100 грамм для храбрости: «за» и «против»

«Наркомовские сто грамм», «100 грамм для храбрости» – широко известные выражения, связанные с Великой Отечественной войной. Про фронтовую водку часто пишут литераторы, любят «смаковать» эпизоды в современных художественных фильмах, где она течет рекой. Для псевдоисториков, чернящих Красную армию и Великую Победу, водка прекрасный повод описывать истории про пьяных красноармейцев, ко- торых пьяные же командиры, как скот, гонят на вражеские пулеметы. Рассказывать многочисленные истории о том, как пьяные солдаты издеваются и насилуют милых и непорочных немецких женщин. Сами же фронтовики, про наркомовские сто грамм, тоже рассказывают разное. Воспоминания разнятся кардинально. Кто-то доказывает, что на фронте про водку даже и не слышали, другие хвастаются выпитыми литрами.

А как оно было на самом деле? Попробуем разобраться в этом.

Собственно, спиртные напитки в армии – это не нововведение Советской власти. Такая практика существовала и в Российской империи.

Появление спиртного в суточном рационе питания военнослужащих русской императорской армии обязано Петру Великому. В петровском «Уставе воинском 1716 года» четко регламентировалась норма его потребления. В главе 67 с характерным названием «Порционы и рационы» в раскладе продуктов первого отечественного продпайка значились: «вина 2 чарки, пива 1 гарнец» (один гарнец равен 3,2 л) [10, с. 153]. Тяжелые условия службы, недостаток питания и лечебно-профилактический характер спиртных напитков и предопределил появление в рационе питания военнослужащих русской армии «порцины». Водка, как известно, обладает прекрасным антисептическим свойством и к тому же неплохо согревала в нелегких походных условиях, особенно в зимнюю пору. Она выступала чем-то вроде современных таблеток пантацида. Тем более, что кишечные расстройства ничуть не хуже различных эпидемий косили армейские ряды. А пиво, сваренное по стародавним славянорусским рецептам, прекрасно утоляло жажду, заменяя воду, и неплохо служило для профилактики кожных заболеваний.

Однако, надо отметить, что водка также выступала и в роли поощрительного приза за выполнение боевого задания или к праздничным дням. Эта традиция просуществовала в русской армии вплоть до начала XX в.

Впрочем, введение на нормы снабжения алкогольных напитков негативно сказывалось на дисциплине. Поэтому приказом по Военному ведомству № 1747 от 1 августа 1817 г. винная порция в мирное время ограничивалось четырьмя чарками в неделю [17, с. 4]. На период боевых действий сохранялась прежняя ежесуточная норма.

Ритуал был следующим. В означенный расписанием воинской части час (обеденный) артельщик (выборная должность сроком на один год из среды нижних чинов) выносил емкость, наполненную спиртным. Около него располагался с двумя большими жестяными кружками фельдфебель (старшина). Солдаты по одному, в строгой последовательности по выслуге лет, подходили к раздаче, называя личные данные артельщику, и получали в ответ отмеренную специальной чаркой порцию водки в размере 100 граммов. После чего, проходя мимо фельдфебеля, опускали личные (увольнительные) знаки (аналог современного жетона) в одну из жестяных кружек.

В точно такой же последовательности совершали свой ритуал солдаты, отказавшиеся от винной порции, получая взамен денежную компенсацию к месячному жалованью. При этом они опускали личные знаки в другую кружку. Весь процесс от начала до конца тщательно фиксировался артельщиком в специальной книге учета, а личные знаки возвращались их владельцам фельдфебелем во время вечерней поверки.

Стоимость одной винной порции в начале XX в. в зависимости от региона в среднем составляла от одной до пяти копеек. Тогда на самую мелкую медную монету Российской империи полушку (полкопейки) можно было приобрести пару подовых пирогов. Так что к концу армейской службы у солдат-отказников оказывались на руках вполне солидные суммы. Например, старший унтер-офицер 122-го пехотного Тамбовского полка, расквартированного в Харькове, уйдя в запас в 1909 г., обзавелся 345 рублями [17, с. 3]. На эти средства у себя на малой родине в с. Шестакове Во- ронежской губернии он смог обзавестись собственным подворьем с хозяйством.

