Антон Владимирович Карташёв в период обучения в Санкт-Петербургской Духовной Академии (1895–1899)

* Photos are taken from open sources.

А. В. Карташёв

Санкт- Петербургская Духовная Академия наряду с другими духовными академиями — Московской, Казанской и Киевской — считалась элитным учебным заведением, где готовились кадры ученых- преподавателей, а также занимающих церковноадминистративные должности. К концу XIX в. она имела длительную историю своего существования и продолжительные традиции; относительно неплохое материальное обеспечение и более строгий подбор кадрового состава администрации и преподавательского коллектива способствовали успешному развитию научной и преподавательской деятельности1.

Во второй воловине XIX в. церковноисторическая школа в стенах столичной Академии занимала особое положение благодаря трудам выдающихся ученых. За время своего обучения (с 1894 по 1899 гг.) А. В. Карташёв имел возможность слушать лекции В. В. Болотова (по предмету «История раннехристианской Церкви»), И. С. Пальмова2 (по предмету «История славянских Церквей»), прот. Павла Николаевского (по предмету «История Русской Церкви»)3.

По словам протопр. Иоанна Мейендор-фа А. В. Карташёв любил рассказывать студентам о Санкт- Петербургской Духовной Ака демии, где царила атмосфера науки и подлинной церковности, «об историке В. В. Болотове, знавшем только три дороги: в аудиторию, в библиотеку и в храм; об “умнице” епископе Сергии (Страгородском), ректоре академии, впоследствии местоблюстителе и патриархе; о “праведном” Вениамине (Казанском), однокашнике Карташёва, а затем митрополите Петроградском, мученике за веру, погибшем в 1922 году»4.

При этом следует учитывать, что мнение Антона Владимировича о «“святых” ака-демиях»5 относилось к периоду эмиграции, тогда как в годы преподавательской деятельности в академии он был более критичен к духовному образованию. Так, на 10-м заседании религиозно- философских собраний (проходивших в Санкт- Петербурге с 1901 по 1903 гг.) он заявил, что их воспитывали в духовных школах под влиянием аскетического идеала6. Приблизительно в это же время в личной беседе с З. Н. Гиппиус Антона Владимирович признался, что под этим влиянием он был «убежденным аскетом, до небоненавистничества, а теперь у него многое меняется»7.

Под аскетическим идеалом А. В. Карташёв подразумевал якобы фундаментальное вероучение исторического христианства, который подразумевает утверждение святости «духа» и отрицание святости «плоти». То есть некое следование сугубо духовным, загробным идеалам и при этом отречение от всего мирского (в том числе от светской культуры и науки, участия в решении злободневных общественных и тем более проблем политических), так как «весь мир лежит во зле» (1 Ин 5:19).

Вероятнее всего, такое восприятие исторического христианства А. В. Карташёвым было во многом обусловлено проблемами Церкви в синодальный период (пассивности, подчиненности интересам государства, отсутствии соборности на разных уровнях и жесткий контроль)8.

Поэтому, несмотря на то, что А. В. Карташёв внешне следовал аскетическому идеалу, в годы обучения в Санкт- Петербургской Академии (если не раньше) в нем возник внутренний конфликт убежденного аскета (стремящегося к личной святости) и одновременно неприятия (до «небоненавистничества») этого идеала, которое его призывало к индифферентному отношению к вопросам «плоти». Именно эта индифферентность для Антона Владимировича была неприемлема, т. к. он воспитывался в семье, где верили в социальный прогресс через активное участие самого общества. Отец А. В. Карташёва стал живым воплощением этой веры: из крепостного он стал земским гласным Екатеринбургского уезда.

Судя по всему, духовное образование не способствовало разрешению внутреннего конфликта А. В. Карташёва, не научило его различать в историческом христианстве Божественное и человеческое, непреходящие ценности, подлинную святость и ее исторические ошибки. В дневниковых записях З. Н. Гиппиус отметила, что в молодых воспитанниках духовных школ (участвовавших в петербургских религиознофилософских собраниях) ее больше всего возмущал упрямый рационализм. В откровенной беседе Антон Владимирович ей признался, что в нем уже нет прежней детской живой веры, только лишь «рацио... рацио...»9

Позже, в 1913 г., в переписке с С. П. Каблуковым А. В. Карташёв утверждал о том, что его рационалистическое понимание христианства было сформировано благодаря учителям в духовных школах, которые приучили его усваивать догматические истины через разум как сугубо книжную систему. Однако познакомившись со студентом Быстровым (будущим архиепископом Феофаном (Быстровым)) в стенах Санкт- Петербургской Духовной Академии, он понял, что есть люди, для которых догматы есть «живые субъективные созерцания, а разговор о них — повесть о своем психологическом опыте... а не запечатанный археологический документ, как для остального богословствующего по профессии большинства»10.

