Анти-Нордстрём: критика отдельных положений адептов урбанизации

В последнее десятилетие урбанизм стал модным направлением, в т.ч. и в рамках общественно-политической мысли [Савченко и др. 2021: 18]. Одним из признанных во всем мире гуру урбанизма является швед Челль (Кьелл) Андерс Нордстрём. Его перу принадлежит не только получившая широчайшую известность книга «Бизнес в стиле фанк» [Нордстрём, Риддерстрале 2011], но также и написанная в соавторстве с Пером Шлингманом работа «15 правил нового мира, в котором главные роли у городов и женщин» [Шлингман, Нордстрём 2019]. Их совместный труд многие позиционируют ни много ни мало как манифест современного урбанизма.

Учитывая, что формально фамилия Пера Шлингмана идет первой среди авторов, данную статью, наверное, уместнее было бы озаглавить «Анти-Шлигман», однако ввиду большей известности Нордстрёма (в т.ч. и в связи с «15 правилами») мы озаглавили наш текст «Анти-Нордстрём». Впрочем, подчеркнем: оппонировать всему, написанному в труде Ч.А. Нордстрёма и П. Шлингмана, мы не будем. Ставить под сомнение научность и ценность урбанизма – тоже. Однако некоторые важные положения «15 правил» представляются нам настолько небесспорными, что мы не смогли отказать себе в их критике.

Прежде всего, это правило № 4, гласящее, что «власть переходит от стран к городам» [Шлингман, Нордстрём 2019: 58]. Авторы придерживаются мнения, согласно которому национальные государства куда как менее эффективны в решении массы проблем, стоящих перед человечеством, а потому обречены на отмирание.

Обоснование правила, приведенного нами выше, небезынтересно, но, во-первых, стремление заменить государства на более сильных акторов имело место уже более столетия назад. Можно вспомнить, например, 28-го президента США Вудро Вильсона и его планы по созданию Лиги Наций, которая стала бы регулирующей общемировой организацией, с целью «формирования универсального сообщества, построенного на общей для всех концепции либерально-демократического миропорядка» [Романов 2005: 31]. В итоге же ни Лига Наций, ни ООН позиции национальных государств не потеснили (транснациональные корпорации, кстати, – тоже).

Во-вторых, число национальных государств растет. На момент создания ООН его членами было всего 49 государств, а сейчас их число превышает 200 (сюда причислим частично признанные государства, включая Абхазию и Южную Осетию). Можно, разумеется, говорить о том, что смешно сравнивать вклад в мировую экономику любой из ТНК и, опять же, любой из «банановых республик», однако нельзя не упомянуть следующее: в большинстве своем даже слаборазвитые государства имеют право голоса в Генеральной ассамблее ООН и тем самым оказывают влияние на процесс принятия важных и даже важнейших политических решений. То есть, с институциональной точки зрения национальные государства существуют, и права у них тоже наличествуют. Да и сокращение числа государств также не происходит. Для сравнения: ни ТНК, ни городские агломерации правом голоса в ООН не обладают.

В-третьих, отмирание национальных государств неизбежно ведет и к отмиранию власти их глав (включая авторитарных правителей). Каким образом авторитарные правители, число которых в мире велико, откажутся от реальной власти, совершенно непонятно. Разумеется, можно признавать, что они в результате развития капитализма «в стиле фанк» окажутся на обочине развития цивилизации, однако вряд ли такое объяснение можно признать исчерпывающим.

Далее, мы не согласны с тезисом, согласно которому 600 городов составят костяк всей мировой экономики [Шлингман, Нордстрём 2019: 21]. В самом деле, справедливо отмечается, что «гиперурбанизация в развивающихся странах Азии, Африки, а теперь и в странах СНГ опасна вдвойне, так как происходит вширь (а не вглубь, как в развитых странах). Чаще всего там преобладает ложная урбанизация, когда на фоне стремительного роста городского населения почти или вовсе отсутствует экономический рост. Такие мегаполисы не стали и вряд ли в обозримом будущем станут двигателями экономического роста и структурных преобразований в экономике» [Добрецова 2006: 118]. Иначе говоря, конечно же, можно будет выделить 600 наиболее развитых городов в мире, однако будут ли именно они оказывать влияние на экономику большей части стран и регионов, или же это будет не совсем так, – пока не ясно. Да и насколько велико сегодня влияние крупных деловых центров на положение дел в больших городах в странах «третьего мира» (в худшем понимании данного словосочетания) – тоже не всегда понятно: в отдельных случаях это самое влияние если уж не нулевое, то близко к нему.