На флоте также выдавалась чарка водки (1/100 часть ведра, или 0,123 литра, т. е. 120 граммов). Обычная чарка давалась в два приема: две трети, перед обедом, одну треть – перед ужином. Сам процесс выдачи чарки был обставлен на кораблях с определенной торжественностью. Боцман дудкой давал сигнал – «к вину». Баталер выносил емкость с водкой и по списку выкликал фамилии нижних чинов. Закусывать чарку чем-нибудь не полагалось. Непьющие получали деньги по статье («за непитое вино») в размере 2 руб. 40 коп. в месяц.

Развитие военного дела и медицины сделало «винную порцию» объектом противостояния между ее сторонниками и противниками. Аргументация сторонников винной порции стара как мир и основывалась на известном изречении святого благоверного князя Владимира: «Веселье Руси – есть питие». Штабс-капитан Лос-совский утверждал: «Если не дать солдату водки, то все равно он ее добудет, но путем контрабандным, и благодаря нашему чисто теоретическому выводу может серьезно пострадать. Узаконенная выдача винной порции уже тем хороша, что это всегда составляет событие в роте, приятно нарушающее монотонную обстановку казарменной жизни. Не так слаба солдатская голова, чтобы охмелеть от полчарки водки» [15, с. 33].

Серьезное увлечение спиртным процветало и в офицерской среде. Культивировался, особенно среди молодых офицеров, образ кутилы, повесы, дуэлянта, транжиры. Так, князь B. C. Трубецкой в своих воспоминаниях «Записки кирасира» поведал о своем первом полноправном появлении в офицерском собрании Лейб-гвардии Кирасирского Императрицы Марии Федоровны полка [33]. Его вместе с прочими новичками после обильного возлияния, согласно устоявшейся традиции, заставили выпить на брудершафт со всеми офицерами полка, с которыми отныне он переходил к общению на «ты». После чего следовало,

«не теряя лица», бодро отрапортовать собравшимся, что имярек прибыл в такой-то полк для прохождения службы. Процесс совершался под возгласы песенного куплета «Журавля»: «Не боится вин количества Кирасир Ее Величества».

Но многие русские офицеры были против выдачи алкоголя в войсках, указывая на то, что алкоголь снижает меткость огня, увеличивает заболевания и преступность личного состава. Так, командир 32-й пехотной дивизии, генерал Н. Д. Бутовский писал: «Охотников до пьяных посиделок среди одолевающих скуки много, и к числу их часто принадлежат честные и исправные в других отношениях солдаты, ибо этот сорт развлечения дает патент на молодцеватость. А между тем, отсюда недалеко до воровства и промотания казенного имущества, чтобы выручить деньги на запретные развлечения; здесь сторожит солдата сифилис, иногда в самых злостных формах, увеличивающий процент неспособных к службе людей; здесь легко солдату впасть в дисциплинарные проступки в пьяном виде, в которых часто попадаются весьма хорошие и честные люди и т. д.» [6, с. 26].

Уволенный в запас в 1905 г. рядовой П. Кочергин отметил: «Если и имела чарка в свое время значение, то это время отошло в область преданий. Есть люди, которые вовсе не пили в жизни водки, а когда подносят «чарку казенки» – не отказываются, и тем самым приучаются пить непьющие. Хотя многие скажут: хочешь – пей, хочешь – не пей. Но русский не может, чтобы его добро пропадало...» [7, с. 217].

Один из судовых врачей, опубликовал статью под псевдонимом Д-р НАС, где раскритиковал выдачу водки матросам: «Судовые работы не из легких. Организмы матросов – молодые, здоровые. К обеденному перерыву все проголодались изрядно, желудки пустые... известно, что алкоголь особенно резкое действие производит именно на пустой желудок, и в данном случае тем большее, что между чаркой и приемом пищи (обед, ужин) проходит несколько минут, пока раздадут на столы баки с пищей... В этой «чарке» и таится корень того неисправимого пьянства, которым страдают моряки, попадая после плавания в портовые города. В доброе старое время, когда на парусных судах авральные работы были особенно тяжелы, в особенности в штормы, алкоголь являлся возбуждающим средством. Но эти времена ушли в прошлое и оставили нам традиционную систематическую алкоголизацию плавающих команд. Между тем, алкоголизированный человек – плохой работник... И с моральной стороны «чарка» вредна» [8, с. 7–8].

