Parties at the «market of political services»: the theory of rational choice in action

⟡⟡⟡

Партии, несомненно, являются одновременно и политическим субъектом, и инструментом для реализации принципиально разных целей различными акторами социально-политических процессов. Однако в нынешнюю партийную эпоху, с уходом со сцены классических массовых партий, изменился уровень вовлеченности людей в партийную жизнь. Происходит смена приоритетов, мотивов консолидации людей вокруг партий. С уменьшением объединяющей силы идеологии на первый план выходят мотивы выгоды. Это, в свою очередь, актуализирует использование неоинституциональных методов при исследовании современных политических партий.

Начало данному направлению положила вышедшая в США книга Р. Коуза «Природа формы» [3], однако только с середины 1970-х годов неоинституционализм выходит с периферии экономической науки. «Неоинституционализм исходит из двух общих установок. Во-первых, что социальные институты имеют значение (institutions matter) и, во-вторых, что они поддаются анализу с помощью стандартных инструментов экономической теории» [2]. На рубеже 1950-1960-х гг. начинается «вторжение» микроэкономического теоретико-методологического аппарата в смежные общественно научные

ГРНТИ 11.07.75

Александр Александрович Шуров – аспирант кафедры международных отношений, истории и политологии Санкт-Петербургского государственного экономического университета.

Публикуется по рекомендации д-ра социолог. наук, проф. С.Б. Быстрянцева.

Статья поступила в редакцию 11.02.2015 г.

Для ссылок: Шуров А.А. Партия на «рынке политических услуг»: теория рационального выбора в действии //

Известия Санкт-Петербургского государственного экономического университета. 2015. № 2 (92). С. 137-141.

дисциплины, получившее название «экономического империализма», одним из основоположников которого считается Г. Беккер.

Неоинституционализм в какой-то мере можно рассматривать, как переосмысление неоклассической парадигмы и теории рационального выбора, совершенное под влиянием институционализма и концепции «человека ограниченного». Но нельзя сказать, что неоинституционализм является прямым синтезом «человека экономического» и «человека ограниченного», поскольку в основе продолжает оставаться теория рационального выбора, подвергнутая ревизии.

Английская школа, маржиналисты, и неоклассики выводили концепцию «человека экономического», стремящегося к калькуляции и максимизации личной выгоды, и потому рационально осмысливающего свой выбор. Он обладает такими качествами, как интеллект, информированность и компетентность, которые достаточны для обеспечения реализации его целей в условиях свободной (совершенной) конкуренции. Соответственно, предполагается, что человек, ведущий себя рационально в условиях конкурентного общества, более адаптирован и жизнеспособен. В политической науке теория рационального выбора нашла свое отражение в политическом реализме Моргентау.

Отдельно следует отметить развитие идеи «человека экономического» до идеи «человека оппортунистического», разработанной О. Уильямсоном. В основе этих взглядов лежит предположение, что «человек экономический» в попытке максимизировать собственную выгоду легко может переступить грань существующих в общественных норм.

Кейнсианская школа, институционализм и историческая школа внесли большой вклад в формирование идеи «человека ограниченного», в какой-то мере антипода «человека экономического». Если последний, скажем, — это человек независимый, эгоистичный, рациональный и компетентный, то «человек ограниченный» — это индивид, который подчиняется общественным нормам и альтруистичен, ведет себя иррационально и непоследовательно, слабо информирован и не способен к калькуляции выгод и издержек. Он ограничен культурными нормами и ценностями, своими социальными ролями.

Неоинституционалисты возвращаются к методологии индивидуализма. Если для институционалистов характерно рассматривать институты в качестве «черных ящиков», изучая их взаимодействие в условиях, близких к идеальным, без учета проблемы рисков и трансакционных издержек, то неоинституционалисты опускаются на более глубокий методологический уровень, раскрывая протекающие внутри институтов процессы.

Классическая западная политологическая школа много внимания уделяет теории рационального выбора, пытаясь отразить политику как своеобразный рынок. Однако проблема состоит в том, что действующие на этом рынке посредники в лице политических партий оперируют сразу несколькими видами ресурсов с принципиально разными контрагентами. Более того, в этих отношениях кроются принципиально разные риски и принципиально разный уровень ответственности. Не говоря уже об издержках. Поэтому политические партии вынуждены выстраивать пирамиду приоритетов. Мы не будем рассматривать приоритеты политических партий в условиях тоталитарного режима, а остановимся лишь на авторитарном и демократическом режимах.

