Bronze age textile from the Chesmenka 3 kurgan group in the Voronezh region: technology, isotopic composition and radiocarbon chronology

Методы, с помощью которых изучают текстильные образцы, позволяют определить их структуру, возможный источник сырья, время, а иногда и место производства. Однако эти данные необходимо рассматривать не как отдельную информацию в отрыве от общего историко-культурного развития, не позволяющую оценить уровень древнего ткачества как компонента экономического потенциала отдельной культуры, а с обязательным учетом данных, получаемых

• ¹    Работа выполнена при поддержке грантов РФФИ № 18-09-00015; №20-09-00194.

при анализе других археологических источников и, в первую очередь, древнего текстильного производства. Это позволит избежать ошибочных интерпретаций, когда применение неапробированных методов исследования приводит к серьезным заблуждениям ( Каширская и др ., 2018).

В данной работе представлены результаты комплексного изучения органических фрагментов изделия из погребения 2, кургана 4 курганной группы 3 у с. Чесменка, расположенного в Воронежской области.

Археологический контекст, образцы и методы исследования

Курганная группа Чесменка 3 располагалась в Бобровском р-не Воронежской области. Могильник состоял из трех насыпей. Под насыпью кургана 2 высотой 0,15 м и диаметром 16 м было открыто четыре захоронения – абашевской (п. 1) и покровской (п. 2–4) культур. Погребение 4 найдено к юго-востоку от центра кургана и было сооружено в вытянутой по линии юго-запад – северо-восток прямоугольной яме размерами 2,08 × 1,42 м. На дне ямы скорченно на спине, головой на северо-восток лежал скелет взрослого человека плохой сохранности, предположительно 20–30 лет (рис. 1: 1 , 3 ).

В районе головы, ребер и в северной части ямы прослежены остатки органического тлена коричневого цвета, в районе плеч лежало два бронзовых браслета (рис. 2: 4 ), у головы – миниатюрный глиняный сосуд (рис. 2: 1 ). Перед лицевой частью черепа находилось сложносоставное украшение, по-видимому, нашитое на частично сохранившуюся органическую основу, состоявшее из четырех нитей, украшенных бронзовыми пронизями разной формы, спиралями из проволоки и трубочками, в нижней части нашитыми по кругу вокруг двух бляшек (рис. 1: 2 ; 2: 2, 3 ). Еще четыре бляшки были смещены и располагались у сосуда и в норе. Благодаря большому количеству бронзовых изделий сохранились органические детали аксессуара, которые стали предметом комплексного исследования.

Для изучения были отобраны фрагменты бронзовых пронизей: два – с намотанными сверху шнурами и один – с органикой. Технологический анализ фрагментов шнуров и органики проводился с помощью визуальных методов и методов микроскопии. Для определений характеристик нитей и структуры ткани применялась микроскопия в отраженном неполяризованном свете с помощью текстильной лупы Flash Magnifier с увеличением до 10× и стереомикроскоп Leica DM750 с увеличением до 100×; для определения природы текстильных волокон, а также степени их загрязнения и повреждений – микроскопия в проходящем поляризованном и неполяризованном свете с помощью микроскопа Olympus BX41 с увеличением 100–400×.

Для выявления вероятного региона происхождения текстильного сырья в образце шнура были определены вариации отношения изотопов стронция ⁸⁷Sr/⁸⁶Sr. В качестве фона местных вариаций стронция использовались опубликованные данные ( Шишлина, Ларионова , 2013; Шишлина и др ., 2016; Медникова , 2018; Gerling , 2015). Мы исходили из того, что геолого-геохимическая обстановка того или иного региона характеризуется изотопным составом стронция, который

Рис. 1. Могильник Чесменка 3, курган 2, погребение 4

1 – общий вид погребения; 2 – фрагменты сложносоставного изделия; 3 – план и разрезы ( а – изделие из бронзы; б – органический тлен)