Но существенные изменения в вопросе выдачи спиртных напитков произошли только во время царствования императора Николая II. Первым шагом был запрет в 1889 г. приказом Главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа великого князя Владимира Александровича продажи спиртных напитков в солдатских буфетах и лавках, а к 1900 г. это было распространено во всех военных округах [1, с. 338]. В «Уставе внутренней службы», утвержденном 23 марта 1910 г., в статье 100 содержится запрет нижним чинам посещать места «продажи водки и пива», а в статье 320 запрещается приносить спиртные напитки в помещения нижних чинов. Статья 321 разрешает вместо прежней чарки водки выдавать легкое виноградное вино и пиво, что также может быть заменено улучшением качества пищи [34, с. 176, 311–313].

В 1913 г. император Николай II издал указ о запрещении производства и продажи всех видов алкогольной продукции на всей территории России. В соответствии с этим указом 22 мая 1914 г. был издан Приказ по военному ведомству № 309 о мерах против потребления алкоголя в армии [20, с. 84–85]. Согласно приказу офицеры, появившиеся в нетрезвом состоянии где бы то ни было, подвергались строгому дисциплинарному воздействию, вплоть до увольнения со службы. Работа начальствующего офицерского состава оценивалась теперь по степени трезвости его подчиненных.

30 августа 1914 г. император Николай II издал указ о прекращении выдачи чарки вина солдатам и матросам, увеличив им, в счет этой суммы, выдачу продовольственного пайка [20, с. 85].

Однако после отречения императора и прихода к власти Временного правительства ситуация вышла из-под контроля, стали учащаться винные погромы. К тому же за годы войны на винных складах скопилось 70 млн ведер спирта (в пересчете на 40-градусный алкоголь) [13, с. 69]. Один из самых грандиозных погромов произошел в небольшом уездном городке Острогожске Воронежской губернии, в котором после митинга, направленного против «богачей-кровососов», толпа, подстрекаемая криминальными элементами, двинулась… на винный склад! Приведем свидетельство очевидца как самое характерное описание для любого погрома и разгула «голи кабацкой»: «Началось нечто невероятное. Пили из ведер, солдатских котелков и просто перегнувшись через край огромного чана; пили тут же из бочек, пили во дворе, усевшись у стенок подвала. К заводу бежали со всех сторон всякие проходимцы. Теснота и давка в подвалах нарастали с каждой минутой. Солдаты, чтобы не лазать по гладким и скользким стенкам чанов и не черпать водку, перегибаясь через стенки, просто простреливали чаны из винтовок. Струйки водки лились прямо в котелки. Но, разумеется, большая часть спиртного стекала на пол. Вскоре в подвале ходили по пояс в водке. Кто падал, больше уже не вставал, тонул в ней. Тут же возникали драки пьяных из-за места у бочек и чанов, из-за прохода в подвалы. Все кончилось чрезвычайно печально. То ли кто-то, выпив, решил закурить в подвале и бросил горящую спичку, то ли кто-то зажег спичку, чтобы найти упавшего товарища, но вдруг в подвале вспыхнул пожар, который моментально охватил все помещение. Началась страшная паника. Все ринулись к выходам. Образовались пробки. Люди с громкими воплями выскакивали из подвалов и с воем катались по земле, стара- ясь потушить свою горящую одежду. Многие пьяные так и не выскочили, сгорели».

С приходом советской власти борьба за трезвость была продолжена. В декабре 1917 г. Советское правительство продлило запрет на торговлю водкой [13, с. 72]. Следующим шагом, предпринятым ВРК в ноябре, были уничтожение винных погребов и разгон винных погромов. 19 декабря 1919 г. СНК РСФСР за подписью В. И. Ленина принял постановление «О воспрещении на территории страны изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ», предусматривавшее строгие меры: не менее пяти лет тюремного заключения с конфискацией имущества [13, с. 74].

В. И. Ленин, выступая в мае 1921 г. на X Всероссийской конференции РКП(б), сказал: «…в отличие от капиталистических стран, которые пускают в ход такие вещи, как водка и прочий дурман, мы этого не допустим, потому что, как бы они ни были выгодны для торговли, но они поведут нас назад к капитализму, а не вперед к коммунизму…» [18, с. 98].

Однако после смерти В. И. Ленина постановлением от 28 августа 1925 г. была допущена продажа 40-градусной водки с 1 октября 1925 г. [23]. На ликеро-водочных заводах активно начали производить новую, советскую водку, получившую шутливое прозвище по фамилии Председателя Совета Народных Комиссаров А. И. Рыкова – «ры-ковку» [13, с. 76]. В соответствии с реалиями нового времени появились своеобразные названия бутылок – «партиец» (0,50 л), «комсомолец» (0,25 л) и «пионер» (0,10 л).

