Industrial discourse in the historical retrospective

Статья поступила в редакцию 09.10.2017 г.

ющего развития» – очевидного отставания от ведущих стран мира в экономической и военной мощи. В общем и целом Россия неоднократно становилась лидером в промышленном развитии. Так, среднегодовые темпы роста промышленной продукции составляли в 1909-1913 гг. 9%, в машиностроении – 13%, добыча нефти с 1894 по 1914 гг. производство увеличилось на 65%, производство чугуна – на 50%, железа и стали – на 224% [2, с. 37–38]. На Западе заговорили о «русском чуде». При этом, несмотря на высокие темпы роста, в абсолютных цифрах развитие промышленного производства России в расчете на душу населения существенно уступало ведущим мировым державам.

В данной статье автор ставит своей задачей проследить в исторической ретроспективе развитие и трансформацию промышленного дискурса, взаимодействие различных акторов и влияние на формирование дискурса проводимой государством политики.

Дискурсивная методология была выбрана не случайно: в гуманитарных науках ХХ века она получила широкое развитие и переосмысление. Представители философии постмодернизма, совершившие своеобразное «переоткрытие» этого понятия (М. Фуко, Ж. Деррида, Р. Барт, Ю. Хабермас, Ж. Бодрий-яр и другие) трактуют дискурс как специфическую форму социальных взаимодействий; способ социального бытия, отличающийся полифоничностью, многоаспектностью, спонтанностью, поливалентностью, децентризацией и, одновременно, обусловленностью внутренними интенциями эпистемиче-ского происхождения [3, с. 42].

Поскольку термин «дискурс» имеет ряд толкований, для целей и задач статьи автор остановился на критической трактовке данного понятия, согласно которой, дискурс рассматривается как корпус предписаний, правил, требований и их практического выражения в целях рационализации, оценивания и наделения определенным смыслом социальных фактов. Эта практика использования понятия «дискурс» свойственна «критическим» подходам философских, социологических и политологических теорий. В контексте этой трактовки наиболее абстрактное содержание понятия дискурса заключается в том, что оно относится к специфическому историческому периоду, социальной общности или к целой культуре [4, с. 5]. В рамках исследования автор опирался также и на другую традицию, заложенную в конце XIX века, традицию изучения дискурса как риторического и эстетического образования. Эта группа теорий в основном отождествляет дискурс с феноменом власти, полагая его исключительно в сфере социальных отношений и взаимодействий [4, с. 9].

Кроме того, автор разделяет концепцию дискурса, предложенную профессором О. Дука: «Если история как таковая представляет собой форму реализовавшейся действительности, которая воспринимается нами как необходимо, безальтернативно существующая, то история как дискурс воспринимается нами как принципиально возможная, многовариантная форма реализовавшейся действительности... Каждый исторический факт теоретически нагружен. Собственно, событие и фактом-то становится в свете определённой теории, определённого дискурса. Элементами дискурса истории являются: (1) излагаемые события, их участники и (2) контекст, т.е. (а) обстоятельства, сопровождающие события, (б) фон, поясняющий события, (в) оценка участников событий, (г) информация, соотносящая дискурс с событиями» [5, с. 6].

Интерес автора к промышленному дискурсу обусловлен значительной трансформацией подходов к его анализу в сравнении с периодом советской историографии, в которой делался преимущественно основной акцент на антагонизме к классу промышленников со стороны рабочих. При этом не проводился анализ промышленного дискурса, как функционального, экономического, социокультурного и политического направления деятельности промышленников и реализуемой в этой сфере государственной политики.

В работах советского периода деятельность заводчиков рассматривалась в основном с точки зрения получения прибыли и сверхприбыли для удовлетворения своих эгоистических буржуазных интересов. В результате довлеющей советской классовой идеологии изучение предпринимательской деятельности не проводилось и методологии по этому направлению не разрабатывалось. Более того, сами понятия «фабрикант», «заводчик» и «промышленник» являлись синонимами социально чуждых явлений и крайне редко использовались в официально историко-экономическом лексиконе. В результате функции промышленника как эффективного хозяйственника не являлись предметом исследования советских историков [6, с. 19].