Рис. 2. Могильник Чесменка 3, курган 2, погребение 4, погребальный инвентарь

1 – глиняный сосуд; 2 – сложносоставное изделие; 3 – бронзовые бляхи – детали сложносоставного изделия; 4 – бронзовые браслеты входит в растения и живые организмы, обитающие на изучаемой территории. Такие данные могут быть использованы для выяснения вероятных сырьевых ареалов, связанных с разными геохимическими нишами, и, таким образом, для решения вопроса о происхождении растительного волокна. Изотопный состав стронция в образце археологического шнура и раковинах улиток определялся методом мультиколлекторного масс-спектрометрического анализа в Институте геологии и геохимии им. ак. А. Н. Заварицкого Уральского отделения РАН.

Было также проведено радиоуглеродное АМС-датирование образца шнура в 14С лаборатории Познанского университета, Польша.

Результаты исследования

Технологический анализ органических образцов (рис. 3: 1–3 ). Исследования показали, что бронзовые пронизи были нашиты на слой органического материала коричневого цвета (обозначен цифрой 3 на рис. 3: 2 ), в составе которого были выявлены шерстяные волокна (рис. 3: 6 ). Ниже этого слоя расположен более светлый коричневый слой органики (обозначен цифрой 4 на рис. 3: 2 ), в составе которого также обнаружены волокна шерсти (рис. 3: 7 ). Следовательно, можно предположить, что бронзовые детали аксессуара были нашиты на текстильную шерстяную основу. Отсутствие структуры нитей и их переплетения позволяет высказать предположение, что материалом для основы послужил войлок.

Для фиксации пронизей на войлочной основе использовался шнур толщиной 1 мм, состоящий из двух нитей с неравномерной Z-круткой, свитых между собой в S-направлении. Методом микроскопии было определено, что это растительные лубяные волокна. Удалось зафиксировать завершение одного из волокон в форме «веретена» (рис. 3: 4 ), что наряду с наличием междоузлий и интерференцией в темном поле (рис. 3: 5 ) указывает на волокна льна. Внутри пронизи находился шнур, природу которого не удалось однозначно определить, так как он был сильно загрязнен продуктами коррозии металла (рис. 3: 8 ), однако в этом образце были зафиксированы остатки волокнистого материала, диаметр которого позволяет предположить, что внутри бусины была шерстяная нить.

Таким образом, результаты технологического анализа образцов показали, что для изготовления изделия (возможно, сложного аксессуара одежды или головного убора) использовались материалы разного происхождения: войлок, на который льняными нитями были пришиты пронизи, нанизанные на шерстяные нити.

Вариации отношений изотопов стронция ⁸⁷Sr/⁸⁶Sr были определены во фрагменте растительного шнура и в биодоступных фоновых образцах – улитках и образцах воды из местных водоемов. В качестве фонового изотопного сигнала также использовались вариации изотопов стронция в зубной эмали человека доно-волжской абашевской культуры, похороненного в Подклетненском могильнике, расположенном на территории г. Воронежа ( Медникова , 2018. С. 382) (табл. 1).

Таблица 1. Изотопный состав стронция 87Sr/86Sr во фрагменте шнура из мог. Чесменка 3 и фоновых образцах раковин улиток, воды и эмали человека доно-волжской абашевской культуры из мог. Подклетненский Воронежской области