В 1924 г. М. Булгаков записал в своем дневнике: «В Москве событие – выпустили 30° водку, которую публика с полным основанием назвала «рыковкой». Отличается она от царской водки тем, что на десять градусов она слабее, хуже на вкус и в четыре раза ее дороже. Водку называют «Рыковка» и «Полурыковка». «Полурыковка» потому, что она в 30°, а сам Рыков (горький пьяница) пьет в 60°» [4].

Диалог Преображенского и Борменталя о качестве водки из булгаковского «Собачьего сердца» [5, с. 78]:

– Бог с вами, голубчик,– отозвался хозяин. – Это спирт. Дарья Петровна сама отлично готовит водку.

– Не скажите, Филипп Филиппович, все утверждают, что очень приличная. Тридцать градусов.

– А водка должна быть в сорок градусов, а не в тридцать, – это, во-первых, – наставительно перебил Филипп Филиппович, – а во-вторых, бог их знает, чего они туда плеснули. Вы можете сказать, что им придет в голову?

– Все, что угодно, – уверенно молвил тяпнутый».

В стране процветало массовое употребление алкоголя. Сводки ГПУ говорят сами: «В общежитиях города [Ленинграда] имеют место пьянство, хулиганство, драки; прививаются нечистоплотность и некультурность, в общежитии «Мясокомбината» нет никаких развлечений, целый день лишь играют в карты и пьют водку»; «на участке Зареченском крестьяне продали школу, а вырученные деньги пропили»; «коммунист в пьяном виде бросил бомбу [скорее всего, речь идет о гранате] в крестьянский дом» [13, с. 77].

И хотя в Красной армии винная чарка введена не была, это не значит, что в военной среде проблем со спиртным не было. Дело дошло даже до разгромного приказа народного комиссара обороны СССР в 1938 г., в котором говорилось прямо: «За последнее время пьянство в армии приняло поистине угрожающие размеры. Особенно это зло вкоренилось в среде начальствующего состава». В нем приводится ряд вопиющих случаев совершения начальниками и красноармейцами противоправных действий в состоянии алкогольного опьянения, в том числе убийства и изнасилования. В приказе устанавливались и меры противодействия пьянству. Заканчивался приказ фразой: «В Красной Армии нет место пьяницам» [24].

Правда, уже через месяц, в январе 1940 г. во время Советско-финской войны Народный комиссар обороны К. Е. Ворошилов обратился к И. В. Сталину с просьбой выдавать бойцам и командирам РККА по 100 граммов водки и 50 граммов сала в день ввиду тяжелых погодных условий (морозы на Карельском перешейке доходили той зимой до -40 °C). Соответствующее распоряжение немедленно поступило в войска, при этом танкистам норма была удвоена, а летчикам было решено выдавать по 100 граммов коньяка [10, с. 257–258].

Знаменитый актер Юрий Никулин, служивший во втором дивизионе 115-го зенитного артиллерийского полка, вспоминал: «Как только началась война, нам ежедневно выдавали по сто граммов водки в день. К водке полагались 50 граммов сала, которое я любил, и поэтому порцию водки охотно менял на сало. Первые фронтовые сто граммов выпил лишь в день своего 18-летия!» [19, с. 118].

С 10 января по начало марта 1940 г. военнослужащими РККА было выпито более 10 т. водки и 8,8 т. коньяка [10, с. 276].

22 июня 1941 г. фашистская Германия напала на Советский Союз, и началась Великая Отечественная война. Война началась крайне неудачно: огромные потери в живой силе и технике, оставление огромных территорий и отход в глубину страны. В этих тяжелых условиях в августе вышло постановление Государственного Комитета Обороны, в котором говорилось: «Установить, начиная с 1 сентября 1941 года, выдачу 40° водки в количестве 100 граммов в день на человека красноармейцу и начальствующему составу войск первой линии действующей армии» [21]. Подписал этот документ Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин. Так откуда появилось знаменитое выражение «наркомовские сто грамм»? И почему именно «наркомовские»?

