Античное наследие в религиозной полемике xvi-xvii вв. (на примере «Апокризиса» христофора филалета)

ANCIENT HERITAGE IN THE RELIGIOUS DEBATE OF THE 16th-17th CENTURIES (TEXTUAL ANALYSIS OF THE TREATISE “APOKRISIS” BY CHRISTOPHER FILALET)

M. P. Samoilova

Linguistics University of Nizhny Novgorod

31a Minin St., 603155 Nizhny Novgorod, Russia

Религиозная полемика периода подготовки и реализации Брестской унии сыграла решающую роль в процессе перехода восточнославянской мыслительной практики от традиционных методов древнерусского «мудрования» (ссылка на Писание) к рационалистическому дискурсу Нового времени. Этот процесс заключался в освоении античных методов рационалистической аргументации. Споры православных с католиками положили начало применению Аристотелевой логики в доказательствах, наконец, к признанию доминанты аристотелизма в отечественной интеллектуальной практике [7, c. 258].

Потому уместно вспомнить замечание А. Ф. Замалеева и В. А. Зоца о значении полемики для развития западноевропейской мысли, согласно которому «постоянное полемическое напряжение, в котором пребывала богословская мысль на Западе, ее прямая зависимость от куриальной политики требовали от нее активного освоения церковного наследия, обращения к философским учениям древности» [2, c. 64].

На рубеже XVI-XVII вв. полемический накал борьбы между сторонниками католицизма и унии, с одной стороны, и защитниками православия, с другой, достиг своего апогея. Мысль участников полемики работала с предельным напряжением, стремясь собрать под конфессиональные знамена как можно большее число приверженцев, а в теоретическом плане – охватить важнейшие моменты догматики, выразившиеся в дебатировании тринитарных, христо-логичесхих, культовых и других сюжетов с целью поставить их на службу православия, либо католико-униатства. При этом светская политика определяла религиозные интересы полемистов, стимулируя их обращение к исследованию культурно-исторических проблем, которым неизменно придавалась конфессиональная окраска.

Среди множества обсуждаемых вопросов в полемической литературе доминировала проблема конфессионального (в современном прочтении – духовного и культурного) единства и истинности веры поляков, литовцев и русских. Эти вопросы понимались и высказывались каждым оппо- нентом по-своему (зачастую с позиций, исключающих компромисс), однако тема интеграции общества, духовного единства поляков, русских и литовцев постоянно ставилась ими во главу угла, обосновываясь догматически и исторически, и разрабатывалась со всей страстностью полемического таланта.

Стремление избежать ошибок и промахов в доказательствах, как можно основательнее убедить читателей – прямой адресат полемики – в своей правоте, дискредитировать взгляды противника, – все это обязало авторов к предельной логической строгости теоретических построений. Жесткие правила полемической «войны идей» с необходимостью диктовало использование испытанного словесного оружия – приемов и методов Аристотелевой силлогистической логики, а также диалектики в античном понимании ее как искусства вести ученый спор. Исходя из этого, одной из основных задач нашего исследования будет «силлогистический анализ богословских сюжетов»[2, c. 74], а также социальных вопросов, составивших предмет полемики.

Одной из первых работ в период подготовки Унии стал трактат знаменитого виленского иезуита Петра Скарги [8, c. 86], чье сочинение «О единстве церкви Божией под одним пастырем и о греческом от этого единства отступлении» (1577) «не только определило содержание и направленность идейной борьбы между католиками и православными в период подготовки и проведения унии, но и стало своего рода колыбелью рождения западнорусской полемической литературы» [3. c. 124]. Первым ответом на трактат Скарги стал текст Василия Суражского «О единой истинной православной вере и о святой соборной апостольской церкви» [11].

