Distinctive features of bone, teeth and tusk use Bykostenki 4 inhabitants: strategy or conditions of the source?

Костенковско-Борщевский район является восточной окраиной обширной области распространения граветтийских памятников. Здесь в относительно небольшом хронологическом диапазоне представлены разнообразные варианты граветтийских индустрий, от Костенковско-Авдеевского типа (т. н. восточный граветт) до т. н. «бирючьена» (по названию стоянки Костенки 9 – Бирючий лог), объединяющего группу памятников с явно выраженными традициями позднего павловьена (совсем не восточный граветт; Zheltova , 2015). К ней относятся Костенки 4 (Александровская стоянка), Костенки 9 (Бирючий лог) и Борщево 5 (рис. 1).

Сходство этих памятников между собой проявляется, прежде всего, в типологических особенностях каменного инвентаря. При этом мы лишены возможности сравнивать структуру поселений и ее элементы, так как картины совершенно различны. Вполне вероятно, что это памятники разного типа, к тому же находящиеся в разной степени исследованности. Исходя из этого, особенно пристальное внимание следует обратить на костяную индустрию, причем не только

Рис. 1. План палеолитических памятников Костенковско-Борщевского района с выделением группы памятников с традициями позднего павловьена

(т. н. «бирючьена» – Костенки 4, Костенки 9, Борщево 5)

а ‒ стоянки верхнего палеолита; б ‒ стоянки, относимые к т. н. «бирючьену»

с типологической точки зрения, но и с точки зрения стратегии использования костей древними обитателями стоянок. Именно в таком ключе в настоящей статье предлагаются к рассмотрению материалы Александровской стоянки, самой большой по площади и количеству находок, раскопанной почти полностью. Технологическому аспекту изучения костяной индустрии Костенок 4 посвящена основательная работа Н. Гутас ( Goutas , 2015).

По сравнению с коллекцией каменного инвентаря, костяная индустрия стоянки относительно немногочисленна (табл. 1). Во многих случаях сохранность костей оставляла желать лучшего, возможно, именно этот фактор отчасти обусловил малое количество находок. Наиболее выразительные артефакты опубликованы А. Н. Рогачевым ( Рогачев , 1955. С. 78–88, 144–151). Тем не менее, изучив как сами костяные предметы, так и полевую документацию, а именно описи и дневники, можно получить дополнительную информацию и на ее основании сделать ряд выводов, иногда достаточно неожиданных.

Таблица 1. Костенки 4. Соотношение количества каменных и костяных артефактов и фаунистических остатков в разных комплексах поселения

Жилой комплекс стоянки	Каменные артефакты	Костяные артефакты	Фаунистические остатки
ЮЖК	Около 38 000*	50 + 81**	3366
СЖК	Около 36 500*	191	1295
Всего	Около 74 500*	241 + 81	4661

Примечания :

* Подсчеты каменных артефактов даются по А. Н. Рогачеву , 1955

** 81 фрагмент одного костяного изделия числится в полевой описи, позднее пакет с ними был утрачен

Первый из них, впрочем, вполне очевиден и касается использования костей в качестве строительного материала для жилищ. Можно ответственно заявить, что в Костенках 4 кости мало употреблялись в этом качестве как в длинных, так и в круглых жилищах, играя лишь вспомогательную роль. Эту особенность отмечал А. Н. Рогачев в основной публикации памятника. Единственное свидетельство использования костей в качестве конструктивных деталей в длинных жилищах обнаружено в северном жилом комплексе. За пределами жилища, в 0,6 м к северо-западу, в ряд были вбиты три крупных осколка трубчатых костей мамонта, сильно выветренных по сравнению с фрагментами костей, залегавшими в жилищах (рис. 2). Они могли использоваться для упора жердей кровли или, по предположению А. Н. Рогачева, для крепления мощной земляной завалинки ( Рогачев , 1955. С. 113). Однако следов такой завалинки на этом относительно ровном участке поверхности поселения в процессе раскопок отмечено не было.