Возможно потому, что в армии были обычно больше знакомы с приказами народного комиссара обороны, чем с постановлениями Государственного Комитета

Обороны. Вслед за Постановлением Государственного Комитета Обороны выходит приказ народного комиссара обороны № 0320, подписанный заместителем народного комиссара обороны СССР, генерал-лейтенантом интендантской службы Хрулевым, который, наверняка, был доведен до личного состава [25]. В соответствии с этим приказом водку выдавали только «…красноармейцам и начальствующему составу передовой линии действующей армии». Тыловым частям водка не полагалась.

Командир взвода лейтенант Александр Ильич Шумилин в своих неопубликованных мемуарах «Ванька ротный» писал: «7-го ноября [1941 года] праздник. К празднику нам выдали по сто граммов водки и по полбуханки немороженого хлеба. Это целое событие, мы отметили его от души. После праздника водку давать перестали, и наша жизнь пошла по старой колее» [35].

Подобный порядок выдачи водки просуществовал до мая 1942 г., когда новым приказом народного комиссара обороны он был изменен. В приказе № 0373 говорилось: «Сохранить ежедневную выдачу водки только военнослужащим частей передовой линии, имеющим успехи в боевых действиях, увеличив норму выдачи водки до 200 г. на человека в день». Обращает на себя внимание тот факт, что водка была сохранена только тем, кто участвовал в наступательных действиях, правда, в удвоенном количестве. Для всех остальных норма в 100 граммов на человека сохранялась лишь в праздники: «7–8 ноября, 5 декабря, 1 января, 23 февраля, 1–2 мая, 19 июля (всенародный день физкультурника), 16 августа (день авиации), 6 сентября (Международный юношеский день), а также в день полкового праздника (сформирование части)» [26].

Удвоенные нормы просуществовали недолго, 12 июня 1942 г., приказом № 0470 вернулись к привычным 100 граммам. Выдача водки в количестве 100 граммов для всех остальных по праздникам была сохранена [27].

«Каждый день положены были сто граммов водки, – рассказывал бывший комбат

Сергей Засухин, – но на самом деле выпадало больше. В пехоте ведь числится 800–1000 человек. Вечером, после боя, на 100–300 оставалось меньше. Потому наши интенданты имели всегда запас. И мы в батарее хранили НЗ в термосах. Водка сопровождала все 24 часа. Без нее невозможно было, особенно зимой. Бомбежки, артобстрелы, танковые атаки так на психику действовали, что водкой и спасались. И еще куревом» [2, с. 32].

В ноябре того же года порядок выдачи водки снова меняется. Теперь он такой: «… по 100 граммов на человека в сутки: подразделениям частей, ведущим непосредственно боевые действия и находящимся в окопах на передовых позициях; подразделениям, ведущим разведку; артиллерийским и минометным частям, приданным и поддерживающим пехоту и находящимся на огневых позициях; экипажам боевых самолетов по выполнении ими боевой задачи. По 50 граммов на человека в сутки: полковым и дивизионным резервам; подразделениям и частям боевого обеспечения, производящим работы на передовых позициях; частям, выполняющим ответственные задания в особых случаях (постройка и восстановление мостов, дорог и прочее в особо трудных условиях и под огнем противника), и раненым, находящимся в учреждениях полевой санитарной службы, по указанию врачей». Выдача всем остальным 100 граммов по праздникам сохранялась. Впервые было указано то, что выдавать могли не только водку, но и вино: «По Закавказскому фронту вместо 100 граммов водки выдавать 200 граммов крепленого вина или 300 граммов столового вина; вместо 50 граммов водки – 100 граммов крепленого вина или 150 граммов столового вина» [28].

Несложно подсчитать, что за год боевых действий солдат выпивал 36,5 литров водки (или 73 бутылки). При норме в 50 граммов, доза означала потребление 18 литров в год на человека.

Также новым в приказе было введение для фронтов лимитов на алкогольные на- питки. В период с 25 ноября по 31 декабря 1942 г. отпускалось на 11 фронтов [Карельский, Ленинградский, Волховский, СевероЗападный, Калининский, Западный, Брянский, Воронежский, Юго-Западный, Донской и Сталинградский] суммарно 5 691 000 литров водки, а на Кавказский фронт – 1 200 000 литров вина [28, л. 155].

В дополнение к этому приказу, в январе 1943 г. было уточнено что: «В частях ВВС действующей армии… водку выдавать по 50 граммов в сутки на человека и техническому составу только в дни вылетов на боевые задания самолетов, непосредственно обслуживаемых ими на аэродромах» [29].