№ на карт е	Образец	87Sr/86Sr ± SE, abs	Sr, ppm
Вода
1	Воронежская область, р. Икорец, вода, N 51°02’02.6”; Е 039°46 ‘14,8	0,709253 ± 0,000007
2	Лискинский район, родник у р. Тихая Сосна, вода, N 50°57’56.4”; Е 39°17 ‘30,4	0,708842 ± 0,000007
3	С. Костенки, ул. Кирова, д. 6, колодец, вода, N 51°23’12.9”; Е 039°03 ‘07,2	0,709150 ± 0,000007
4	р. Дон, вода, N 51°28’10.2”; Е 039°01 ‘19,3	0,709081 ± 0,000006
5	Лискинский р-н, р. Тихая Сосна, вода, N 50°57’54.6”; Е 039°17 ‘30,8	0,708725 ± 0,000007
раковины улиток
6	Лискинский район, р. Тихая Сосна, раковина улитки Viviparus ater, N 50°57’57’’; Е 039°17’28.3’’	0,708740 ± 0,000010	925
7	Павловский р-н, с. Лосево, р. Битюг, раковина улитки Planorbarius Corneus, N 50°42’17.4’’; Е 040°01’51.3’’	0,709919 ± 0,000012	622
археологические образцы
8	Чесменка 3, курган 2, погребение 4, фрагмент шнура N 51°16’07,91”; E 40°09’40,62”	0,710283 ± 0,000022	900
9	Подклетненский могильник, к. 57/33, п. 2 ( Медникова , 2018), человек, первый моляр верхней челюсти, эмаль N 51°41’33,67”; E 39°06’36,26”	0,710644 ± 0,000016

Изучаемый район находится в пределах центральной Русской платформы, на юго-востоке Воронежской антеклизы (рис. 4: 1 ). В ее геологическом строении выделяется кристаллический фундамент, сложенный докембрийскими породами и перекрывающий его осадочный чехол образований девонской, каменноугольной, юрской, меловой, палеогеновой, неогеновой и четвертичной систем. Девонские отложения развиты на всей территории области и представлены глинами, песками, известняками. Отложения каменноугольного возраста – это пески, песчаники, известняки мелководного моря, а также углистые, глинистые и песчаные отложения равнин и мелководных лагун. В юрском периоде накапливались пески и глины аллювиального и озерно-болотного происхождения. Меловые породы имеют большую мощность и широкое распространение. В нижних ярусах – это пески, глины, алевролиты, накапливающиеся в условиях

Рис. 4. Геологическая карта изучаемого региона (1) и гистограмма (2) изотопного состава стронция 87Sr/86Sr во фрагменте шнура из мог. Чесменка 3 и фоновых образцах раковин улиток, воды и зубной эмали человека доно-абашевской культуры из мог. Подклетненский в Воронежской области Условные обозначения: а – девонская система; б – неоген; в – неоген-палеоген; г – юрская система; д – щелочные протерозойские и архейские интрузивные породы; е – меловая система; ж – вода; з – улитки; и – археологические образцы пойм рек, дельт и мелководий. Выше они сменяются белым писчим мелом. Отложения неогена представлены песками и глинами. Отложения четвертичного периода – это речные, ледниковые и водно-ледниковые породы: пески, глины, минеральные пигменты.

Фоновыми образцами послужила вода из родников, колодцев, мелких рек и улитки. Водные источники являются фундаментальным вектором взаимодействия растений и животных с окружающей средой. Современные поверхностные воды могут не отражать изотопный состав в древности, поскольку эрозия может изменять соотношение минералов, попадающих в воду с течением времени. Пробы из малых водотоков и оценка геохимического вклада в более крупные реки, а также идентификация локализованных геологических особенностей, тем не менее, могут быть использованы при построении региональных карт распределения геохимических «подписей», соответствующих специфическим географическим областям, в отличие от водотоков крупных рек, усредняющих изотопно-геохимические данные с больших площадей водосборов. Поскольку вода и растения имеют четко идентифицируемое и подтвержденное происхождение и отражают фоновые величины биодоступного стронция с большей хронологической устойчивостью, они могут давать более точную картину биодоступных геохимических трасеров в древности, чем современная или археологическая фауна ( Scharlotta, Weber , 2014).

Отношения изотопов стронция в раковине улитки и пробе воды из р. Тихая Сосна показали одинаковые результаты. В целом, фоновые отношения стронция в радиусе примерно 80–160 км от места находки варьируют в пределах 0,7087– 0,7099.