Примерно так же обстоит дело и с круглыми жилищами. К конструктивным деталям западного жилища, предположительно, можно отнести 6 крупных фрагментов бивня мамонта (0,5–0,8 м длиной) из верхней части слоя, по мнению А. Н. Рогачева связанных с кровлей, и несколько крупных костей мамонта из толщи слоя (Рогачев, 1955. С. 26). В одном случае это вкопанный эпифизом вниз фрагмент плечевой кости мамонта на восточном краю жилища (рис. 2). Выше слоя, в суглинке, к юго-западу от очага находились рядом две черепные коробки пещерного льва (рис. 3). Высказывалось предположение, что эти черепа, как и череп овцебыка в Костенках 1 (землянка «А»), венчали кровлю жилища (Ефименко, 1949. С. 122, 124). В связи с этим хочется отметить, что в жилище верхнего слоя Костенок 8, имеющем определенное сходство с описываемым нами объектом, у входа был также найден череп пещерного льва.

В восточном жилище вдоль самого южного края располагался вал из суглинка, шириной 0,4–0,5 м, высотой 0,05–0,09 м, перекрытый тонким окрашенным слоем, сливавшимся с заполнением жилища. У восточного конца вала находился крупный камень и вбитый вертикально фрагмент трубчатой кости мамонта. А у западного края жилища имелось скопление крупных каменных плит, залегавших в наклонном положении, также образующее вал. Судя по всему, эти валы играли роль элементов внутренней планировки, наряду с ямками-хранилищами ( Желтова , 1999. С. 30). Скорее всего, вкопанные кости мамонтов и черепа льва, о которых шла речь, также имели значение для организации пространства жилища и, возможно, его сакрализации, но не для строительства как такового (рис. 2).

Второй вывод появился в результате изучения пространственного распределения фаунистических остатков на площади поселения, т. е. фактически связанных с его объектами, вне которых они не были найдены. Стало очевидно, что в некоторых случаях особое значение имеют кости без следов обработки (к тому же не являющиеся очевидными «кухонными отбросами», остатками пушного промысла или заготовками для изготовления орудий и отходами от него). Сравнивая фаунистические коллекции южного и северного жилых комплексов, мы видим качественные и количественные отличия (табл. 2; Желтова , Бурова , 2014. С. 30, 32). Во-первых, это качественные отличия в видовом составе фауны: в северном комплексе встречены кости благородного оленя, сурка и корсака, отсутствующие в южном. Во-вторых, различен возрастной состав и размеры животных. В северном комплексе есть костные остатки ювенильных особей мамонта, лошади, льва, волка и сурка. В южном – только ювенильных особей мамонта. Если в южном комплексе кости волка принадлежали особо крупным животным, то в северном – очень мелким. В-третьих, существенно разнятся количественные показатели. Всего в южном комплексе насчитывается 3366 костных остатков животных, в то время как в северном – всего лишь 1295, т. е. в 2,6 раза меньше. При этом удивляет диспропорция в количестве костей северного оленя (в северном комплексе их в 15,5 раза больше) и пещерного льва (в северном комплексе их больше почти в 6,5 раза). Интересно, что в южном и северном комплексах найдено по одной кости конечности носорога. Возможно, это кости от разных особей. Очень необычно для памятников Костенковско-Борщевского района столь малое количество костных остатков песца. Практически на всех других стоянках они встречены в большом количестве, часто в анатомических связках. В южном комплексе Костенок 4 кости песца представлены тремя клыками,

а ‒ кости, значимые для конструкции жилищ нижней челюстью (в трех фрагментах) и локтевой костью (1 клык в западной секции, остальные кости – в средней). Во всем северном комплексе была найдена единственная кость песца – клык, залегавший примерно в метре к северо-востоку от 9-го очага длинного жилища (рис. 3).

Таблица 2. Костенки 4. Количественное соотношение основных показателей подсчетов фаунистических остатков на разных участках поселения*

у QJ R s	cd X о o X H О о п	5	R о m	Я о о QJ К	bQ 4 QJ PQ 4 QJ ^	cd X cd Рч	PQ	к cd	bQ 4 cd	О & О О к	3В Рч 0J PQ О 0J О	1S 5 * S § cd xS	cd )S cd О
СЖК	длинное жилище	697	45	1	1	0	20	50	15	0	4	3	1
	западное жилище	17	6	0	0	2	20	38	6	0	0	0	0
	восточное жилище	79	2	0	0	0	2	36	3	1	0	0	0
	между круглыми жилищами	‒	0	0	0	0	2	4	3	0	0	0	0
	скопление	0	0	0	0	0	0	0	75	0	0	0	5
	вне объектов	12	9	0	0	0	1	4	2	0	0	0	0
	итого 1166	805	62	1	1	2	45	132	104	1	4	3	6
ЮЖК	западная секция	‒	17	1	1	0	2	58	77	0	21	0	0
	средняя секция	‒	13	3	0	1	5	55	62	0	12	0	2
	восточная секция	‒	12	1	0	0	0	38	71	1	22	0	0
	граница западной и средней секций	‒	1	0	0	0	0	4	11	0	1	0	0
	северное скопление	‒	1	0	0	0	0	3	1	0	0	0	0
	южное скопление	‒	14	0	1	0	0	17	2	0	1	0	0
	вне объектов	‒	0	0	0	0	0	7	9	0	5	0	0
	итого 3120	2567	58	5	2	1	7	182	233	1	62	0	2
В целом	4286	3372	120	6	3	3	52	314	337	2	66	3	8