В условиях авторитарного режима на передний план выходит обеспечение безопасного функционирования самой партии. Партии, даже оппозиционные, вынуждены адаптироваться и приспосабливаться к властным элитам, заинтересованным в стабильности. Что, в свою очередь, ведет к ослаблению торговли лоббистскими услугами, и уж тем более, затрудняет реализацию сформулированных в партийной программе преобразований. В условиях демократических режимов в силу существования нескольких полюсов силы и отсутствия ярко выраженной политической и экономической монополизации, обостряется конкуренция, как между лоббистами, так и между политическими партиями, что, в свою очередь, поднимает ценность голосов, и вынуждает партии быть более эффективными проводниками интересов широких масс во власть.

Также проблему составляет феномен «оппортунистского поведения». С удешевлением доверия электората в современной политической системе партии начинают стремиться к минимизации транзакционных издержек, что в значительной степени обесценивает весь партийный институт. Известный экономист М. Олсон, рассматривая теорию групповой организации и коллективного блага, приходит к следующему выводу: «отрасли или рыночные группы фундаментальным образом отличаются от нерыночных групп своим отношением к входу и выходу из группы в условиях рыночной конкуренции»

[4, с. 47]. Конкурирующие группы в целом стремятся к уменьшению числа акторов и монополизации отрасли: «Фирма в какой-либо отрасли не желает проникновения новых фирм на рынок, а наоборот хочет, чтобы как можно больше фирм, уже находящихся в отрасли, покинули ее. Индивидуальная фирма хочет, чтобы группа фирм отрасли сжималась до тех пор, пока в отрасли не останется всего лишь одна фирма – ее идеалом является монополия. Таким образом, фирмы на данном рынке – это конкуренты или соперники» [там же].

В то же время, группы, стремящиеся к достижению общего блага, наоборот, заинтересованы в увеличении количества действующих акторов, поскольку рост числа акторов будет способствовать снижению индивидуальных издержек актора в процессе достижения коллективного блага: «В нерыночных группах, заинтересованных в получении коллективного блага, господствует совершенно иная ситуация. Обычно, чем больше число желающих разделить выгоду и издержки, тем лучше. Рост размеров группы не привносит в нее конкуренцию, но может обеспечить более низкие издержки для тех, кто уже участвует в группе» [4, с. 48]. При этом следует отметить, что данные тенденции действуют как внутри группы, так и вне ее.

Применительно к политическим партиям, следует отметить, что для них характерны обе эти тенденции. С одной стороны, политические партии конкурируют друг с другом, тем самым демонстрируя нам феномен «политического рынка». Достаточно крупные и сильные партии стремятся к монополизации отрасли, это приводит к возникновению партийных систем с одной доминирующей партией, или двухпартийных систем. Внутри партий среди руководящего состава также существует конкуренция за право пополнить ряды правящей элиты. Если же рассматривать достижение коллективных целей и коллективного блага, то ситуация выглядит противоположным образом. В случае победы идеологически ориентированной партии, и начала реализации ее политической программы, потенциально выгоды приобретут широкие массы (потенциально, так как в реальности политическая программа может быть недостаточно проработана, ее последствия – рассчитаны не в полном объеме, а эффект – отличаться от декларируемого политической партией).

Следовательно, рост числа членов политической партии будет способствовать ее усилению, повышая шансы достижения коллективного блага. Похожая ситуация возникает в случае действий малых партий и оппозиции, когда коллективное благо для акторов оказывается приоритетнее конкуренции между собой. Например, необходимость противодействия доминирующей партии, необходимость образования коалиции в многопартийной системе, и т.п. «То, как ведет себя группа – эксклюзивно или инклюзивно – зависит от природы цели, к достижению которой она стремится, а не от порядка членства. В самом деле, то же набор фирм или индивидов может в зависимости от обстоятельств быть либо эксклюзивной, либо инклюзивной группой» [4, с. 49].

Попытаемся в первую очередь выделить основных акторов. Мы можем наблюдать четыре уровня политических субъектов: электорат, политические партии, лоббисты и правительство. По сути дела, политические партии обменивают политическую рекламу на голоса избирателей. Однако, есть важное отличие от обычного рынка: полученные партией голоса напрямую не приносят финансовую прибыль, то есть, если партия не имеет существенных внутренних источников финансирования, она не обладает самодостаточностью, а значит, сильно зависима от внешних инвестиций, будь то легальный лоббизм, или теневые инвестиции. При этом, инвесторы заинтересованы не в голосах партии, как таковых, а в рычагах влияния, получаемых с помощью представителей партии в парламенте. Ну и наконец, четвертый уровень – это сами парламентарии. По сути, мы получаем целый комплекс в виде системы сдержек и противовесов. При этом, пожалуй, единственным относительно независимым актором в этой системе является инвестор.

А вот возможности электората ограничены. Электорат слишком разобщен, чтобы оказывать системное давление. Конечно, нельзя не учитывать основные течения, существующие в массовом сознании, и влияние СМИ. Однако с точки зрения организационного аспекта, данным ресурсом обладают только такие агрегаторы, как все те же политические партии, и находящиеся в некотором отдалении от политики институты гражданского общества.

