Аллюзия как фигура интертекста

Аллюзия справедливо считается одним из наименее определенных категорий стилистики. Причина видится прежде всего в недостаточно четком разведении ряда приемов, каковыми, в частности, являются: 1) текстовая аллюзия; 2) эпитроп; 3) аппликация. Рассмотрим данные понятия.

Текстовая аллюзия [англ. textualallusion ] представляет собой словесный намек на известное адресату произведение, т. е. на прецедентный текст, а значит принадлежит к разряду фигур интертекста [8, с. 81–125]. Приведем пример лермонтовской аллюзии, получившей волею поэта Валентина Загорянс-кого статус стихотворного текста:

Белеет

Текстовая аллюзия «как образная (поэтическая) ссылка» [4, с. 14] на прецедентный текст трактуется как «способ одновременной активизации двух текстов» [14, с. 107], «способ объединения текстов» [13, с. 588], «вид интертекстуальности» [31, с.XI и 5.]. Интертекстуально обогащенная речь обращена к текстам прошлого, а значит к истории, отсюда трактовка аллюзии и иных ретроспективных апелляций как «диахронических фигур» [23, с. 113]. Понимание такой речи, ее «ретроактивное прочтение» [34, с. 17] невозможны без обращения к прецедентным текстам, которые служат «текстуальными линзами» [26, с. 114], обеспечивающими адекватное ее видение.

Средствами выражения текстовой аллюзии целесообразно считать:

• 1.    Отдельное слово или вариант слова, способные обеспечить ассоциативную «привязку» к конкретному прецедентному тексту, в частности: а) авторские неологизмы: апофегей ( апофеоз + апогей ) ~ повесть Ю.М. Полякова «Апофегей» → Апофегеем «бунта Первой Конной» стали события в Рогачеве (А. Ю. Щербаков. Гражданская война); б) редкие фонетические, орфографические или иные варианты слов: Революцьонный держите шаг!.. (А. Блок. Двенадцать) → Гордость свою пролетарскую вспомни, тысячи ждущих рабочих мест. Звоном набат революцьонный : «Кто не работает – тот не ест!» (К. Санрин. Прохожему, обдумывающему житье); в) имена собственные мифологических и литературных героев ( Геракл , Ромео , Плюшкин и др.), лежащие в основе ономастической аллюзии. Таковыми, в общих чертах, представляются состав, членение и основные источники корпуса интертекстуально отмеченной лексики.

• 2.    Ряд однословных единиц, не отражающих компонентной, позиционной и грамматической структуры исходного текстового фрагмента. Сравним название кинофильма «Ирония судьбы» и первую строку в следующей эпиграмме В. Гафта: Не будь « иронии » в судьбе , Мы б не узнали о тебе (А. Мягкову). Такая аллюзия именуется развернутой [англ. extendedallusion ].

• Э.    Майнер определяет текстовую аллюзию как «преднамеренную вставку опознаваемых элементов [курсив наш. – В.М. ] из других источников» [29, с. 39]. Такие «опознаваемые» элементы, способные отсылать адресата к исходному тексту, именуют маркерами, или репрезентантами аллюзии.

Как видим, текстовая аллюзия как интертекстуально осложненная номинация имеет строго определенную номинативную технику. Ссылка при такой аллюзии опускается: а) по причине известности прецедентного текста адресату; б) «во избежание прямого упоминания», т. е. «в риторических целях» [25, с. 3], например из этикетных соображений: «Я не буду оспоривать ваше мнение» (Из полемики), ср. в исходном тексте: «Хвалу и клевету приемли равнодушно, И не оспоривай глупца» (А.С. Пушкин). Снабжение текстовой аллюзии ссылкой превратит её в цитату, поэтому нецелесообразно полагать, что «если автор заинтересован в том, чтобы читатель опознал источник аллюзии, он может просто сослаться на этот текст» [27, с. 245].

Известны следующие две семантические особенности текстовой аллюзии:

• 1.    Возможность не только претекстуального, но и контекстуального, т. е. прямого, поверхностного осмысления. Специалисты говорят о завуалированности аллюзии, непрямом ее характере, «вто-ричности референции». Так, Г. Мейер отмечает, что в новом контексте аллюзия «приобретает двойное значение», при этом прямое значение вытекает из «присутствующего текста» («текста inpraesentia »), скрытое же – из претекста («текста inabsentia »), и потому именует текстовую аллюзию «криптоцитатой ( kryptischeZitate )» [28, с. 218]. К. Шаар приписывает прямое значение текстовой аллюзии «поверхностному контексту», скрытое – «вертикальному контексту» [37, с. 382]. Способность распознать текстовую аллюзию, а значит угадать прецедентный текст (претекст), стоящий за одним-двумя словами, «зависит от компетентности читателя»; соответственно, «текст может быть прочитан на различных уровнях»: либо «буквальном (на уровне фабулы)», либо «на уровне подтекста» [10, с. 9].