* В таблице учтены только определимые кости, в тексте же статьи приведены подсчеты общего количества

ass «хяяха^хоазя уз их у з азо э ■ти.шчч фхзг з

Рис. 3. План северного и южного жилых комплексов с обозначением пространственного распределения костей песца, волка, пещерного льва

Вполне вероятно, что все перечисленные факты несут информацию о сезонности обитания стоянки в целом или каждого из жилищ (или комплексов) в отдельности. Охота на песца с целью добычи меха – зимняя. Означает ли отсутствие костей песца, что зимой поселение было необитаемо? Большое количество фрагментов створок раковин жемчужниц (Margaritifera margaritifera), встреченных в обоих жилых комплексах, свидетельствует о теплом времени обитания поселения. Традиционно основная охота на северного оленя приходится на осень, начиная с конца лета. Большое количество костей северного оленя в северном комплексе может свидетельствовать о его функционировании в это время года. Тогда же мог быть добыт и волчонок, достаточно подросший, чтобы начать выходить из логова. Сурок – тоже не зимняя добыча. Для южного комплекса факторов, позволяющих предположить сезонность его обитания, гораздо меньше, они исчерпываются наличием створок раковин. Вопрос о зимнем сезоне остается открытым, его решение требует дальнейших исследований. Прежде всего, по возможности, применения метода анализа регистрирующих структур.

Изучая распределение костей волка в южном длинном жилище, состоящем из трех секций (всего 58 экз.), можно было заметить, что краниальные кости встречены во всех 3 секциях: затылочный гребень в западной секции, 2 нижние челюсти (1 с зубами) – в средней и верхняя челюсть с зубами – в восточной. Кости конечностей волка (28 экз.) распределены так же (рис. 3). В западной секции у последнего очага лежали близко друг от друга таранная и пяточная кости, ме-таподия и фаланга. Еще одна фаланга найдена практически на границе со средней секцией. В средней секции метаподия и фаланга были обнаружены между вторым и третьим очагами, а коленная чашечка – в ямке на самой восточной границе секции. В восточной секции, у среднего очага и к югу вдоль линии очагов, располагались 8 костей стопы. То есть в каждой секции южного длинного жилища имелось по одной голове и одной лапе волка.

76 костей волка из северного комплекса принадлежали трем особям – двум взрослым волкам некрупных размеров и одной ювенильной. Основная масса костей (45 экз.) происходит из длинного жилища, из западного круглого – 6, из восточного – 2, вне жилищ найдено 9 (табл. 2). В длинном жилище они залегали группами, в состав которых входили как краниальные кости, так и кости посткраниального скелета. С южной стороны 6-го очага длинного жилища была найдена лапа волчонка (бедренная кость, 3 фаланги и метаподия). В метре к юго-западу от 8-го очага располагалось большое скопление костей волка (13 посткраниальных костей): 8 позвонков, 3 эпифиза позвонков и 2 тазовые кости, рядом были найдены зуб и фаланга. К северо-востоку от линии очагов, почти на границе жилища в проекции 6–8-го очагов были найдены 6 зубов, пяточная кость и 2 фрагмента нижней челюсти. Остальные кости располагались в северо-западной части длинного жилища. Клык лежал прямо с западной стороны 2-го очага, около него, чуть к западу, залегали в анатомическом порядке 4 хвостовых позвонка, а чуть к югу – зуб и хвостовой позвонок. Еще чуть южнее – лопатка и локтевая кость, и на самой границе жилища – еще зуб. Все 3 волчьих зуба имели прорезанные отверстия. На этом же участке (квадрат Н45) было обнаружено самое большое скопление раковин, 23 из них с пробитыми отверстиями и 1 – без отверстия. По всей вероятности, они составляли единую композицию с волчьими зубами в виде ожерелья (или нашивок на одежду). На соседних квадратах было найдено еще 17 раковин-бусин, возможно, из этого же ожерелья: к северу от очага № 2 на Н46 – 3, на Н44 – 6 и на I45 – 8. Хвост волка также мог быть деталью одежды.

