Анализ виктимных паттернов поведения в семьях мужчин, страдающих алкогольной зависимостью

Проблема семейного насилия стоит достаточно остро в нашей стране [1]. По данным статистики, ежегодно от семейной тирании гибнут 14 000 женщин. При этом преступления на семейно-бытовой почве часто ассоциированы с злоупотреблением алкоголем у мужа [1, 2, 6]. Каждый такой акт имеет определенные последствия, как для самих членов семьи, так и для общества. Происходит первичная и вторичная виктимизация членов семьи, пострадавших от рук «домашнего тирана».

В настоящее время семьи больных алкогольной зависимостью продолжают являться объектом научного интереса в качестве дисфункциональной, травмирующей, калечащей ячейки общества [6]. В этих семьях существует конфликт доминирования: сначала доминирует пьяный муж, но потом, во время его трезвости -доминирует жена.

Такой вариант системы изначально несет в себе огромный аутодеструктивный заряд, реализующийся через «хронический суицид» мужа, созависимое со- стояние остальных членов семьи, в частности жен и детей, а также формирование у них виктимности [1, 2, 3, 5].

Целью нашего исследования было выявить и изучить проявления виктим-ного радикала в семьях больных алкогольной зависимостью.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ

Для решения поставленных задач изучены 125 функционирующих семей мужчин, страдающих алкогольной зависимостью. В качестве контрольных групп выбраны 62 семьи, в которых муж и жена не имели признаков алкогольной зависимости.

Все обследованные мужчины, страдающие алкогольной зависимостью (МСАЗ), клинически находились во II стадии заболевания. Преобладающей формой злоупотребления алкоголем являлась псевдозапойная: она диагностировалась у 119 пациентов (95,2%). Средняя продолжительность псевдозапойного периода составила 7,0±3,99 дней, средний нетерапевтический «светлый промежуток» - 53,1±15,42 дня. Толерантность составляла от 0,5 до 2,0 литров спиртных напитков в сутки в пересчёте на водку (1,1±0,5 л. в сутки).

Средний возраст больных алкогольной зависимостью составил 41,8±4,3 года. Срок семейной жизни в последнем браке составил 15,3±6,3 года. Возраст вступления в брак 23,4±4,3 года. Возраст жён мужчин, страдающих алкогольной зависимостью, составил 40,5±4,7 года. Срок семейной жизни в последнем браке составил 16,5±5,3 года. Возраст вступления в первый брак 22,3±3,9 года.

Средний возраст женатых мужчин, не страдающих алкогольной зависимостью (МНАЗ), составил 43,9±4,6 года. Срок семейной жизни в последнем браке составил 20,2±5,1 года. Возраст вступления в первый брак - 23,3±3,1 года. Средний возраст жён мужчин, не страдающих алкогольной зависимостью, составил 42,3±5,2 года. Срок семейной жизни составил 20,2±5,1 лет. Возраст вступления в первый брак 21,6±3,0 года.

В работе использовались клиникопсихопатологический, клинико-катамне-стический, экспериментально-психологический и статистический методы. В качестве стимульного материала использовался опросник, направленный на выявление суицидальных и несуицидальных феноменов аутоагрессии в прошлом и настоящем (Шустов Д.И., Меринов А.В., 2005). Экспериментально-психологический блок включал: тест Mini-Mult для оценки личностных особенностей респондентов, тест удовлетворённости браком, тест диагностики психологических защитных механизмов Плутчика-Кел-лермана-Конте; опросник State Trait Anger Inventory - STAXI.

Выборочные дескриптивные статистики в работе представлены в виде М±m (средней ± стандартное квадратичное отклонение). Достоверность различий параметрических величин определялась по t-критерию Стьюдента (для данных, удовлетворяющих критерию нормальности выборки); по критерию Вилкоксона (для данных не удовлетворяющим критерию нормальности выборки, но схожих по степени дисперсии данных). Для сравнения выборок по непараметрическим данным использовался критерий Стьюдента, применяемый к случайной величине количества элементов, обладающих соответствующим признаком.