• 2.    Компрессивность. С этой точки зрения текстовая аллюзия трактуется как номинативная свертка исходного текста или его фрагмента, «замещающая» его содержание [5, с. 99]; еще М. Риффатер отметил, что в аллюзии «каждый лексический элемент – это верхушка ( tip , букв. ‘кончик’. – В.М. ) айсберга, вся семантическая система которого сжата в одном слове» [35, с. 627].

Робер де Богранд и Вольфганг Дресслер ввели понятие медиации – степени напряжения в понимании интертекстуальных отсылок адресатом: так, «медиация существенно меньше, если упоминается хорошо знакомый текст» [12, с. 188]. Факторами, затрудняющими опознание и понимание вставок из чужой речи, а значит препятствующими «интертекстуально эффективной коммуникации» [40, с. 94], представляются: а) отсутствие ссылки, что характерно для аллюзии, аппликации и травестирования; б) небольшой объем (примета аллюзии). Каквидим, наибольшие затруднения возникают при восприятии аллюзии, поэтому ее характеризуют как «стопорящий блок» [35, с. 6] и говорят об «аллюзивной компетенции» [21, с. 143].

Как сложный, интертекстуально обогащенный знак аллюзия имеет ассоциативную опору. Здесь выделим два случая: 1. Опора на предтекст. В повести О. Генри «Короли и капуста» один приятель поведал другому, как некий мошенник заработал 288 долларов, сбыв партию фальшивых часов. И продолжает свой рассказ: Так вот, я и говорю: у Генри было 360 долларов, а у меня 288 . 2. Опора на претекст: Идемте в городской сад. Я вам устрою сцену у фонтана (слова Остапа Бендера, обращенные к самозваным сыновьям Е. Петрова «Золотой телёнок»). В приведённой фразе содержится аллюзия к сцене встречи Самозванца с лейтенанта Шмидта Шуре Балаганову и Паниковскому в романе И. Ильфа и Мариной Мнишек в драме «Борис Годунов» А.С. Пушкина (ср.: «Ночь. Сад. Фонтан»).

Предтекст как опору для осмысления текста именуют горизонтальным контекстом, прецедентный текст – вертикальным контекстом, ср.: «Тремя измерениями <текста> являются: сюжет написанного ( écriture ), адресат и внешние тексты (три элемента диалога). Таким образом, статус слова определяется: а) горизонтально : слово в тексте принадлежит его сюжету и адресату; б) вертикально : слово в тексте ориентировано на совокупность литературных текстов прошлого или настоящего» [24, с. 84].

Эпитроп [греч. επιτροπή ‘намек’, букв. ‘поворот к чему-л.’] представляет собой «фигуру отсылки», используемую «ради стиля или дабы не наскучить судье либо <другому> слушателю, досаждая ему всем тем, что мы можем рассказать, но говорим достаточно для того, чтобы он понял все остальное» [33, с. 234]. Иными словами, эпитроп как способ «сказать несказанным» [17, с. 57] является приемом указания таких фактов и деталей, которые дают адресату возможность самостоятельно прийти к определённому выводу относительно характеризуемого предмета: Живет генерал Хвалынский в небольшом домике, один; супружеского счастья он в своей жизни не испытал и потому до сих пор еще считается женихом, и даже выгодным женихом.Зато ключница у него, женщина лет тридцати пяти, черноглазая, чернобровая, полная, свежая и с усами, по будничным дням ходит в накрахмаленных платьях, а по воскресеньям и кисейные рукава надевает (И.С. Тургенев). Намеки такого типа именуют бытовыми аллюзиями; в этом случае под аллюзией понимают косвенную отсылку к любому известному для адресата факту [7, с. 12]. Эпитроп может опираться на исторические сведения: В . Жириновский. Явлинский, не вылезая, сидит в Давосе, а к двухтысячному году он хочет вернуться в Россию в запломбированном вагоне (Московский комсомолец, 27.04.1998). Такие аллюзии называют историческими.

В филологии распространено понимание аллюзии как «намёка на другое литературное произведение» [29, с.39], «способа одновременной активизации двух текстов» [14, с. 107], «вида интертекстуальности» [31, с. XI и 5]. В этой связи Дж. Кумбз констатирует: «Современные теории аллюзии, постулирующие исключительно “литературную” основу аллюзии, неспособны объяснить феномен нелитературных аллюзий» [16, с. 475], т. е. аллюзий, являющихся видами эпитропа.

