из совокупности материала разрушенных погребений мог. Клин-Яр III ( Дударев , 1999. Рис. 119: 6 ). Такие же изделия в одном экземпляре присутствовали в инвентаре погр. 7, 9 и 24 мог. Белореченский ( Дударев , 2004. С. 18, 19, 26. Рис. 4: В, 6 ; 5: А, 11 ; 18, 12).

Из находок других регионов Северного Кавказа можно упомянуть железную булавку 2-го варианта в погр. 13 мог. Фарс в Адыгее ( Лесков, Эрлих , 1999. С. 12. Рис. 15: 9 ). Восточнее можно отметить нахождение бронзовых булавок в погр. 9 и 12 мог. Верхний Кобан, а также булавок обоих вариантов из разрушенных погребений этого могильника ( André-Leicknam , 1979. Cat. 155, 156, 157. P. 162, 166. 168 – фото) и мог. Шарой в Чечне ( Козенкова , 1982. Табл. XXXV: 3 ).

Следует отметить, что вопросы хронологии упомянутых погребений из мог. Верхний Кобан, особенно погр. 12, остаются дискуссионными, в частности, из-за явно смешанного материала из раскопок Э. Шантра, приписываемого этим погребениям в наши дни, что противоречит полевым рисункам XIX в. и порождает необоснованное удревнение всего материала из могильника ( Козенкова , 1990. С. 67, 68. Рис. 1; Вальчак , 2001. С. 65–69).

Булавки обоих вариантов бытуют на довольно длительном временном отрезке – около конца IX до VII в. до н. э.

Бронзовые слитки (рис. 2: 10, 11 ) размерами 2,4 × 1,5 и 2,8 × 0,9 см.

Довольно редкая находка в погребениях кобанской культуры. Единственный известный нам случай нахождения бесформенного бронзового слитка был зафиксирован в гробнице 3 мог. Терезе ( Козенкова , 2004. С. 74. Рис. 71: 3 ). Вполне вероятно, что здесь мы видим не единичные случаи, находки небольших слитков могли быть пропущены или не поняты при раскопках или отнесены к предметам неизвестного назначения как не заслуживающие публикации.

Бронзовая «фишка» (рис. 2: 13 ). Полусферический литой предмет с плоским основанием и крестообразным выступом на выпуклой стороне. Диаметр 1,1 см, высота – 0,5 см. Назначение предмета неясно.

Обойма со стеклянной вставкой синего цвета (рис. 3: II ). Диаметр 0,7 см. Аналогичные обоймы были обнаружены в находящемся над погр. 44 погр. 40, датирующемся II – III вв. Логично предположить, что предмет попал в комплекс случайно и относится к более поздней эпохе. Однако точно такая же обойма была обнаружена в составе нагрудного убора в погр. 25 над погр. 28 ( Кадиева, Демиденко , 2016. Рис. 2: 6 ). Таким образом, вопрос о датировке этого предмета пока остается открытым.

Фрагменты железного предмета (ножа?) из погр. 44 (рис. 3: IV ) почти полностью руинированы.

По многим приведенным выше аналогиям инвентарь погр. 28 и 44 мог. За-юково-3 датируется в рамках VIII – VII вв. до н. э. Однако стратиграфия погребений позволяет уточнить эту дату. Погр. 28 было перекрыто погр. 25, содержащим ожерелье из подвесок в виде голов баранов ( Кадиева, Демиденко , 2016. С. 86). Это погребение является позднейшим на участке, состоящем из пяти захоронений. Погребение 28, расположенное на нижнем уровне захоронений, является если не наиболее ранним на этом участке, то одним из наиболее ранних. На одном уровне с ним находится погр. 24, материал которого сейчас готовится к публикации. Комплекс был разрушен в древности, однако, судя по восстановленному закладу, не с целью ограбления. Часть инвентаря сохранилась в погребении. Среди находок были обнаружены подвеска в виде головы барана и женской фигурки (Там же. Рис. 7: 8, 11 ), а также четыре железных стержня. Эти стержни являлись застежками нагрудного убора, характерного для западной кобанской археологической культуры уже в скифское время. В частности, подобный убор был обнаружен и в погр. 43 мог. Заюково-3 ( Кадиева и др ., 2019).