Затем сразу после заключения унии был опубликован текст Христофора Филалета «Апокрисис албо отповедь на книжкы о съборе Берестейскомъ» [13] 1598 года. Исследователь «Апокрисиса» Н. А. Скабланович, определяя его роль в западнорусской полемической литературе, заявляет, что «по богатству и важности научно-богословского и исторического содержания он занимает чуть ли не первое место в западно-русской православной полемике XVI-XVII вв.» [10, с. 3-4]. Столь же высокие оценки дают произведению А. С. Лаппо-Данилевский [4] и авторы «Полного православного богословского энциклопедического словаря», особо подчеркивая при этом научность «Апокрисиса», а также светский характер поставленных в нем проблем [5].

Причиной такого единодушия церковных и светских авторов в оценке этого произведения послужил логикофилософский метод обоснования его автором дебатируемых проблем. Новизна сущности этого метода проявляется, во-первых, в отказе от абсолютности истины Священного писания при изложении своих взглядов и, во-вторых, в безоговорочном признании рациональной логики как единственного и незаменимого способа доказательства.

Поэтому нигде в тексте книги не встречается традиционных приемов византийско-русского «мудрования», а также рассуждений о пользе либо вредности «внешней» философии. Стиль мышления Филалета характеризуется строгой последовательностью и логической взаимосвязью суждений, ясностью постановки проблем и выверенностью заключений, глубиной анализа как оппонируемой работы Скарги, так и тех исторических реалий, которые она отразила, с опорой на неопровержимые факты и документы, что и обусловило силу убедительности произведения, которая заставила сгруппировать вокруг «Апокризиса» всю порожденную унией полемику [4, c. 44] и вызвала ожесточенные нападки сторонников альянса с Римом Ипатия Потея [6] и Мелентия Cмотрицкого [9, 21-23]. Недаром поэтому столь нежелательная для католико-униатов книга в течение тридцати лет после ее выхода в свет систематически истреблялась [5, стб. 2308], и даже такие ее талантливые недруги, как И. Потей и М. Г. Смотрицкий не смогли противопоставить произведению ничего существенного, кроме обвинений Филалета в «кальвинской ереси» [9, с. 53-56].

Успех «Апокрисиса» был обеспечен благодаря блестящему знанию и талантливому практическому воплощению его автором секуляризированных критериев истинности, а также принципов и методов логико-философского наследия Аристотеля во всей их совокупности, а не только с помощью отдельно взятой его схоластической силлогистики, что типично для произ-ведений П. Скарги [8. c. 88]. В предисловии к своему трактату (где четко определены причина и цель исследования, постановка проблемы, логические принципы полемики, структура книги, источники, на которых основаны доказательства, и даже терминологический справочный аппарат) Филалет, в частности, подчеркивает, обращаясь к читательской аудитории: «Толко тя о то, ла-скавый чителнику, пильне прошу: хочешь ли тыхъ споровъ нашихъ добрымъ судиею быти, нехай ти не будетъ тяжко тую отповедь нашу ... отъ початку до конца (бо тут одны речи з другыми, весполъ объясняючи и утверждаючи, на кшталтъ огнивъ ланцуховыхъ, споены суть) с пилностью, статечне и з уваженьемъ прочитати» [13, стб. 1016, 1027]. Следовательно, текст «Апокрисиса» представляет собою логическую цепь причинно-следственных взаимосвязей, где суждения вытекают одно из другого («оны речи з другы-ми, веспол объясняючи и утверждаючи, на кшталтъ огнивъ ланцуховыхъ, споены суть»), а следствие (как вывод) есть одновременно и «часть привходящего (причины) и начало (кауза) дальнейших рассуждений, приводящих к очередному следствию и т.д., заключая в себе в то же самое время и отличие от привходящего (причины)» [1, с. 197, 246, 248]. Филалет апеллирует к деятельному уму читателя, выделяя такие его признаки, как «пилность» (тщательность), «ста-течность» (спокойствие) и «уваженье» (внимание), – лишь при этих условиях адресат может понять и по достоинству оценить содержание книги («предмет мысли» автора). По сути дела этот фрагмент предисловия есть не что иное, как трансформация мыслителем концептуального положения Аристотелевой гносеологии о «деятельном уме, обладающем предметом мысли» [1, с. 246].