РЕЗУЛЬТАТЫИ ИХ ОБСУЖДЕНИЯ

Оговоримся, что мы сознательно не рассматриваем представленность в группах суицидальных типов реакций, которых в обеих изучаемых группах в несколько раз выше, нежели в контрольных [2], которые ряд авторов также относят к виктимному «полюсу» личности, как своеобразный апогей жертвенного поведения. На наш взгляд, это излишне «прямолинейный» взгляд на природу суицидального поведения. Именно поэтому, в своей работе мы остановились на наиболее понятных и признанных паттернах и конструктах виктимного поведения.

В отношении неклассических аутоагрессивных паттернов и их предикторов поведения в группе МСАЗ, по сравнению с МНАЗ, достоверно выше показатели по следующим признакам – несчастные случаи в анамнезе (35,2% и 14,52% соответственно), подверженность серьезному насилию (28,8% и 0% соответственно), склонность к неоправданному риску (46,4% и 9,68% соответственно), склонность к депрессивным реакциям (47,58% и 9,68% соответственно), отсутствие смысла жизни (32,8% и 9,68% соответственно), а также моменты острой безысходности (43,2% и 11,29% соответственно).

Из приведенных данных видно сфор-мированность виктимного радикала [1, 2, 3, 4]. МСАЗ как будто ищут фатального исхода и провоцируют вокруг себя возникновение жизненно опасных ситуациях, совершая таким образом «социально приемлемый» уход из жизни. В сочетании с достоверно высокими показателями отсутствия смысла в жизни, наличия депрессивных реакций выше перечисленные признаки обуславливают высокую виктимность мужчин данной когорты.

Что касается неклассических аутоагрессивных паттернов поведения и их предикторов у супруг МСАЗ, нами было обнаружено, что жены МСАЗ по сравнению с женами МНАЗ показали более высокие результаты по ряду признаков. Так, например, они более подвержены сексуальному или физическому насилию в анамнезе (17,6% против 1,61% у жен МНАЗ соответственно); склонны к неоправданному риску (24,8% и 4,84% соответственно); 47,2% испытывают чувство долго переживаемой вины (жены МНАЗ – 27,42%), 45,6% - моменты острого одиночества (жены МНАЗ – 9,68%), 60,8% -моменты безысходности (жены МНАЗ – 17,74%). У жен МСАЗ так же, как и у их мужей, оценивая приведенные показатели, мы можем видеть ярко выраженный и активно функционирующий виктим-ный радикал [1, 5].

Анализируя выше приведенные показатели у супруг из «алкогольных» семей, мы видим, что алкоголизм выполняет смыслообразующую функцию для обоих супруг [2-4, 6]. С точки зрения теории транзакционного анализа алкогольная зависимость позволяет реализовывать обоим партнерам их сценарные предди-спозиции и варианты поведения, различным образом реализовывать скрытые антивитальные установки [7, 8].

Семья больного алкогольной зависимостью имеет присущие ей динамические характеристики [2]. Данная динамика подразумевает закономерное нарастание конфликтности из-за доминирования: сначала доминирует пьяный муж, но в период его трезвости доминирует жена. Здесь стоит коснуться связи между алкогольной зависимостью супруга и насилием в семье. Среди мужей, избивающих своих жен, преобладают мужчины, страдающие антисоциальное расстройство личности. Алкогольная зависимость мужа является общеизвестной причиной «внутрисмейных» убийств, где наиболее часто жертвой становится супруга больного [1, 3, 5, 6], однако велико и количество убийств женами своих пьющих мужей. При этом доказано, что у большинства членов семей больных алкогольной зависимостью, совместно проживающих с больным не менее двух лет, обнаруживают нарушения, которые объединяются понятием «созависимость» [13, 5, 6].