Две фаланги волка были найдены к западу от 4-го очага и к востоку от 2-го. На границе с западным жилищем был найден фрагмент черепа волка. В западном жилище найдено 2 клыка, оба на северной границе с длинным жилищем,

4 зуба – на западной границе, к северо-востоку от очага и еще 2 – в метре к северо-востоку от очага. Собственно в восточном жилище, с восточной стороны от очага, найдена лопатка волка, а на юго-западной границе – пяточная кость. Если принять концепцию о том, что восточное круглое жилище является частью длинного жилища ( Желтова , 2015. С. 110), то почти все кости волка в северном комплексе так или иначе связываются именно с длинным жилищем.

Пещерный лев, как и волк, по-видимому, имел важное сакральное значение в интерьере жилищ Костенок 4. Три особи пещерного льва в северном комплексе – молодая, зрелая и старая – представлены 47 костями. В частности, 2 черепа были найдены непосредственно в западном круглом жилище. Известно, что они залегали в суглинке над окрашенным культурным слоем к юго-западу от очага ( Рогачев , 1955. С. 27). Поскольку мы не располагаем данными о привязке к конкретному квадрату, то на плане их нет. В концепции А. Н. Рогачева кости пещерного льва играли роль одного из существенных маркеров верхнего культурного горизонта: «большинство остатков собрано в слое круглых жилых углублений» (Там же. С. 18). Тем не менее, что касается количественного распределения, то никак нельзя признать серьезного перевеса по числу костей за круглыми жилищами (табл. 2; рис. 3). На территории длинного жилища найдено 20 костей, в западном круглом жилище – 20, в восточном – всего 1 (пяточная, к юго-западу от очага), вне жилищ – 1 (зуб за северо-восточной границей раскопа) и еще 2 между круглыми жилищами (локтевая и лучевая, т. е. передняя лапа). В длинном жилище основная часть костей располагается к северо-востоку от линии очагов (рис. 3). В самом северо-восточном углу найдена метаподия, к северо-востоку от 4-го очага – зуб, еще в метре к востоку – верхняя челюсть с зубами, чуть к югу от нее – фаланга. Непосредственно в очаге № 7 лежала когтевая фаланга, примерно в метре к северо-востоку от него – метаподия и клык. Далее примерно через 1 метр в юго-восточном направлении залегала пяточная кость, затем большая берцовая. На соседних квадратах к югу от них были найдены 2 метаподии и зуб. На юго-западной границе жилища найдены 2 зуба. На границе с северовосточной частью западного жилища лежали вместе метаподия, когтевая фаланга и зуб. Две метаподии и эпифиз бедренной кости лежали с юго-западной стороны между 7-м и 9-м очагами. Особенность распределения костей внутри западного круглого жилища заключается в том, что в большинстве случаев здесь на одном квадрате залегали группы костей. К юго-западу от очага были найдены большая берцовая и бедренная кости, т. е. задняя лапа. Непосредственно у очага, с южной стороны – 2 фаланги и 2 зуба, и далее в юго-восточном направлении на двух квадратах по фаланге. Рядом, на самой южной границе жилища – 2 фаланги и полулунная кость. На соседнем квадрате к северу, на линии очага, в метре от него, залегали 2 фаланги, метаподия и малая берцовая кость. С северо-восточной стороны от очага лежали зуб и метаподия. И только зуб на северо-восточной границе жилища был единичной находкой на квадрате. В южном жилом комплексе было найдено всего 7 костей пещерного льва, принадлежавших, по всей видимости, одной особи: зуб и фаланга в западной секции и в средней секции – часть верхней челюсти с зубами, 3 отдельных зуба и сесамовидная кость.

То есть костные остатки пещерного льва представлены костями конечностей и краниального скелета, залегавшими в непосредственной близости друг от друга. Иными словами, речь идет о шкурах как минимум четырех особей. Заметим также, что зубы пещерного льва не использовались в качестве подвесок, в отличие от волчьих.