Вариации отношений изотопов стронция во фрагменте шнура из льна из могильника Чесменка 3 самое высокое радиогенное – 0,7102 (рис. 4: 2 ).

Результаты радиоуглеродного датирования показывают, что захоронение было сооружено примерно в 1800–1700 гг. до н. э. (табл. 2); оно относится к ранней покровской культуре.

Таблица 2. Результаты радиоуглеродного АМС-датирования образца льняного шнура из мог. Чесменка 3, курган 2, погребение 4

Шифр лаборатории	Образец	14C ВР	14C cal ВС (вероятность)
Poz-122362	Фрагмент шнура из льна	3420 ± 30	1754–1682 (1σ) 1871–1844 (2σ)

Обсуждение

Сложносоставное изделие из могильника Чесменка 3, скорее всего, представляет собой либо аксессуар головного убора, либо деталь налобной повязки (как считает автор раскопок), либо типичную для более восточных регионов челюстно-лицевую подвеску – многокомпонентное украшение, состоящее из бронзовых блях и пронизей, частично нанизанных на шнуры, а частично нашитых на кожаную основу (Усманова, 2010. Рис. 75–78; Куприянова, 2008. Рис. 46, 47). В украшении из Чесменки 3 основой является войлок.

В настоящий момент затруднительно определить, было ли изделие изготовлено где-то поблизости или за пределами обитания местных племен бронзового века . Может быть, оно было сделано местным мастером, получавшим материал (войлок, металл, льняные и шерстяные нити) из разных источников. Но не исключено, что на территорию Среднего Подонья само изделие попало уже в готовом виде, возможно, как элемент костюма погребенного человека. Для выявления места производства металлических деталей необходимо провести элементный анализ состава металла, включая определение изотопов свинца, и сопоставительный анализ широкой региональной выборки аналогичных данных. Однако изучение органических деталей головного украшения позволило получить важные данные о развитии текстильного производства эпохи бронзы и освоенных населением Среднего Подонья в начале II тыс. до н. э. сырьевых ресурсах.

Исследования европейского текстиля эпохи палеометаллов отражают хронологический приоритет растительного волокна над животным. На большей части Северной Евразии основным сырьем для производства нитей и тканей было растительное волокно – лен, конопля, крапива, стебли дикорастущих злаков (вейника, луговика, тимофеевки), стебли и листья водных растений (рогоза, камыша, ситника, тростника), лыко деревьев ( Barber , 1992; McCorriston , 1997; Gleba, Krupa , 2012. P. 403; Корпусова, Ляшко , 1990); но использовались также кожа ( Ryder , 1993) и сухожилия животных ( Shishlina et al ., 2005).

Лен ( Linum usitatissimum ) – одно из самых древних доместицированных растений, которое выращивали на Переднем Востоке начиная с VII тыс. до н. э. Оно относится к первой волне доместицированных растений и выращивалось для производства масла и как растительное волокно ( Zohari, Hopf , 1988). Род Linum – это луговые и степные растения, они встречаются и на альпийских лугах. Находки обугленных семян льна ( Linum ustatissimum L. ) в памятниках Южного и Северного Кавказа V–IV тыс. до н. э. (навес Мешоко, Камиль-тепе, Ментеш-тепе, Арухло) указывают, что кавказские земледельцы в это время выращивали лен ( Осташинский и др ., 2016; Lyonnet et al ., 2012). Он использовался как текстильное сырье – древнейшие хорошего качества, с разными технологическими характеристиками льняные ткани Восточной Европы найдены в памятниках майкопской культуры ( Шишлина и др. , 2002), они традиционны для беденской культуры Южного Кавказа середины – втор. пол. III тыс. до н. э. ( Kalandadze, Sakhvadze , 2016; Kvavadze , 2016; Kvavadze et al ., 2015).