Далее, нельзя не упомянуть, что П. Шлингман и Ч.А. Нордстрём не затронули всерьез вопрос о том, что же нужно будет делать с населенными пунктами меньшего порядка, нежели мегаполисы. А ведь исследователи отмечают, что «в ближайшее время видеть покинутые и оставленные людьми населенные пункты можно будет достаточно часто, т.к. по причине последствий экономического кризиса люди бегут в большие города для лучшей жизни, у них нет никакого желания туда обратно возвращаться. Они начинают жить в другом месте, а города становятся заброшенными, что, естественно, вызывает ужасную грусть и тоску, одновременно являясь колоссальной проблемой, которую необходимо будет решать современному урбанисту» [Орлов 2020: 20]. Собственно, такого рода проблема характерна сейчас для ряда стран, включая Российскую Федерацию и США [Пахомова, Чернева 2016: 173], однако говорить о наличии какого-то оптимального пути решения данной проблемы не приходится. Ч.А. Нордстрём и П. Шлингман тоже не дали ответ на этот наболевший вопрос.

И наконец, наличествует еще одна тенденция, которая во многом идет вразрез с мнением урбанистской общественности. В самом деле, «сегодня параллельно урбанизации протекает и обратный процесс – рурализация, который в социально-духовном плане выражается в переносе городской специфики повседневной жизни в село» [Димитричева и др. 2021: 190-191]. Означенный процесс «является следствием того, что люди устали от цивилизации, бешеного ритма, пробок, вечного цейтнота. Несмотря на то что им удалось многого добиться (получить хорошую работу, обеспечить себя различными материальными благами и т.п.), они перестали чувствовать себя психологически комфортно, утратили радость жизни, перестали испытывать счастье. В некоторых случаях люди буквально “убегают” из города» [Иванова, Подольская 2020: 127]. Разумеется, далеко не все бегущие из города стремятся к архаике, да и к занятию сельским хозяйством – тоже. Многие как раз «перевозят» с собой городские привычки на новое место проживания. В какой-то мере даже возможна, с одной стороны, тенденция переселения людей без опыта проживания в городах в мегаполисы и, с другой – оттока горожан в далеко не первом поколении из мегаполисов. Как в таких реалиях мегаполисы сохранят в полном объеме свои конкурентные преимущества, не совсем понятно. П. Шлингман и Ч.А. Нордстрём ответа на этот вопрос также не дают – во всяком случае, пока.

Нам представляется, что урбанизм как направление общественно-политической мысли не только имеет право на существование, но также и позволяет сформулировать немало полезных рекомендаций для политиков, управленцев и государственных деятелей разного уровня. Однако в ряде случаев взгляды урбанистов могут быть охарактеризованы как красивые мечты о прекрасном мире будущего. Никакие вооруженные конфликты в нем невозможны по причине стремления мегаполисов к сотрудничеству, однако как перейти к этому бесконфликтному миру будущего – неизвестно. Можно даже вспомнить, как урбанисты конца позапрошлого века строили в 1898 г. мрачные прогнозы относительно будущего крупных городов по причине невозможности ликвидации конского навоза на улицах (гужевой транспорт был тогда основным)1, но, как известно, развитие автомобильного и электрического транспорта напрочь опровергло те пессимистические выводы.

Общий же итог, по нашему мнению, таков: труд П. Шлингмана и Ч.А. Нордстрёма содержит в себе немало полезной информации, хотя часть прогнозов носит нереалистичный характер. Фактор военных действий авторами полностью отвергается, что, как показывает практика, является неразумным.