Экспликация Х. Филалетом общего логического принципа своих размышлений, апеллирующая к «деятельному уму» читателя ситуативно актуализирует важное теоретическое положение теории познания Аристотеля. Вместе с тем, автор «Апокрисиса» выходит за рамки Аристотелева метода познания (хотя и основывается на нем), показывая собственное понимание диалектики не как схоластическое, сущность коего составляет утонченная игра ума философскими понятиями и терминами в пределах силлогизма, но скорее в качестве позднеренессансного ее прочтения как творчески познавательного единства анализа и синтеза, что подтверждает следующий фрагмент произведения: «В порядку той отповеди, стосовали есмыся, яко найлепей могло быти, до порядку, которого тотъ дееписъ (так Х. Филалет иронически именует Скаргу – М.С.) в писанью своемъ за-жилъ. Однак же, ижъ некоторые речи и килка кротъ на роз- ныхь местцахъ повторяете, а намъ на одну речь килка кротъ отповедать не слушне ся здало, – для того жъ все тые што-переднейшие пропозицие, которые онъ твердить, якобы зрейстровавши, если суть правдиви, албо нетъ, у особныхъ розделехъ на кшталтъ квестий (вопросовъ) розложеныхъ, подпоры его уважаючи, и свои противъ тому приточаючи, спираемося...» [13, cтб. 1016]. Аналитическая техника Х. Фи-лалета заключает в себе следующие логические операции: сначала он выделяет в тексте П. Скарги главные мысли, сводя в одно утверждение повторения; затем опровергает аргументацию П. Скарги, противопоставляя ей учение православной церкви и доказывает свои суждения логическими контрдоводами. В логических рассуждениях Х. Филалета доказательство верности учения православной церкви является для автора «Апокризиса» задачей второстепенной, недаром из всех догматических вопросов он выбирает для обсуждения лишь один – о верховенстве папы Римского, да и тот касается преимущественно земных, а не небесных дел. На наш взгляд такая секуляризация круга дебатируемых проблем целиком обусловлена опасностью политической обстановки, которую породила Брестская уния: под угрозой оказалось существование русских как нации в западных землях, ибо в ту эпоху, как справедливо утверждал еще в начале ХХ в. Ф. Титов, «в Польше вероисповедное отличие имело настолько важное значение и так тесно было связано с народным отличием, что например, переход из одного вероисповедания в другое равнялся переходу из одной народности в другую» [12]. Таким образом, успех действий Рима в уничтожении православия в западной Руси целиком определил перевод религиозных интересов мыслителя в сферу социальной и политической практики. И, наконец, стоит обратить внимание на еще одну особенность логикогносеологического метода Филалета, изложенную в предисловии к «Апокрисису», которая имеет отношение к рецепции античного методологического наследия: «А ижъ ся.., – пишет автор, – в томъ ответе такъ часто противко деепи-сови пытаньемъ наробяетъ, чинится то для того, абы где бы зась хотелъ намъ отписати,.. нехайже на все отповедаетъ: обачимо, якъ съ того выбрнетъ. Другая причина того такъ частого пытанья есть, абы ся фантазии (думе) и превзятости тыхъ догодило, который не учоными быти, але все всехъ, а особливе насъ,.. учити хотят... (Третья причина – М.С.): ... А то ся бадаемо, пытаемо, доведуемо у тыхъ велебныхъ света того мудрецевъ, съ тою певною надеею, же тыи пытанья наши, который ся тутъ попросту подаютъ, не толко отъ нихъ потоптаны не будутъ, але тежъ... завстыженемъ ихъ... здо-ровя душного прагнучимъ окажутъ.» [13, стб. 1020-1022]. Согласно данному фрагменту, изложение Филалетом своих взглядов в форме вопросов («пытань») преследует троякую цель: Автор желает получить ответ на них от самого Скар-ги и его коллег по перу. Он надеется поставить в тупик тех сторонников унии, которые не являясь учеными сами (и потому слепо веря обману католических и униатских апологетов), стремятся в то же время поучать православных, выступающих против альянса с Римом. Филалет надеется пробудить этими вопросами критическое отношение к унии у тех, кто пока еще верит ее поборникам. Принципиальной новизны такой логический прием не содержит: он является традиционным в схоластических спорах и ши-роко применяется П. Скаргой, В. Суражским, И. Вишенским и многими другими полемистами эпохи. Однако Х. Филалет впервые в полемической литературе этой эпохи тщательно обосновывает методологическое значение риторических вопросов в аспекте их идеологического воздействия на читателя, применяя для этого индуктивный метод Аристотеля – «наведение», – согласно которому определение отдельных свойств изучаемого предмета служит постижению его сути с точки зрения «лишенности или обладания» выделяемых элементов теми или иными качествами [1, с. 261, 284]. Надо сказать, что Аристотелево «наведение» преобладает как основной способ доказательств и опровержений во всем тексте «Апокрисиса». Такой прием, как указывал Н.А. Ска-бланович, «известен в полемике под именем доказательств от разума» [10, 34].