Судя по количеству и составу костей зайца, он являлся основным промысловым животным для обитателей стоянки (табл. 2). Большая часть костей зайца – нижние части конечностей, кисти и стопы (метакарпальные, метатарзальные, карпальные, тарзальные кости и фаланги). В основном они залегали в анатомическом порядке. В ходе обработки фаунистической коллекции непосредственно после раскопок В. В. Карачаровским были произведены специальные подсчеты, показавшие, что большинство таких находок приходится на древнюю дневную поверхность (75 %), хотя они часто встречаются в ямках (25 %) ( Карачаровский , 1939). То есть это могли быть шкурки, либо же лапки сами по себе использовались – в качестве предметов обихода или ритуальных целях. Известно, что, по крайней мере, до недавнего времени заячьи или кроличьи лапки использовались в актерской среде для нанесения грима и в то же время как талисман. Весьма вероятно, эта традиция имеет очень давние корни.

Третий вывод был сделан на основе изучения полевой документации, главным образом описей: мы обладаем далеко не полным набором форм костяных орудий, присутствовавших в инвентаре, существует информация о разрушенных предметах, аналогов которым в коллекции не уцелело. К примеру, среди костяных изделий из южного комплекса в полевой документации упоминается интересная находка, утраченная до музеефикации коллекции. Это 81 обломок изделия из бивня, напоминающего жезл. Оно залегало в сильно разрушенном виде в ямке на квадрате Е 9/10, в западном конце западной секции. Извлечь его удалось только в виде многочисленных фрагментов, пакет с которыми был впоследствии потерян. Это самое интригующее, но, увы, не единственное свидетельство об утрате костяных и бивневых предметов. Следовательно, наши представления о характере костяной индустрии памятника заведомо фрагментарны. Соответственно, ответ на вопрос: почему, несмотря на обилие кремневых вкладышей, составляющих основу орудийного набора охотничьего вооружения, не было найдено ни одного костяного орудия с пазом, кажется очевидным. Действительно, такие находки вообще редки, плохая сохранность кости – причина самая распространенная. Но вполне допустимо и другое объяснение: для изготовления основ орудий могло использоваться дерево. Косвенными признаками обработки дерева обитателями стоянки являются микроследы на орудиях ( Желтова , 1997; 2011). Факт остается фактом: при таком количестве наконечников по отношению ко всей коллекции инвентаря единственным вариантом охотничьего вооружения видятся вкладышевые формы орудий ( Желтова , в печати).

С учетом всего сказанного, следует воспринимать четвертый вывод, касающийся форм и орнаментации орудий. По сравнению с такими индустриями, как Костенки 1 (верхний слой), вариабельность форм орудий из кости и бивня в Костенках 4 невелика. Специфических форм немного, орнаментальные мотивы присутствуют в относительно редких случаях (всего семи) и отличаются однообразием: это композиции из вертикальных и горизонтальных многорядных полос точечного орнамента (4 предмета) либо краевые мелкие поперечные нарезки (3 предмета). Наиболее показательным является предмет с «головкой»

из западного круглого жилища, который А. Н. Рогачев интерпретировал как антропоморфную фигурку ( Рогачев , 1955. С. 84). Это удлиненное изделие из бивня мамонта (28 см длиной и 4,5 шириной), уплощенное в профиле (2 см толщиной), с коническим окончанием и, возможно, округлой проксимальной частью длиной 4,5 см (эта часть изделия несколько повреждена), отделенной от основной части не слишком тщательно вырубленной шейкой (рис. 4, 7 ). Концы изделия затерты от употребления настолько сильно, что неровные, часто подтреугольные или V-образные углубления «точек», вырезанные чем-то вроде угла сломанной пластинки, почти сглажены и читаются в виде неровностей рельефа. Зато в средней части они выражены очень четко. На одной поверхности горизонтальные (чуть косые по отношению к его вертикальной оси) ряды точек сгруппированы в широкие полосы, соединенные по бокам также широкими вертикальными полосами (сохранность второй поверхности несколько хуже, здесь четко читается одна горизонтальная полоса). То есть в центре остается свободный квадрат. Именно такая композиция наблюдается и на одной поверхности предмета с выделенной шейкой из отщепа бивня мамонта, также найденного в западном круглом жилище. Только здесь вертикальная полоса одна и располагается в центре композиции (рис. 4, 2 ). Предмет сильно поврежден, противоположная поверхность почти разрушена, можно только установить, что он тоже имел линзовидное сечение. Третий орнаментированный предмет – отщеп с изделия из бивня мамонта, на котором видна горизонтальная полоса точечного орнамента (рис. 4, 3 ). Полоса расширяется в центральной части. О морфологии изделия судить нельзя. Вполне возможно, что это были предметы, схожие по морфологии и функции. Во всяком случае, орнамент на втором предмете также сильно сглажен. Этот от-щеп происходит с самой северо-восточной границы восточного круглого жилища. Последний предмет, где наблюдается точечный орнамент, – проксимальный фрагмент орудия из расщепленного вдоль ребра крупного копытного животного (по всей видимости, лошади), залегал на юго-западной границе западного круглого жилища. Конец орудия обломан, орнаментировано основание (рис. 4, 5 ). Здесь горизонтальная полоса точечного орнамента ограничена поперечными нарезками – еле заметной со стороны проксимальной части орудия и глубоко врезанной – с дистальной. Вся поверхность сильно заполирована.