Получается, что постижение исторического христианства Антоном Владимировичем в Академии проходило в большей степени через книжную систему, которая совмещала провиденциализм с позитивизмом в отрыве от научения опытного познания мистической сущности Церкви. От этого станет более понятным его признание в письме В. В. Розанову в 1904 г.: «...Я пока еще не в состоянии вникнуть в суть русской церковной истории, потому что мало понимаю и не умею любить вообще все русское (а так называемое “истиннорусское” даже положительно ненавижу). Юный революционер и “космополит с горя” перевешивают во мне спокойствие “философа”. Чтобы понять что-либо, надо это любить. А я русскую историю никогда не любил и никогда, конечно, не полюблю»11.

В дальнейшем этот внутренний конфликт будет только нарастать в виде дилеммы: или полностью порвать с пассивным для общества историческим христианством и основать новую церковь вместе с такой же богоискательской интеллигенцией или же остаться в Русской Церкви, ища в ней подлинного Христа12.

Теперь необходимо понять, на чем было основано мнение А. В. Карташёва о том, что духовные школы воспитывали учеников в духе аскетического идеала и рационализма, или же его поздние рассказы о «святых» академиях в период эмиграции в большей степени соответствовали действительности. Ответ на поставленный вопрос сможет объяснить, почему Антон Владимирович в дальнейшем порвал все отношения с академией и стал преданным сторонником Мережковского триумвирата, которые, в конечном счете, стремились не столько к кардинальным реформам Русской Церкви, сколько к созданию новой Церкви с иными таинствами и вероучением.

По мнению ряда исследователей, Устав духовных академий от 1884 г. был создан скорее не для усовершенствования образовательной системы, а для подготовки политически и конфессионально благонадежных кадров Русской Церкви13. В духе охранительной политики Константина Петровича Победоносцева Устав существенно ограничил полномочия Совета и Правления академий — органов коллективного управления администрации и профессорско- преподавательской корпорации. Так, из ведения Совета были исключены ряд административных, учебных и хозяйственных вопросов. Теперь все его постановления контролировались и утверждались епархиальным архиереем, в том числе решения о зачислении или увольнении учащихся. Ректоры и инспекторы не выбирались, а назначались Св. Синодом. Кандидаты на преподавательские вакансии также утверждались Синодом при представлении епархиальным архиереем14.

В духовных академиях отменялись специалитеты, теперь в учебной программе был солидный перечень обязательных предметов (преимущественно общеобразовательного, богословского и исторического характера) и некоторые предметы по выбору. Была отменена публичность диспутов во время защиты магистерских работ, а для утверждения докторской работы было достаточно двух положительных отзывов рецензентов15.

По замечанию профессора Санкт- Петербургской Духовной Академии Н. Н. Глу-боковского, новый устав повлиял на снижение уровня научной и преподавательской деятельности академий: «...Эпоха поднадзорности в академиях привела к бескровной безответственности при господстве и обилии всяческих стеснений»16.

Антон Владимирович, без сомнения, придерживался схожих взглядов на реформу духовной школы. Для наглядного примера можно привести статью А. В. Карташёва «Еще один ex-профессор духовной академии», опубликованную в журнале «Русское слово» в 1912 г. В ней он написал о причинах увольнения профессоров Киевской и Московской Духовных Академий: В. И. Экземплярского и И. М. Громогласова17.

Первого уволили по настоянию архиепископа Антония (Храповицкого), в то время — члена Св. Синода, за неудачную статью «Гр. Л. Н. Толстой и св. Иоанн Златоуст в их взгляде на жизненное значение заповедей Христовых». В ней Василий Ильич помимо критики вероучения Л. Н. Толстого отметил, что его глубинные

В. И. Экземплярский

устремления являются христианскими и соответствуют устремлениям свт. Иоанна Златоуста18. За такое «смелое» высказывание В. И. Экземплярского в церковно- политической газете «Колокол» назвали «толстовцем»19. И по свидетельству Василия Ильича, перед увольнением от него даже не потребовали каких-либо объяснений20.

И. М. Громогласова уволили из Московской Духовной Академии в 1911 г. за его либеральные взгляды, которые не отличались особым радикализмом. В частности, в своих статьях он ратовал за отмену сословности духовного образования, восстановление автономии духовных академий, он также критиковал высшее духовенство, выступавшее против амнистии участников антиправительственного движения в 1905 г.21

При этом необходимо отметить, что реформа духовных академий была произведена в рамках реформ российского образования в 1880-е гг. в духе все той же охранительной политики эпохи императора Александра III. В том же 1884 г. был принят университетский устав, где основные изменения в целом были похожи: централизация управления, выстраивание вертикали власти и фактическое упразднение автономии учебных заведений. Совет и Правление подчинялись попечителю учебного округа. Расширялись полномочия ректора, который назначался министром народного просвещения и утверждался императорским указом. Декан факультета избирался попечителем учебного округа и утверждался министром народного просвещения. Кандидатов на профессорские вакансии министр или избирал сам, или же утверждал из представленных от самих университетов22.

