Архиерейские перемещения в контексте бюрократизации и секуляризации церковного управления в первые десятилетия синодального периода

Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of the Zh. I. Alferov St. Petersburg National Research Academic University of the Russian Academy of Sciences.

• *    Images are taken from open sources.

ХVIII век — один из завершающих этапов долгого процесса подчинения Церкви государству. Русская Церковь, как и все русское общество, изменялась, в ней появлялись новые явления и тенденции. Упразднение патриаршества и введение синодального правления были далеко не единственными новшествами в русской церковной жизни. Одним из таких новых явлений стали перемещения епископов с кафедры на кафедру.

Необходимо оговориться, что архиерейские перемещения в России были известны и ранее. Так, еще в ХIII в., в 1299 г. митрополит Максим перевел епископа Симеона из Владимира в Ростов и сам стал управлять Владимирской епархией1, или в более позднее время, в 1682 г., указом патриарха Иоакима Крутицкий митрополит Варсоно-фий2 был переведен в Тверь, а через некоторое время обратно на Крутицы. Однако все случаи перевода епископов из епархии в другую епархию до ХVIII в. можно считать экстраординарными. Только лишь в синодальный период об архиерейских перемещениях можно говорить как о заметном историческом явлении.

Статистические данные о перемещениях в ХVIII в. тоже могут служить своеобразной иллюстрацией к политике, проводимой государственной машиной в отношении архиерейского сословия и Церкви в целом. Так, из 184 архиереев, поставленных с 1721 по 1801 гг., 122 епископа (или 66% от общего числа) были перемещены с кафедры на кафедру. Такие же данные по царствованиям дают ещё более яркую иллюстрацию: из числа поставленных епископов при Петре I были подвергнуты переводу 37% иерархов, при Екатерине I (вместе с Петром I) — 40%, при Анне Иоанновне — 44%, при Елизавете — 41%, при Екатерине II — 62,5%, при Павле — 89%. Налицо постоянный, если не считать елизаветинское царствование, рост количества архиерейских перемещений. Однако было бы не вполне правильно при рассмотрении архиерейских переводов руководствоваться только вышеприведенными данными, поскольку они учитывают и те перемещения, которые произошли при Павле в 1801 г. Их интересно сравнить с данными, полученными при простом подсчете перемещений, случившихся в то или иное царствование. При Петре Великом с 1700 по 1725 гг. было перемещено 18 архиереев, при Екатерине I произошло 5 перемещений, при Петре II — 0, при Анне Иоанновне и в период регентств — 17, при Елизавете их было 26, при Петре III — 5, при Екатерине II — 49 и при Павле — 28. Таким образом, можно сказать, что, например, в последние 25 лет царствования Петра I на год приходилось примерно 0,7 перемещений, в царствование Анны Иоанновны — 1,7, в правление Елизаветы — 1,3, при Екатерине II — 1,5 и при Павле — 5,6.

Приведенные выше количественные данные по перемещениям являются в достаточной мере объективными показателями колебаний правительственной политики по отношению к высшим церковным кругам и всей Церкви в целом. При этом стоит учитывать и субъективный фактор. Так, данные по елизаветинскому царствованию служат ещё одним доказательством благожелательного отношения к духовенству дочери Петра Великого. Резкий скачок перемещений при Павле можно объяснить, в частности, недоброжелательным отношением нового императора к иерархам, прославившимся в екатерининское царствование, либо желанием Павла путем «перетряски» высшего духовенства укрепиться на троне.

Пагубность архиерейских перемещений для внутренней жизни Церкви подчеркивали многие авторы, исследовавшие ситуацию в Русской Церкви в ХVIII в.3 Видимо, осознавали это и в те времена. В 1749 г. появилась на свет резолюция Синода, которая должна была препятствовать переводам епископов. Основываясь на том, что «многими святых отец правилами переводы архиерейские из одной епархии в другую крепко запрещены…» и перемещения, случавшиеся в России до этого, проводились только «из нижней степени на вышнюю», Синод постановляет «не избирать… (на вакантные кафедры. — А. З.) преосвященных архиереев, которые имеют свои епархии… или от епархий своих отказались…»4. Однако, несмотря на сопротивление, количество перемещений росло, они проводились все чаще и чаще, а резолюция Синода 1749 г. осталась гласом вопиющего в пустыне и была вскоре забыта. Почему же все усилия синодалов по прекращению переводов епископов оказывались тщетными, ведь Синод мог использовать всю мощь государственного аппарата для исполнения своего решения? Но государство не помогло Церкви. Подобное невнимание государства к церковным проблемам не может не навести на мысль о некой его причастности к архиерейским перемещениям и даже заинтересованности в них. Как же связаны государственная политика по отношению к духовенству и Церкви и перемещения?