Степные мастера ямной и катакомбной культур III тыс. до н. э. обрабатывали волокна дикорастущих травянистых растений – рогоза, осоки, ситника, джута, ковыля ( Корпусова, Ляшко , 1990; Орфинская и др ., 1999; Gleba, Krupa , 2012; Shishlina et al ., 2000). Толстые травяные шнуры известны в степных памятниках рубежа III–II тыс. до н. э. Шнур из растения типа джута найден в захоронении днепро-донской бабинской культуры могильника Пологи в Запорожье (рис. 5: 1, 2 ); на бронзовом рыболовном крюке из могильника Синташта в Южном Зауралье сохранился шнур из конопли (рис. 5: 3, 4 ).

Рис. 5. Шнуры из растительных волокон

• 1,    2 – могильник Пологи, курган 1, погребение 2, бабинская культура; 3, 4 – могильник Синташта, синташтинская культура

1 – фрагмент шнура, 2, 4 – микрофотографии растительных волокон в темном ( А ) и светлом ( Б ) поле; 3 – бронзовый крюк с намотанной нитью

Однако льняное текстильное изделие в лесостепной зоне Северной Евразии найдено впервые.

Возникает вопрос, откуда в Среднем Подонье в начале II тыс. до н. э. могло появиться изделие из льна. В пыльцевых спектрах степных и лесостепных поселений Поволжья ( Popova , 2016) и Приуралья ( Rühl et al ., 2014) II тыс. до н. э. пыльца льна отсутствует. Никаких данных о возделывании льна и других культур в степной зоне северной Евразии неизвестно ( Лебедева , 2005). В северокавказских памятниках III–II тыс. до н. э. семена льна встречаются редко ( Лебедева , 2011; Kohl, Magomedov , 2014), а льняные ткани неизвестны. Во II тыс. до н. э. лен как основное сырье для производства текстильных изделий использовался на Южном Кавказе ( Kvavadze et al ., 2010) и в Западной Европе (J ørgensen , 1992; Marinova, Valamoti , 2014).

Отношения изотопов стронция в образце льна из Чесменки показали, что его происхождение, скорее всего, не связано ни с местом находки, ни с сопредельными районами. Сравнение с данными фоновых показателей, полученными по Северному и Южному Кавказу и степным регионам ( Шишлина, Ларионова , 2013; Шишлина и др ., 2016; Trifonov et al ., 2012), не позволяет пока полагать, что льняное сырье поступило и с юга – из степных регионов Предкавказья или Северного и Южного Кавказа. Геохимическая «подпись» чесменского шнура близка данным, полученным по зубной эмали людей доно-волжской аба-шевской культуры: из Подклетненского могильника (0,7106), расположенного к северо-западу от места находки шнура, и из еще более северного памятника на границе степи и лесостепи – Старшего Никитинского могильника (0,7104) ( Медникова , 2018), но данные по эмали человека не могут считаться региональными фоновыми сигналами.

Вариации отношений изотопов стронция в растительном археологическом шнуре совпадают с многочисленными фоновыми показателями, полученными для более западных регионов: долины р. Хорол, характеризующейся кайнозойскими отложениями, плиоценовыми террасами эродированных равнин, заполненных песками с прослоями песчанистых глин: фоновые вариации в образце улитки – 0,7103 ( Шишлина, Ларионова , 2013); степных регионов Центральной Украины со смесью протерозойской и архейской геологии и кайнозойских отложений: фоновые вариации в образцах растения и животных – 0,7102–0,7103; степных районов Венгерской равнины, сложенной из кайнозойских отложений: фоновые вариации в образце растения и фауны в пределах 0,7102–0,7105 ( Gerling , 2015. Р. 344–346).