Вот что вспоминал о боях в Сталинграде 22-летний офицер Федор Ильченко, взявший в плен немецкого фельдмаршала Паулюса: «…Кормили нас, по фронтовым меркам, шикарно: один раз в сутки – горячий супчик. Правда, не всегда регулярно: от голодной злобы немецкая артиллерия громила наши полевые кухни, и повара добирались в окопы с термосами на спине. Но хлеб, по килограмму на брата, был всегда. И, конечно, водка. Без спиртного невозможно было победить… мороз. Фронтовые сто граммов стали дороже снарядов и спасали солдат от обморожения, так как многие ночи они проводили в чистом поле на голой земле…» [11, с. 8–9].

В мае 1943 г. число тех, кому было положено на снабжение водка или вино, существенно сократилось. В приказе народного комиссара обороны четко говорилось: «Выдачу водки по 100 граммов в сутки на человека производить военнослужащим только тех частей передовой линии, которые ведут наступательные операции, причем определение того, каким именно армиям и соединениям выдавать водку, возлагается на военные советы фронтов и отдельных армий». Впрочем, выдача 100 граммов по праздникам была сохранена [30].

В следующем месяце были снесены дополнения для подразделений войсковой разведки, где дополнительно выдавалось разведчикам по 100 граммов, но только:

«…в дни выполнения боевых заданий» [31].

Эти нормы довольствия продержались до окончания войны и были полностью отменены лишь в августе 1945 г. [22].

Как следует из анализа приказов народного комиссара обороны, в течение войны наблюдается неуклонное снижение выдачи водки в действующей армии. Однако процветали употребления самогона и других самопальных жидкостей, особенно это участилось, когда Красная армия вошла в Европу, где имелись огромные запасы алкоголя и спиртосодержащих жидкостей на промышленных предприятиях. Об этом лучше всего скажут сухие строки из официальных документов.

Из приказания войскам 1-го Прибалтийского фронта 15 декабря 1944 г.: «24 августа с. г. командир взвода 5-й гвардейской танковой армии лейтенант Савельев обнаружил ящик с древесным спиртом, из которого взял несколько бутылок, пропустил через респираторную коробку и вместе с подчиненными красноармейцами выпил этот спирт. Утром 25 августа с. г. трое, в том числе лейтенант Савельев, скончались; остальные пять красноармейцев после медицинского вмешательства остались живы» [3, с. 468–469].

Из приказания войскам 71-й армии № 064 от 2 марта 1945 года: «18 ноября 1944 г. в Янув-Подляски капитан Чабунин Н. Е. и капитан Орлов Г. П. были приглашены местной жительницей-полячкой на квартиру. Она угостила их «бимбером». В тяжелой форме отравления метиловым спиртом оба капитана были доставлены в госпиталь. После оказания медицинской помощи они остались живы, но полностью потеряли зрение – ослепли» [3, с. 473].

Из приказа начальника Главного трофейного управления Красной Аамии № 022 от 24 марта 1945 г.: «22 марта с. г. старший демонтажной группы Наркомата стройматериалов инженер-майор Гольдин А. Г., прибывший в служебную командировку, нашел на заводе бутыль с неизвестной жидкостью, вечером пригласил к себе врачей из спецгоспиталя капитана м/с Хайкина и лейтенанта Ювачева. В коллективном распитии приняли участие 9 военнослужащих… Из этой группы умерли все» [3, с. 489].

Из приказания войскам 46-й армии 26 апреля 1945 г.: «24 апреля с. г. 3-й артиллерийский дивизион 969-го арт. Пражского полка занял огневую позицию в районе аэродрома восточнее нас. пункта Шенвальде. Красноармеец этого дивизиона Михайличенко на аэродроме обнаружил бочки со спиртом и рассказал это другим красноармейцам, которые налили каждый себе спирт во фляги, а впоследствии распили его…. в результате уже выпитого метилового спирта первые признаки отравления были замечены 24 апреля у двух красноармейцев, а 25 апреля и у всех остальных бойцов, принимавших участие в выпивке» [3, с. 494].

Из информационного сообщения интендантского управления 1-го Белорусского фронта 6 мая 1945 г.: «В 3-й Ударной армии после освобождения города Резекне группа бойцов, сержантов и офицеров 8-й гвардейской стрелковой дивизии обнаружили в аптеке спирт, не исследовав его, начали распивать, в результате получили отравление 110 человек, из которых 34 умерло и часть находится в тяжелом состоянии. Впоследствии выяснилось, что это был метиловый (древесный) спирт» [3, с. 503].