Морфологически близким к вышеописанной группе изделий с «головкой» можно считать предмет из почти овального крупного отщепа бивня мамонта (23 х 6,5 х 2 см) - общий абрис, линзовидное сечение, параметры. При этом здесь нет никаких элементов орнамента. Впрочем, сама шейка этого предмета при реставрации залита толстым слоем консерванта, но по небольшим видимым участкам складывается впечатление, что она не была вырублена преднамеренно, а является следствием повреждения.

Второй вид орнаментации, если ее можно считать таковой, представлен в виде мелких краевых поперечных нарезок на стержне из бивня мамонта и лощиле из ребра мамонта из западного жилища и по краю головки фибулы из восточного жилища (рис. 4, 6 ). Нарезки выполнены краем пластинки или отщепа, имеют V-образный профиль, как и везде – ареал распространения этого вида оформления края изделия столь широк во времени и пространстве, что заставляет подозревать нечто иное, нежели просто желание украсить изделие.

Рис. 4. Костяные изделия Костенок 4

( 1, 3–6 – по: Goutas , 2015; 2, 7 – по: Абрамова , 1995)

Большой интерес представляет серия мелких бивневых бусин-застежек с перехватом, залегавших в виде скопления из 41 целой и 93 фрагментов на самой северо-восточной границе т. н. восточного круглого жилища северного жилого комплекса (рис. 4, 1 ). Вообще эта форма распространена довольно широко за пределами Костенковско-Борщевского района, но застежки Костенок 4 самые миниатюрные и многочисленные, к тому же здесь есть полный технологический контекст их изготовления. Технология предусматривала на первом этапе получение заготовок в виде стержней из бивня, способ которого до сих пор не установлен ( Goutas , 2015. P. 680). Таких стержней в СЖК было найдено как минимум 15 (включая фрагменты), в ЮЖК – 1 (на южной границе западной секции). Затем поверхность стержня обрабатывалась скоблением, после чего через равные промежутки наносились поперечные нарезки. По этим нарезкам, через одну, заготовка распиливалась на части. Оставшаяся в середине отпиленной части нарезка служила перехватом для завязывания нити (Ibid.). Обработка производилась очень тонким лезвием пластины, пластинки или от-щепа.

В остальном костяная индустрия довольно обычна, она представлена лощилами, шильями, иглами, остриями, их фрагментами, заготовками и отходами производства.

Суммируя сказанное, следует отметить, что кость и бивень в Костенках 4 не использовались в качестве сырья для искусства малых форм. Антропо- и зооморфные изображения единичны и изготовлены из мергеля. Под «антропоморфным» имеется в виду фрагмент с изображением части лица, как оно опубликовано в монографии А. Н. Рогачева (1955. С. 79. Табл. XXII. Рис. 6). При ближайшем рассмотрении этот предмет нельзя однозначно признать фрагментом антропоморфного изображения. Что же касается острия с точечным орнаментом, то при определенном морфологическом сходстве с антропоморфной статуэткой из Борщево 5 ( Лисицын , в печати) оно все же не имеет явных признаков антропоморфности.

Многое из перечисленного не характерно для памятников других вариантов граветта Костенковско-Борщевского района. Так что же это, результат иной стратегии использования сырьевых ресурсов древних обитателей Александровской стоянки или плохой сохранности костей? Ответ на этот вопрос требует подробного изучения всех деталей, но, по всей видимости, заключается в том, что справедливы оба предположения. По крайней мере, оба эти фактора выражены достаточно четко.