Пока можно только предположить, что происхождение льняного шнура может быть связано с более западными и северо-западными европейскими регионами, где в III–II тыс. до н. э. льняные ткани были широко распространены ( Martial, Medard , 2019), а семена Linum usitatissimum присутствуют на поселениях II тыс. до н. э. в Северном Причерноморье ( Pashkevich , 2003. P. 294; Spengler , 2015. P. 21).

Векторы и механизмы распространения шерстяного волокна как технологической инновации на широких просторах Северной Евразии по-прежнему обозначены очень схематично. В российской историографии общепринятым является мнение, согласно которому шерстяное волокно связано с началом разведения домашних овец и коз. Однако шерсть самых ранних овец представляла собой остевые волосы без пухового подшерстка (Barber, 1992), и потребовалось не менее пяти тысяч лет для выведения т. н. шерстяной овцы (McCarriston, 1997; Good, 2012). Первые документированные свидетельства появления шерстяных тканей относятся только к концу IV тыс. до н. э.: Анатолия, Арслантепе, ткань из козьего пуха (Frangipane et al., 2001; 2009), фрагменты тканей из козьего пуха и овечьей шерсти Восточного Ирана, Шахр-и-Сохта (Good, 2007; 2012).

Однако в Восточной Европе на протяжение 3500–2000 гг. до н. э. преобладали текстильные изделия из растительного волокна ( Корпусова, Ляшко , 1990; Shishlina et al ., 2000). На основании новых радиоуглеродных данных местное производство шерстяного волокна на Южном Кавказе ( Kalandadze, Sakhvadze , 2016) и в степном Предкавказье началось примерно в одно и то же время – с 2400 гг. до н. э., причем на юге с середины III тыс. до н. э. шерстяное волокно используется вместе с растительными, в первую очередь, льняными, джутовыми и другими волокнами; а в катакомбной и бабинской культурах – наравне с кожей и сухожильными нитями, а также дикорастущими растениями ( Shishlina et al ., 2005).

Фрагмент войлочной основы, на которую нашивались бронзовые украшения, подтверждает ранее высказанное мнение, что традиция войлока распространяется в степной среде, но его происхождение связано с комплексными оседлыми поселениями Ирана и Анатолии III тыс. до н. э., для которых характерен довольно высокий уровень специализации, в том числе и в производстве изделий из шерсти – тканей и ковров не только для собственного потребления, но и на обмен. Технология производства войлока развивалась после появления овечьей и козьей шерсти как сырьевого источника для ткачества ( Good , 2012. P. 343). Войлок из погребения Чесменка 3 начала II тыс. до н. э. может считаться пока самым ранним изделием этого типа в Восточной Европе.

Использование при изготовлении изделия из раннепокровского погребения Чесменки 3 шерстяных нитей и войлока соотносится с хронологией и траекторией распространения шерстяного волокна и самих шерстяных тканей в начале II тыс. до н. э.: из южных регионов Кавказа и прилегающей степи – на север Восточной Европы. Радиоуглеродная дата погребения синхронна другим данным, полученным по комплексам с фрагментами текстиля из шерсти – из погребений покровской, алакульской, раннесрубной культур. Период 1900–1700 гг. до н. э. характеризуется быстрым распространением технологии производства шерстяного текстиля через степные и лесостепные регионы Подонья и Поволжья на Южный Урал, Казахстан, Южную Сибирь вплоть до Китая ( Mallory, Mair , 2000).

Заключение

Внедрение технологий по производству новых продуктов питания и потребления – революция вторичных производств, по А. Шеррату (Sherratt, 1997) – качественно изменило траекторию экономических преобразований эпохи бронзы. Среди таких инноваций – появление и распространение шерстяного волокна у народов, населявших Северную Евразию в III–II тыс. до н. э. Результаты, полученные по сложносоставному изделию из могильника Чесменка 3, позволяют считать, что носителями и ретрансляторами новых технологий начала II тыс. до н. э. были евразийские колесничные культуры, ареал которых включал степные и лесостепные регионы Северной Евразии. В этом «котле» в достаточно короткий временной интервал взаимодействовали синхронные позднеабашев-ские, синташтинские, раннеалакульские, раннесрубные (покровские) группы населения, быстро передавая и перенося далеко на восток культурно-знаковые открытия и статус нового типа костюма из шерсти и его аксессуаров.