Таким образом, можно предположить, что погр. 28, как и все остальные, расположенные в непосредственной близости от него, в том числе погр. 44, относятся к переходному периоду от предскифского к скифскому времени и датируются первой половиной VII в. до н. э.

Не менее интересно и объединяющее эти погребения вытянутое на спине с северо-западной ориентировкой положение погребенных. В кобанской культуре в предскифское время в мужских погребениях горной зоны Северного Кавказа доминирует обряд захоронения в положении на правом боку, разной степени скорченности. Однако на могильнике Заюково-3 наблюдается иная картина. Из 29 исследованных в могильнике на сегодняшний день погребений данного периода времени 7 (из них одно парное) были совершены вытянуто на спине, 5 – скорченно на правом боку и 2 – на левом боку. Девять погребенных подверглись постпогребальному разрушению. Также из выборки были исключены 7 детских костяков.

Более 30 лет назад В. И. Козенкова сделала вывод, учитывая мнение К. Ф. Смирнова, что положение погребенных – «вытянуто на спине» – совершенно «не свойственное для раннекобанских погребений», и включила их в «ритуал ингумационных захоронений третьего периода развития кобанской культуры (середина VII – IV в. до н. э.)» западного варианта этой культуры, приведя 5 подобных случаев. В. И. Козенкова предположила, что «наиболее уверенно можно связывать со степным влиянием лишь вытянутую на спине позу, с вытянутыми, скрещенными или ромбовидно раскинутыми ногами». Впрочем, имея в то время ограниченное число комплексов с подобным обрядом погребения, исследовательница осторожно датировала их (в рамках третьей группы) «не ранее середины – второй половины VI в. до н. э.» ( Козенкова , 1989. С. 83, 84. Табл. XXXVI: 4, 6, 8–10 ).

Исходя из результатов современных раскопок могильника Заюково-3, мы можем согласиться с выводом В. И. Козенковой, что происхождение обряда захоронения в положении «на спине» является новацией для кобанской культуры

Северного Кавказа и никак не связано с традициями предшествующих культур эпохи бронзы Кавказа.

Уверенно отнести группу вытянутых на спине погребений мог. Заюково-3 только к VII в. до н. э. мы не можем, так как в составе их инвентаря находятся вещи, которые, как мы хотели показать, находят и более ранние аналогии. В эту же группу входит и погр. 60 могильника, в котором встречены типично кавказские наконечники стрел – площики и втульчатый двухлопастный наконечник стрелы типично «степной» формы ( Кадиева и др. В печати). В связи с этим фактом можно было бы связать появление вытянутых захоронений с влиянием степных кочевников, основываясь на давно известной тенденции изменения погребального обряда в Степи со скорченного на вытянутое, а восточной ориентировки на западную ( Тереножкин , 1976. С. 200, 201).

Но интересным фактом является то, что на территории прилегающей с запада протомеотской культуры вытянутая на спине поза, часто с ориентировкой в западный сектор (с различными отклонениями), является хоть и не абсолютной, но часто встречающейся в различных могильниках, иногда составляя заметный процент от общего количества исследованных погребений, причем уверенно датированных в рамках VIII в. до н. э. Особенно она характерна для мужских погребений ( Лесков, Эрлих , 1999. С. 31, 32; Эрлих, Вальчак , 2006. С. 97; Эрлих , 2007. С. 58, 60, 61, 63). При несомненной общности многих категорий предметов конского снаряжения и вооружения, особенно на позднем (классическом новочеркасском) этапе предскифского периода в конце VIII – первой половине VII в. до н. э., мы не можем отрицать и трансформацию погребального обряда кобанской культуры под влиянием протомеотской культуры. Пока наблюдаются лишь локальные и немногочисленные случаи подобного изменения обряда, но и эти факты требуют пристального внимания исследователей.