Мы можем выделить несколько типов подобных систем, в зависимости от того, какой из акторов доминирует:

• 1.    Обыкновенный авторитаризм. Люди, стоящие у власти, концентрируют в своих руках основные рычаги управления и денежные потоки в государстве. Демократические процедуры если и присут-

• ствуют, то носят исключительно ритуальный характер. Чаще всего встречается в условиях традиционного общества, куда демократические институты оказались привнесены на волне поверхностной политической модернизации, чаще всего, для поддержания международного имиджа.

• 2.    Электоральный авторитаризм – куда более сложная форма. В отличие от обычного авторитаризма с элементами демократии, электоральный авторитаризм предполагает легитимацию власти реальной процедурой выборов. Однако в силу разного рода препятствий в виде особенностей электоральных механизмов, правовых ограничений, использования административного ресурса на местах и т.д., политическая конкуренция отсутствует. Стоит также отметить, что граница между обычным авторитаризмом и электоральным достаточно размыта. Некоторые исследователи [1] склонны относить политические режимы на постсоветском пространстве Средней Азии именно к электоральному авторитаризму, однако уровень влияния кланово-родственных связей на политическую жизнь сводит на нет общественно-политическое значение процедуры выборов.

• 3.    Ограниченный электоральный авторитаризм. Его принципиальное отличие от обычного электорального авторитаризма состоит в специфике его формирования. При авторитаризме и электоральном авторитаризме главные действующие лица находятся на виду. Именно они концентрируют в своих руках власть и получают с этого основные дивиденды. Также авторитаризм и электоральный авторитаризм характерен для стран, в которых формирование элит носило взрывной характер и происходило либо вследствие революционных изменений, либо вследствие обретения независимости, или в результате иных процессов, создававших «разреженность» в верхах. В то время, как ограниченный электоральный авторитаризм развивается не столько под действием сиюминутных политических интересов, сколько под влиянием долгосрочных экономических. Вместо политических элит, не желающих упускать власть, на передний план выходит лоббист-монополист. Такая ситуация возникает в том случае, если на экономическом пространстве доминирует одна отрасль, выступающая в качестве единого актора. Не имея явных конкурентов, способных противостоять как политическому, так и экономическому превосходству, такая ситуация приводит к доминированию одной политической силы, а затем происходит смыкание экономического и политического монополиста. Возникающий при этом электоральный авторитаризм – лишь способ сократить издержки и гарантированно защитить прежде всего экономические интересы. В этом ограниченный электоральный авторитаризм показывает существенно большую устойчивость в сравнении с прочими видами авторитаризма, поскольку он обусловлен не только и не столько интересами политическими, сколько интересами экономическими. Также, как правило, в условиях ограниченного электорального авторитаризма выше представительство оппозиционных политических сил. Такая система часто складывается в странах с экономикой, ориентированной на экспорт природных ресурсов, сверхприбыли от которого значительно превосходят доходы остальных отраслей.

• 4.    Демократия с плюралистической лоббистской структурой. Наличие нескольких значимых экономических сил-лоббистов приводит к возникновению конкуренции, требующей ее введения в институциональное русло для предотвращения эскалации конфликтов. Ни одна из сил-лоббистов не способна обеспечить себе и своим креатурам господство, так как это приведет к серьезному столкновению интересов, что не выгодно в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Тем более, что политический ресурс, приобретаемый в процессе лоббизма, не настолько дефицитен для самих лоббистов, чтобы идти на риски и серьезные издержки. Из чего проистекает стратегия ограничения этого ресурса и недопущения его монопольного присвоения. С точки зрения самих лоббистов, стабильное общество и стабильные выгоды предпочтительнее труднореализуемых попыток поставить власть под монопольный контроль. И уж тем более для них недопустимы потенциальные авантюры политической элиты. Таким образом, на правительство оказывается как прямое влияние (через лоббизм), так и опосредованное, через электорат и гражданское общество, а партии выступают центром пересечения, посредником между действующими акторами. Также стоит отметить, что влияние лоббистов носит достаточно локальный характер, а сами лоббисты не заинтересованы в непосредственном управлении государством, а лишь в контроле и относительно редких вмешательствах. Такая система наиболее характерна для богатых стран с высоким уровнем благосостояния населения и многоукладной экономикой.

Резюмируя, можно отметить следующее: первый тип носит классический характер и чаще всего встречается в достаточно традиционных обществах или возникает в условиях военной нестабильно- сти, второй тип более характерен для новообразованных стран и представляет собой попытку стабилизировать политическую систему за счет более активной эксплуатации демократических институтов, третий тип представляет более сложную и стабильную систему, построенную вокруг необходимости обеспечить эффективное функционирование основной отрасли, а последний вариант представляет собой систему баланса интересов в условиях множества акторов-лоббистов, характерную для развитых государств.