Начало формирования промышленного дискурса в России относится еще к раннему этапу становления российского государства. Однако мощное и системное развитие он получил в период правления

Петра I. В это время по всей России создавались мануфактуры, бурно развивалась горная, оружейная, суконная, полотняная промышленность [7, с. 207]. Петр «прорубил окно в Европу», принципиально поменяв дискурс власти – был взят курс на обновление России, поиск и внедрение передовых западных технологий во все сферы жизни, прежде всего, в промышленность.

Предвестником больших реформ стала дипломатическая миссия русского царя в Европу, известная как Великое посольство. Первый русский император начал активную интенсификацию различных видов промышленной деятельности, массово приглашая иностранных специалистов в Россию для заимствования опыта, применял меры государственной поддержки: к примеру, предоставление исключительных прав на ведение торгово-промышленных операций. В 1719 году по инициативе Петра I была учреждена Берг-Мануфактур-коллегия, в круг обязанностей которой входило развитие промышленности и добыча полезных ископаемых. Для устройства фабрик и заводов промышленники могли получать ссуды без процентов; их снабжали инструментами и орудиями производства; освобождали от государственной службы; предоставляли временные льготы от податей и пошлин, беспошлинный привоз из-за границы машин и инструментов; обеспечивали гарантированными государственными заказами.

В генезисе петровского промышленного дискурса, во-первых, необходимо подчеркнуть значение переноса в Россию иностранных технологий и привлечения иностранного капитала. Во-вторых, вовлечение в предпринимательскую среду выходцев из различных сословий, в том числе, трудовых низов: во главе петровских заводов и мануфактур оказались многие выходцы из посадских людей. В-третьих, был сформирован широкий перечень мер государственного стимулирования развития зарождающихся промышленных предприятий. Таким образом, развитие промышленного дискурса в петровское время инициировалось сверху, государством: военные нужды, создание флота, строительство городов требовали быстрого развития промышленности.

При Екатерине II либерализация продолжилась: казённое строительство фабрик и заводов сокращалось, они передавались в аренду и эксплуатацию купечеству и дворянству, необходимость получения «разрешительных указов на открытие нового предприятия и устройство всякого рода промышленных заведений [ликвидировалась, это было] объявлено совершенно свободным для всех». Был издан документ, разрешающий открывать производство всем гражданам Российской империи – «Манифест о высочайше дарованных разным сословиям милостям по случаю заключения мира с Портою Оттоманскою». Был также подписан документ «Грамота на права и выгоды городам Российской империи», который сформировал правовое положение мещан и купечества, определил их обязанности и привилегии.

Одним из сдерживающих факторов развития класса промышленников были жесткие сословные рамки, существовавшие на тот момент в России. У купцов сосредотачивался большой капитал, но они зачастую не могли пользоваться льготами для ведения экономической деятельности, которыми обладали дворяне. Законы, предусматривающие переход в дворянское сословие за успехи предпринимательской деятельности, отсутствовали. Тем не менее, существовали возможности данные рамки обходить. Предприниматель мог стать дворянином в ответ на собственное ходатайство властям с прилагавшимся подтверждением всех его достоинств.

Чаще всего предприниматели удостаивались только личного дворянства. В числе тех, кто был пожалован в дворяне за такие заслуги: С. Нахимов, А. Милютин, купец Матвеев, ярославский промышленник И. Затрапезнов, суконный фабрикант И. Дряблов и др. [8, с. 163]. Таким образом, государство, стимулируя развитие промышленного дискурса, возводило выдающихся российских промышленников в дворянское достоинство, тем самым демонстрируя положительную оценку их заслуг и поощряя к дальнейшему развитию. Тем не менее, на протяжении практически всего времени складывания промышленного дискурса он омрачался таким фактором, как жестокое обращение промышленников со своими рабочими. Как о рачительных хозяевах можно говорить только о Савве Морозове и ещё нескольких купеческих старообрядческих родах, таких как род Солдатенковых.