Из воспоминаний Бориса Николаевича Соколова: «Подойдя к казарме, мы собрались пробраться как можно тише, чтобы не разбудить спящих. Однако всем там было не до сна. В казарме все было пьяным-пьяно и дым стоял коромыслом. Отовсюду слышались нестройное пение и пьяные выкрики. Оказалось, что на складе химической фабрики нашли спирт и несколько канистр его принесли в казарму. В Германии метилового спирта для разных технических целей делалось много. По словам пробовавших, вкус его ничем не отличается от вкуса винного спирта. Даже опьянение наступает легче и быстрее. Однако он ядовит. Значительные дозы приводят к смерти, а небольшие отражаются на зрении. Совет- ские солдаты, придя в Германию, везде этот спирт находили и, само собой разумеется, его пили. Результаты не замедлили сказаться. Отравлений было много» [32, с. 124].

Впрочем, не все участники войны одобряли алкоголь. Послушаем их.

Генерал армии Н. Лященко: «Восторженные поэты назвали эти предательские сто граммов «боевыми». Большего кощунства трудно измыслить. Ведь водка объективно снижала боеспособность Красной Армии» [2, с. 33].

Командир взвода лейтенант Александр Ильич Шумилин в мемуарах «Ванька ротный» писал: «Все сразу поняли, что выпивку я не одобряю. Что все это надо немедленно прекратить, пока командир роты об этом не дознался. Выговаривать старшине и солдатам я не стал, но на одной из остановок, выпрыгнув на землю из вагона, я увидел, как в соседнем взводе лейтенант Луконин чокался со своими солдатами. «Дело серьезное», – подумал я. Едут на фронт. По дороге всякое может случиться, возможна бомбежка, в любую минуту может налететь немецкая авиация. Я не понимал особой радости тех, кто нализался до такого состояния без всякой причины. Я не находил этому разумного ответа» [35].

Воспоминания Героя Советского Союза Тимофея Сергеевича Лядского: «Заседал партактив. Итоги работы дивизии подводил подполковник Саприкин. Назвал лучших: Кузин, Лядский, Павленко. А уже год, как мы не имеем ни одной награды. Обвиняют в этом нашего начальника строевого отдела Солодовникова, который подавал документы на тех, кто его поил. Попадет под суд» [16, с. 87].

Воспоминания ветерана 83-й гвардейской стрелковой дивизии Л. С. Карташева: «...Я считаю, что не стоило выдавать эти, как их тогда называли, «наркомовские» сто граммов. Они потом боком вышли нашему народу, потому что приучали людей к водке... Уже после войны в Свердловске одно время я ходил обедать в офицерскую столовую. И мне казалось просто диким, что офицеры не садились есть без ста граммов... А где сто там и двести и больше... Помню, что наблюдая эту картину я подумал тогда: «Да, далеко мы так пойдем...» [12, с. 70].

Вот что вспоминал Марк Федорович Синельников, полковник в отставке: «На передовой с выпивкой проблем никогда не было, так как в боевых условиях бойцам с самого начала войны полагались «наркомовские» 100 грамм в сутки. Старшина приносил «живую воду» в термосе на весь списочный состав роты и разливал по кружкам. Но обычно после боя «живых штыков» оказывалось куда меньше, и дозу особенно не ограничивали. Однако я ни разу не видел в бою пьяных. В те годы народ, особенно молодой, не был так уж охоч до алкоголя – многие и «наркомовские», и махорку меняли на сахар. Однако, были и изыски… Уже в Румынии и Венгрии особым дефицитом стали обычные резиновые грелки – уж очень удобно было наливать в них вино из роскошных местных подвалов, уставленных бочонками, а потом потягивать его во время переходов через тонкую резиновую трубочку…» [14, с. 48].

Так все же, помогли эти «наркомовские» победе или нет, какую роль они сыграли в событиях на фронте? Пожалуй, лучше всех на это ответил ветеран Л. С. Карташев: «Может быть, вообще не стоило выдавать водку? Может быть, надо было установить фронтовой «сухой закон»? Но страшный парадокс войны в том и состоит, что от водки беда, но и без нее обойтись нельзя. Человек, ежедневно рискующий жизнью, должен как-то расслабиться, снять стресс» [12, с. 92].