Аппликация [лат. applicatio ‘приложение, применение’] состоит в использовании фрагмента известного адресату текста без ссылки на источник [30, с. 15–16]: У частного поверенного Зельтерского слипались глаза. Природа погрузилась в потёмки. Затихли ветерки, замолкли птичек хоры и прилегли стада (А.П. Чехов. Гость). На фоне прозы заметна иностилевая стихотворная «вставка» из хрестоматийно известной басни И.А. Крылова «Осел и соловей». По своей номинативной технике аллюзия, в отличие от аппликации, представляет собой фрагментарное, зачастую неточное воспроизведение части претекста: «Аллюзия не предполагает формальной идентичности. Примеры маркеров – искаженная цитата или одиночное существительное в новом падеже» [14, с. 110]. Ввиду этой формальной её особенности аллюзию уподобляют неясному эхо, возвращающему звук в искажённом виде, а также «реверберации» [22, с. 32]. Отсутствие ссылки на исходный текст сближает эти два приема.

В специальной литературе текстовая аллюзия и аппликация не разведены. Так, И.Р. Гальперин отмечает, что в структурном плане аллюзия представляет собой «слово или фразу» [18, с. 187]; в словаре А.П. Квятковского как примеры аллюзии приводятся крылатые выражения Я умываю руки и Демьянова уха . Однако по своей номинативной технике аппликация представляет собой полное и точное воспроизведение части текста (как минимум, словосочетания), в то время как текстовая аллюзия состоит в воспроизведении фрагментарном и неточном . Нецелесообразно определять аллюзию и как «употребление ходового выражения в качестве намека на хорошо известный факт, исторический или бытовой» [3, с. 21], поскольку в этом случае становится невозможным разведение уже трех понятий: аллюзии, аппликации и эпитропа.

Давно замечено, что опорой аллюзии могут стать не только содержательные, но и звуковые ассоциации, ср.: «Аллюзия, лат. аllusio . В риторике: фигура, с помощью которой намекают на что-либо или подразумевают что-либо на основе некоторого <смыслового> сходства имен или их звучания» [19, ф. 14 A]. Намек на основе близкозвучия принято именовать фонетической аллюзией. В одном из рассказов М. Зощенко читаем: Только, может, посмотрел он на одну надпись, вдруг в Ригу поехал . А.А. Реформатский поясняет: «Вместо его вырвало говорят он поехал в Ригу (по каламбурному созвучию)» [9, с. 106]. Фонетическая аллюзия может выступать в комбинации с парафразом; в этом случае наблюдаем «переделку устойчивого выражения», основанную «на замене одного из его членов словом, близким по звучанию» [2, с. 255]: Как говорят в народе, в семье – не без Мавроди (Заголовок статьи).

И.В. Арнольд указывает на то, что «строго разграничить аллюзию и другие виды подразумевания довольно трудно» [1, с. 103–104]. Неразграничение ряда рассмотренных выше понятий превращает аллюзию в неопределенный, а потому не поддающийся определению теоретический конструкт. Разнобой в осмыслениях и истолкованиях приводит к тому, что среди понятий стилистики аллюзия считается одним из наиболее «размытых» [6, с. 25].

Первоначально термин аллюзия означал любую игру на смыслах или звучании слов [лат. allusio-verborum ‘игра слов’

Ю. Скалигер (1484–1558) рассматривает аллюзию в главе «Анноминация, парономасия, или аллюзия», полагая, что «в серьёзных жанрах аллюзия не используется» [36, с. 131]. Понимание аллюзии как каламбурной парономасии («анноминации») наблюдаем и позже: «Каламбур – анноминация; игра слов, шутливая аллюзия. Каламбурить – играть на звучании слов» [11, с. 206].

При еще более широком истолковании, объединяющем трактовки Кассиодора и Скалигера, аллюзия понимается как любая ассоциация по сходству, смежности или близкозвучию [23, с. 6, 23, 62, 113]. Оксфордский толковый словарь отмечает следующие значения термина allusion: 1) ‘языковая игра, игра слов, каламбур’; 2) ‘символическое употребление или уподобление; метафора, аллегория’; 3) ‘скрытое, подразумеваемое или непрямое значение; окказиональное либо второстепенное значение’ [39, с. 349]. Такая трактовка приводит к сближениям аллюзии с метафорой, аллегорией, тропом, паро-номасией, каламбуром, аллитерацией [20, с. 420] и т. д.