Все остальные использовали жестокие методы внеэкономического принуждения к труду: наказание, кнут, колодки, цепи, каторжные избы. Например, на Невьянском заводе, принадлежащем промышленнику Савве Яковлеву, в старом хозяйском доме было найдено несколько человеческих скелетов, прикованных цепями к стенам [8, с. 162]. Многие представители знаменитых российских фамилий, имевшие промышленные производства, превосходили Савву Яковлева по степени жестокости в отношении к своим работникам. Так, на заводах Никиты Демидова, отличавшегося крутым нравом, нередко происходили бунты, принимавшие иногда широкие размеры и носившие характер вооруженных восстаний. В 1741 году в имении Демидова все крепостные, в том числе и женщины, отказались повиноваться своему хозяину и восстали с оружием в руках [8, с. 167].

Таким образом, ради сверхприбыли многие промышленники были готовы на любые жестокости. Их жадность и самодурство, зверства в отношении работников, разнузданность поведения на долгие годы омрачили формирующийся промышленный дискурс. Он сохранился вплоть до начала Великой русской революции. Так, например, спустя годы философ Лев Шестов так характеризует отношение промышленника к рабочему: «Я помню, что когда появились первые отчеты фабричных инспекторов – я тогда был еще студентом – известный в России ученый, профессор Янжул, фабричный инспектор Московского округа, так формулировал свои впечатления от всего того, что видел он на фабриках и заводах своего округа: "Русский промышленник стремится получать свои заработки не как промышленник, т.е. не посредством улучшения способов производства, а каким угодно другим путем, главным образом путем бессовестной и обманной эксплуатации рабочих"» [9, с. 104].

Память народа о бесчинствах, которые творились на фабриках и производствах, укоренилась в общественном сознании на долгие годы. Бесправие рабочих способствовало их эксплуатации, в результате развитие промышленности проходило зачастую экстенсивно, а не интенсивно. Тем не менее, растущая конкуренция между странами на макроэкономическом уровне толкало российские власти к преобразованиям российской промышленности. В частности, на фоне английской технической революции остро встал вопрос развития отечественной индустрии. Однако в царском правительстве, где преобладала консервативная точка зрения на вопросы государственного управления, регулярно возникали принципиальные споры по проведению экономической политики.

Сторонники развития отечественной промышленности, находящиеся во властных структурах, периодически уступали свои позиции людям, считавшим Россию исключительно аграрной страной и полагавшим за благо приобретать промышленную продукцию за рубежом, считая ее более качественной и надежной [10, с. 194]. Дискуссия в части этого вопроса продолжалась достаточно долго. Ее суть можно выразить, приведя цитату купца С.Т. Морозова, который сказал: «У нас много заботятся о хлебе, но мало о железе, а государство надо строить на железных балках» [11, с. 125].

Промышленный дискурс всего XVIII века, в генезисе которого были такие приоритеты, как ориентация на новые технологии, ускоренная модернизация промышленности, инициируемая государством, либерализация механизмов стимулирования развития производства, к XIX веку претерпел существенные изменения. Развитие промышленности в начале XIX века сдерживалось тем, что царское правительство не выделяло промышленникам систематической финансовой помощи (речь идет об освобождении от налогов и пошлин, обеспечении государственного заказа). В начале XIX века даже стали обнаруживаться признаки упадка, вызванные отсутствием государственной поддержки и существующими условиями крепостного права.