А. Гуд считала, что самый ранний образец войлока происходит из Белуджистана в центральной Анатолии (2600 г. до н. э.) и синхронен ранним шерстяным тканям из Шахр-и-Сохты в Восточном Иране ( Good , 2012. P. 343, 344). Упоминание войлока в экономических и законодательных текстах Ура III и Древнего Вавилонского периода (Ibid. P. 344) позволяет высказать предположение, что технология его производства, как и технология производства шерстяных тканей, распространялась позднее из «ареала происхождения» шерстяного волокна за его пределы, в том числе на Южный Кавказ и в степные северные регионы. Радиоуглеродные датировки, полученные по войлочным изделиям из Таримского бассейна Китая ( Mallory, Mair , 2000), соотносятся с датой комплекса из Чесменки 3 Среднего Подонья. Эти данные точно фиксируют траекторию распространения шерстяного текстиля с запада на восток: мигранты – женщины, мужчины, дети культуры Сяохэ-Гумугоу одеты в шерстяные и войлочные одежды ( Barber , 1999. Fig. 4.2; Mallory, Mair , 2000). Исследователи полагали, что эти индивиды переселились в этот ареал с Кавказа ( Barber , 1998), однако, скорее всего, траектории передвижения этих групп населения могли быть иными, возможно, связанными со степными и лесостепными ареалами Северной Евразии.

Вероятно, новое сырье и текстильная технология изготовления нитей, тканей, войлока, определенное специализированной селекцией шерстяных овец и коз, появилось у катакомбных племен предкавказских степей только во втор. пол. III тыс. до н. э. В подвижной и восприимчивой к новациям среде степной катакомбной культуры адаптируются и развиваются передневосточные текстильные технологии: производство шерстяного волокна, тканей, войлока. Основа степной экономики этого времени – подвижное овцеводство/козоводство – способствовало появлению продуктов вторичных производств. Ее ретрансляторами на севере стали носители колесничных культур позднего бронзового века, и они внесли в ее развитие существенный вклад. Сырьевые текстильные материалы – шерстяное волокно, применяемое для изготовления одежды и аксессуаров (головные уборы, подвески, пояса), маркируют технологическую глобализацию рубежа III–II – начала II тыс. до н. э. наравне с такими новациями, как колесницы, оловянные бронзы и т. д. Однако и традиционные дикорастущие растения, кожа и сухожилия продолжали широко использоваться.

При отсутствии каких-либо региональных данных о земледелии в степной и лесостепной зонах Восточной Европы трудно предположить, что лен выращивали в каком-либо из этих регионов в начале II тыс. до н. э. Происходит ли сырье или сама веревка из льна с Южного Кавказа, где лен оставался основ- ным текстильным сырьем на протяжении всего бронзового века (Kvavadze at al., 2010), непонятно. Но вариации отношений изотопов стронция в льняном шнуре из Чесменки указывают на возможные западные ареалы происхождения этого растительного волокна. Попасть льняная веревка в лесостепное Подонье могла как перевязочный материал вместе с другими предметами импорта, обмена или просто в качестве трофея и использоваться местным мастером.

Но для подтверждения таких дальних связей, контактов, влияний и системы обмена не льняными холстами, а предметами неэлитарного назначения, между лесостепными регионами Восточной Европы, Южного Кавказа, Причерноморья или Западной Европы должны быть привлечены дополнительные сравнительные данные.

Анализ новых текстильных материалов II тыс. до н. э. позволит уточнить полученные заключения и предположения.

Благодарности

Приносим благодарность Ю. О. Ларионовой за проведение анализа образцов воды из Воронежской области.