В настоящее время установлено, что созависимый брак формируется не случайно и по определенным признакам [5]. В первую очередь феномен созависимо-сти развивается у лиц, выросших в дисфункциональных семьях [3, 5], в которых отсутствовал один из родителей или кто-либо из родителей страдает алкоголизмом; в семьях, где дети подвергались насилию и т.д. Т.е. созависимость – это болезненное состояние, формирующееся в качестве адаптационного механизма в ответ на прошлые семейные проблемы. Считается, что семьи с аддиктивными родителями продуцируют людей двух типов: аддиктов и тех, кто о них заботится [3, 4]. Когда наступает время образовывать свои семьи, они ищут людей, которые говорят с ними на одном аддиктив-ном языке.

Наиболее типичный стереотип отношений в зависимо-созависимой системе – это так называемая «бальная система» [1, 2, 5], которая заключается в следующем: в ближайшее время вокруг алкогольного эксцесса происходит фаза набора отрицательных баллов, которая связана с нежелательным поведением больного. Сюда же относятся и эпизоды семейного насилия [1, 5]. При этом, учитывая показатели неклассических суицидальных паттернов поведения и их предикторов у жен МСАЗ, можно предположить, что в большинстве случаев они сами, к сожалению, являются провокаторами насилия и побоев. С точки зрения теории транзакционного анализа, жены МСАЗ входят в так называемый треугольник Карпмана, выступая при этом в роли Жертвы, в то время как их пьющий супруг находится в том же треугольнике в роли Преследователя [7, 8]. Далее следует дисбалансная фаза. В это время патологическое поведение пьющего прекращается. Здесь, следуя концепции треугольника Карпмана, происходит так называемое «переключение» или смена ролей: страдающий от похмелья муж оказывается Жертвой, а испытывающая праведный гнев жена – Преследователем. В этой фазе так же возможны эксцессы семейного насилия [1, 4, 5, 6]. Следом за этим фиксируется фаза компенсации. В это время происходит набор условно положительных баллов, здесь проявляется стремление пьющего супруга возместить в светлом промежутке ущерб, нанесенный близким в период эксцесса. В этот момент происходит очередная смена ролей: жена МСАЗ становится Спасателем, муж – остается в роли Жертвы. Для того чтобы загладить свою вину, МСАЗ соглашается на все условия, в том числе на лечение. По завершении данной фазы семейная система вступает в неустойчивую балансную фазу [1, 2, 3], предшествующую очередному алкогольному эксцессу. С началом очередного эксцесса алкогольный цикл повторяется.

Ленор Уолкер (1970-е гг.) разработала теорию о цикличном характере насилия [1, 5]. Согласно ее концепции домашнее насилие – это повторяющийся с увеличением частоты цикл действий, включающий четыре стадии: сначала происходит нарастание напряжения в семье, при этом жертва старается утихомирить агрессора; далее – насильственный инцидент (происходит вспышка ярости вербального, эмоционального или физического характера). После происходит этап примирения, за ним следует период спокойствия в отношениях, так называемый «медовый месяц». Здесь качество отношений пары возвращается к первоначальному, партнеры вступают на первую стадию.

Весь этот процесс был назван Э. Берном «игрой», которая согласно концепции транзакционного анализа позволяет людям избегать истинной близости, а также реализовывать сценарий [7, 8].

Здесь стоит отметить любопытный факт: зачастую один из супругов использует аверсивный стимул для управления другим членом семьи [1, 2]. В свете теории социального научения, семейный конфликт является результатом злоупотребления тактикой аверсивного контроля, в ущерб положительному подкреплению (например, жена выражает недовольство, что провоцирует пьянство мужа). В данном случае неэффективные попытки жены контролировать поведение мужа фактически подкрепляют и поддерживают такое поведение [1, 2, 4, 5]. Интересен парадокс, лежащий в основе таких отношений: якобы созависимые подчиняют свои интересы и потребности нуждам зависимых и занимают положение жертвы. Фактически созависимые занимают доминирующее положение и подчиняют себе зависимого человека [3]. В свете этой концепции инциденты физического насилия по отношению к женам МСАЗ со стороны их супруг могут рассматриваться, как акты своеобразной провокации, производимой на полуосознанном уровне [5], для укрепления свое семейной позиции и получения так называемых выгод: внутренних и внешних психологических, социальных, биологических и экзистенциальных [7].