Феодализм тормозил развитие капиталистической промышленности, затруднял привлечение наемных работников, барщинная система хозяйства устарела и была помехой развития экономики. «Вотчинная промышленность» основанная на труде крепостных крестьян, приходила в упадок, а «посессионная промышленность» – на труде «фабричных крестьян» – также показала свою экономическую неэффективность. При этом рост промышленности требовал все больше и больше свободных наемных рабочих. Успех предприятия во многом являлся следствием покровительства высоких чиновников, задобренных промышленниками, а не системной инвестиционной активности государства и протекционистских мер поддержки. Промышленность, особенно машиностроение, требовала колоссальных финансовых затрат, наличия высококвалифицированных инженеров и рабочих, а также значительных объемов трудозатрат [10, с. 194].

При этом, вместо системных мер поддержки, проведения активной политики индустриализации, правительство останавливалось на декларативных мерах. Так, например, в 1820-х гг. при Министерстве финансов были учреждены Мануфактурный и Коммерческий советы для содействия развитию промышленности и торговли с отделениями в Москве. Однако постоянно и массово посещали заседания советов только чиновники и помещики. Промышленники и купцы относились к этой деятельности настороженно, опасаясь подвоха и неожиданностей со стороны правительства, сохраняя при этом полную лояльность.

Правительство издавало журналы промышленной тематики и направленности. В 1829 г. была организована первая общероссийская выставка мануфактурных изделий. Было построено и освящено новое здание Биржи на Васильевском острове [12, с. 72]. Нельзя сказать, что промышленный дискурс того времени был недостаточно артикулирован. Тем не менее, он имел черты покровительственного со стороны государства к формирующемуся классу промышленников, при этом с точки зрения регуляторной функции наблюдалась явная недостаточность. Прежде всего, это выражалось в неэффективной кредитной политике правительства. Единственный Коммерческий банк страны, созданный для кредитования предпринимателей-промышленников, осуществлял эту функцию далеко не в полном объеме, больше поддерживая значительными ссудами разоряющихся помещиков. Недостаточность государственного кредитования усугублялась отрицательным отношением государства к созданию частных банков [12, с. 73].

Тем не менее, промышленная политика царского правительства в начале XIX века проявляла все-таки элементы гибкости. Так, например, переход на либеральные тарифы в 1816 и 1819 гг. привел к закрытию многих российских фабрик, так как они не могли выдержать конкуренции с более дешевым импортным товаром. Протесты промышленников способствовали в 1822 г. возвращению правительства к протекционистскому тарифу. Данные меры в итоге привели к оживлению российской промышленности и росту прибыли.

При этом некоторые отрасли набирали высокие темпы развития. В 30-е гг. XIX наблюдается промышленный переворот, характеризующийся переходом от мануфактуры к фабрике. Промышленное развитие в России в это время характеризуется следующими основными явлениями: быстрый рост мануфактур, появление первых фабрик; расширение применения наемного труда; продолжала развиваться тенденция сокращения казенных мануфактур и расширения частных предприятий. Государственное предпринимательство, пребывавшее в орбите крепостнических отношений и жесткой бюрократической регламентации, охватывало, главным образом, военное производство. Капиталистическое развитие почти не касалось казенных предприятий, так как они находились вне рынка и действовавшей на нем конкуренции, а финансировались из государственного бюджета [12, с. 71].

К этому времени относится и начало процесса самоопределения промышленников – они начинают осознавать себя отдельной социальной группой. Начинали создаваться профессиональные школы на производствах. Немалое число купцов внесло заметный вклад в организацию учебных коммерческих училищ, выпускники которых находили рабочие места в конторах купеческих промышленных заведений [12, с. 78].

Во второй половине ХIХ в. в Российской империи промышленный дискурс стал развиваться полифонично: его акторами становились как представители власти, так и сами промышленники, при этом они неоднократно входили в противоречия друг с другом. Например, промышленники ратовали за юридическое равенство и свободу предпринимательства, но дворянско-чиновничий режим царской России не собирался делиться с промышленниками контролем за экономической жизнью страны. Царизм детально регламентировал условия и пределы инициативы в экономической области. Бюрократический аппарат, ведавший распределением государственных заказов, предоставлением льгот, вынуждал промышленников защищать свои интересы путем использования личных связей и протекций [13, с. 214].