Трактат Филалета являет собой цельное произведение, обладающее до педантизма продуманной структурой, в которой практически воплощен логический метод Аристотеля. Каждая из четырех его основных глав снабжена введением, где вскрываются ошибки оппонента и излагаются собственные приемы спора. Предмет обсуждения, как правило, сформулирован в заголовках частей и разделов, как, например, в тексте предисловия первой части [13, стб. 1024].

Выявив с помощью анализа слабости оппонента, Х. Фи-лалет излагает и собственный метод полемики, согласно которому «противный а розный отъ себе речи, подле себе положоныи, сами ся объясняти звыкли», предлагая по сути дела сравнительный анализ в рамках индуктивного метода, где тезис, являющийся каким-либо общим суждением (что мы наблюдаем в заголовке части – авт.), обосновывается с помощью единичных или менее общих суждений. Точность «отповедей» Х. Филалета при этом подкрепляется текстами современных ему документов, которые П. Скарга сознательно игнорировал в своей работе.

Изложив далее «порядокъ и суму» своих опровержений [13, стб. 1024], автор «Апокрисиса» приводит цепь индуктивных умозаключений, конкретизирующих его общий тезис в восьми разделах части и имеющих при этом одну и ту же форму мысли, где он постепенно подводит читателя от знания об отдельных предметах к знанию о классе, от знания одной степени общности к новому знанию большей степени общности. Часто Филалет стремится использовать полностью метод Аристотелевой индукции, раскрывая особенности всех без исключения сторон дебатируемого предмета с целью получения о нем исчерпывающего знания, и, надо сказать, делает это блестяще. Применяемый автором «Апокрисиса» индуктивный метод (или, согласно Аристотелю, «силлогизм по индукции» [1, с.168]) в сочетании со сравнительным анализом документальных источников позволяет ему сделать общее заключение, в соответствии с которым основное постановление униатского Брестского собора не имеет юридической силы, поскольку существует иной документ – «Декрет» собора православных, происходившего одновременно с первым и квалифицировавшего поступок части высшего духовенства Киевской митрополии как «выкроченя» (предательство) интересов русского населения Речи Посполитой.

Аналогичным образом построены все суждения трактата.

Исходя из приведенной выше аргументации, можно прийти к выводу, что «Апокрисис» Христофора Филалета есть сознательное и удачное воплощение его автором индуктивного метода Аристотеля в полемической литературе западной Руси, которое вписало новую страницу в процесс освоения восточнославянской духовностью интеллектуального наследия античности, показав силу научно-логического мышления в борьбе с экспансией католицизма. Степень секуляризации авторских идей при этом возрастает по мере перевода полемической проблематики из области христианской догматики в политическую сферу, где конфессионально-догматические дистинкции становятся по сути дела лишь своеобразными духовными индикаторами взглядов Филалета, им нигде не отводится той доминирующей роли, которую они играли ранее и зачастую будут играть впредь в полемических памятниках XVI-XVII вв.