Если в отношении произвола высказываний мнимая свобода была ограничена реформой, то в области обучения, студенту Академии предоставлялись самые широкие возможности. На каждом факультете предметы делились на основные, дополнительные и необязательные. Определенного курса обучения не было: студент перед началом семестра должен был подать список тех предметов, которые он будет изучать, на утверждение декану своего факультета. Также учащийся мог выбрать преподавателя, если по его предмету поручалось читать лекции нескольким представителям факультета23.

Таким образом, реформа светского высшего образования имела всю ту же главную цель — выстраивание вертикали управления, повышения контроля над администрацией, преподавательским составом и учащимися. Что было оправдано в свете периодических протестов и митингов в студенческой среде, начиная с 1860-х гг., которые, как правило, были направлены на достижение свобод в стенах учебных заведений24.

Отчасти можно согласиться с поздними суждениями А. В. Карташёва (изложенными в некрологе прот. Сергия Булгакова в 1951 г.) о том, что Санкт- Петербургская Духовная Академия была тихой гаванью науки и церковного благочестия25. И, казалось бы, меры ужесточения контроля над учащимися не имели никакого основания. Однако, это не совсем так. По замечанию профессора академии Б. В. Титлинова, в конце XIX — начале XX вв. протестные движения в духовных академиях были, но в отличие от протестных движений в семинариях они проходили в более сдержанных формах26. Так, в 1879 г. в Санкт- Петербургской Духовной Академии были арестованы два студента по подозрению в участии в социал-р еволюционной партии27. В 1880-х гг. в Академии издавался подпольный журнал социально- политического толка, где, в том числе, критиковалось академическое начальство28. А в 1891 г. был раскрыт подпольный студенческий кружок социалистического толка, были обнаружены революционные издания «Подпольная Россия» С. М. Степняка- Кравчинского, «Исторические письма» П. Л. Лаврова, «Манифест коммунистической партии» и т. п.29

Помимо внутреннего конфликта у А. В. Карташёва в конце 3-го курса появились проблемы со здоровьем: он заболел туберкулезом. По справедливому замечанию С. П. Бычкова, туберкулез для того времени был настоящим бичом30, о чем свидетельствуют отчеты о состоянии Академии конца XIX — начала XX вв. В них ежегодно отмечалось о смерти 1–3 студентов, которые чаще всего умирали от чахотки31.

По состоянию здоровья Антон Владимирович не смог сдать экзамены, поэтому Совет Академии оставил его на второй год 3-го курса. После окончания этого курса Антон Владимирович подал прошение о материальной помощи, т. к., по существующим правилам, казеннокоштные студенты Академии (обучение и содержание которых обеспечивалось за счет казны) обеспечивались стипендией только в течение 4-х лет. В итоге прошение было удовлетворено32.

К окончанию 4-го курса А. В. Карташёв сдал выпускной экзамен и предоста- вил на защиту сочинение «Славянские переводы творений Св. Иоанна Златоуста». Согласно отзыву научного руководителя А. И. Пономарева, труд Антона

Владимировича являлся результатом тщательной работы с солидным массивом славянских и греческих рукописей, византийской литературы и научных работ отечественных авторов. В конце отзыва Александр Иванович пожелал, что бы Совет Академии способствовал автору продолжить свои научные изыскания по данной тематике — столь важные для исследования древнерусского литературного наследия33. За эту работу А. В. Карташёв был удостоен денежной премии митрополита Иосифа (Семашко) в размере 165 руб.34, а также был удостоен степени кандидата богословия. Впереди Антона Владимировича Карташёва ждала научно- исследовательская и преподавательская деятельность.

Подводя итог, следует отметить, что, в Санкт- Петербургской Духовной Академии А. В. Карташёв получил не только блестящее высшее богословское образование, но и навыки к серьезной научной- исследовательской и аналитической работе. С другой стороны, в Антоне Владимировиче именно в это время назревал внутренний конфликт между следованием аскетическому идеалу и общественными ценностями его семьи (свобода и активное участие народа в общественных процессах). В стенах духовных школ Антон Владимирович так и не смог понять и полюбить историю Русской Православной Церкви, научиться постигать догматы Церкви не только разумом, но и опытным познанием. Отсюда — его неспособность различать в историческом христианстве Божественное и человеческое, святость в Церкви и ее исторические ошибки. Рано или поздно назревавший глубокий внутренний конфликт должен бы привести к серьезным последствиям.