Перейдем теперь к рассмотрению личностно-психологических характеристик супруг из семей больных алкогольной зависимостью.

Изучая психологические защиты МСАЗ, мы выяснили, что преобладающими среди них являются вытеснение, регрессия и проекция. Их сочетание отражает пассивно-агрессивный стиль личностной адаптации. У жен МСАЗ ведущими психологическими защитами были проекция и замещение. Так же для них характерны высокие показатели шкалы направленности гнева «на себя» - 14,5±4,5 (12,6±3,2 в контрольной группе).

По данным теста Mini-Mult МСАЗ характеризовали пассивность, медленная адаптация, неустойчивость в социальных конфликтах, склонность к депрессивным реакциям.

Их жен – тенденция разрешать жизненные проблемы уходом в болезнь, игнорирование проблем, а также создание искаженной картины реальности.

При ближайшем рассмотрении личностного склада этих женщин, на себя обращает внимание, мощный мазохи-стический радикал [4, 5]. С точки зрения Стивена М. Джонсона данный тип характера формируется в ответ на обиду, нанесенную в детстве [2, 5]. Ребенок сохраняя воспоминание о том, как когда-то была сломлена его воля, и что он выжил, несмотря на это; в связи с чем принимает решение «я не буду злиться, но я отомщу». Однако он настолько слаб, что единственным путем доступным для победы над другой личностью является лишь способность находить радость в собственном положении, демонстрировать это миру и отвергать любые попытки изменить положение вещей. Их преследует запущенный внутри них механизм аутодеструкции, являющийся следствием интериоризации разрушающих садистических сил, некогда действовавших на него [1, 2, 3, 5]. В контексте теории транзакционного анализа – это родительские предписания «Не живи» и «Не будь важным» [7, 8]. На этом уровне самоуничтожение поддерживает контакт с интернализованным садистическим объектом или установкой, выражает бунт единственно доступным для себя способом (принимает удар на себя), что в свою очередь позволяет контролировать и садистски использовать других, при этом, не беря ответственность на себя [3], и достигать состояния зависимости, которое скрыто под- держивает надежду, гордость и самоуважение путем демонстрации своей способности терпеть боль, «несправедливые» поступки, наказание [4, 5]. При этом личность тормозит все связи, которые могут принести ей удовольствие. Здесь удовольствие требует контроля и наказания со стороны негативного ин-тернализованного объекта, одновременно с тем принося надежду на получение любви, жажда которой предваряла возникновение мазохистического радикала [2, 3, 5].

При рассмотрении выше описанных теорий становится ясно, что частая подверженность семейному насилию среди жен МСАЗ, есть ни что иное как следствие функционирования виктимного радикала [1], созданного на базе аутоагрессивных установок, полученных ими, в то время, когда они находились в системе дисфункциональной семьи [2]. И является витальной необходимостью. Согласно теории транзакционного анализа, деструктивные установки, так называемые «родительские предписания» особенно активно начинают функционировать в период относительного благополучия [7, 8].

ВЫВОДЫ

• 1.    Супруги в семьях больных алкоголизмом несут внутри себя большой вик-тимно-аутоагрессивный потенциал.

• 2.    Виктимность жен МСАЗ во многом обусловлена скрытыми сценарными аутодеструктивными установками, активным мазохистическим личностным радикалом и полуосознанным стремлением к доминированию.

• 3.    Мужчины, страдающие алкогольной зависимостью часто, вопреки ожиданиям, оказываются подавляемой и используемой частью семейной структуры.

• 4.    Циклический характер семейного насилия во многом схож с системой треугольника Карпмана, что позволяет предположить игровую природу данного типа поведения; а в случае многократного его повторения – сценарий «жертвы».

• 5.    Семьи больных алкогольной зависимостью являются дисфункциональным звеном общественной системы, требующей к себе особого внимания со стороны психиатрических, наркологических, социальных служб в плане превенции и терапии не только аутоагрессивного, но и виктимного поведения.