Каноническая основа перемещений очень слаба. Точнее говоря, её фактически не существует, «так как епископ считается женихом церкви, в которую поставлен, и… следовательно, связь между епископом и вверенною ему церковью представляется неразрывною, которая должна существовать до конца его жизни…»5. Поэтому всяческие перемещения возбраняются. Это запрещение неоднократно повторялось на Вселенских и Поместных Соборах. Против переходов епископов направлены, в частности, 15-е правило I Вселенского, 5-е правило IV Вселенского, 21-е правило Антиохийского и 1-е правило Сардикийского Соборов6. 1-е правило Сардикийского Собора прямо называет причину подобных желаний епископов — желание большей славы и власти7. Для оправдания перемещений есть только одна маленькая лазейка в виде 14-го Апостольского Правила, которое гласит, что «не позволительно епископу оставляти свою епархию и во иную преходити, … разве когда будетъ некоторая вина благословная. И сие [творити] не по своему произволу, но по суду многихъ еписко-повъ и по сильнейшему оубеждению»8. Крайнюю нужду (вину), естественно, можно толковать совершенно по-разному и применительно к ситуации. Поэтому причины перевода того или иного епископа обычно и не упоминались в указах. В просмотренных документах, связанных с архиерейскими переводами, лишь однажды был указан мотив для перемещения (и притом в некоторой степени уважительный). В 1738 г. Синод, действуя по указу 1730 г., согласно которому в Синоде должно было быть четыре архиерея, а всего — девять персон, предложил императрице Анне Иоанновне в синодальные члены епископа Вятского Киприана «и за дальностью Вятской епархии для близости перевесть его в другую из близких к Санкт-Петербургу»9. Анна согласилась с мнением Синода, но конкретных предложений синодалы в этом докладе не представили, и дело затягивалось. Лишь в следующем году на Высочайшее имя поступили новые предложения, и Анна Иоанновна подписала новый доклад, где предлагалось провести «рокировку епископов»: епископа Киприана перевести в Коломну, а епископа Вениамина из Коломны в Вятку10.

В начале синодального периода церковные власти не могли ещё одобрять перемещений, о чем можно судить по жесткой резолюции Синода на прошение епископа Варлаама (Леницкого). 10 июня 1721 г. владыка Варлаам прислал в Синод доношение с просьбой перевести его из Суздаля в какую-нибудь другую епархию11. Свою просьбу епископ аргументировал многими бедами, которые свалились на него после назначения в Суздаль. Ещё до его приезда в Суздале случился большой пожар, от которого серьёзно пострадали постройки архиерейского дома и собор. Необходимых денег в архиерейской казне на восстановление всего разрушенного не было, и епископ писал в Синод, что он вынужден жить «в великой нужде и печали» в домовом селе Красном12. Синод пригрозил епископу Варлааму лишением сана за подобные прошения, сославшись как раз на 1-е правило Сардикийского Собора. Однако по прошествии нескольких лет владыка Варлаам был переведен в Коломенскую епархию. Такие действия духовного начальства не могли не сказаться на дисциплине иерархов, и на протяжении первой половины ХVIII в. в Синод поступали прошения архиереев о переводе (или, наоборот, не-переводе) их в другие епархии. Например, в 1735 г. епископ Арсений (Берло), перемещенный из Переяславля в Белгород, написал в Синод прошение об оставлении его на Переяславльской кафедре13.

Перемещения епископов порождали

в ХVIII в. также массу других неудобств, Епископ Лука (Конашевич) кроме постоянных просьб архиереев. Пере- († 1758)

водя иерархов из епархий, имевших разные степени в диптихе, Синод должен был постоянно указывать, в каком облачении должен служить тот или иной перемещенный епископ на новом месте. Очень часто это задевало престиж архиерея. Когда в 1730 г. епископа Варлаама (Леницкого) перевели из Астрахани в Переяславль, епископу было указано, чтобы он совершал богослужение «в одеждах таковых же как и преждние там архиереи священнодействовали неотменно»14. Через некоторое время епископ Варлаам — и так уязвленный тем, что его перевели на викарную кафедру, каковой считалась Переяславльская — прислал в Синод прошение о том, чтобы ему было позволено совершать служение в саккосе, как до этого в Астрахани15.

Другой подобный случай произошел в 1737 г., когда на вакантную Устюжскую кафедру назначили архимандрита Луку (Конашевича). Синод не знал, в каких облачениях должен служить новопоставленный епископ, поскольку его предшественник Лаврентий (Горка) получил саккос, так как изначально был посвящен в Астрахань, считавшейся митрополией. Будучи впоследствии переведенным в Устюг, епископ Лаврентий продолжал облачаться в саккос. Для разрешения подобного казуса потребовалась резолюция Кабинета за подписью А. И. Остермана и А. М. Черкасского, разрешающая владыке Луке носить саккос, как делал его предшественник16. Видимо, в конце концов государственная власть просто устала решать подобные вопросы, которые порождали значительную бумажную переписку и ненужные склоки, и епископы, вне зависимости от степени епархии, получили право облачения в саккос.

Частые перемещения постоянно порождали для епископов соблазн оказаться на более богатой или более высокой кафедре. Для этого иерархи прибегали к помощи высоких светских покровителей, т. е. воздействовали на Синод окольными путями интриг. Вероятно, по этой причине затягивалось решение Синода, принятое в 1738 г.,

linn !. fl l'r-' V’ II 11Л1МП П V

Епископ Лаврентий (Горка) (1671–1737)

о переводе епископа Киприана в более близкую к Санкт-Петербургу епархию. Поскольку в близких к столицам епархиях вакансий не было, исполнение этого решения было возможно только с обменом кафедрами. Архиереи, естественно, не испытывали большого желания меняться кафедрами с епископом Киприаном и ехать в глухую Вятку.

Помимо мелких неприятностей, связанных с переводами, случались и более сложные коллизии. Так, при переводе архиереи во многих случаях должны были ехать в Москву или Петербург для объявления указа. Огромные дорожные расходы по содержанию свиты, ризницы, найму подвод тяжким грузом ложились на казну архиерейского дома, подрывая и без того трудное материальное положение архиерейских хозяйств. Подчас приехавшие с переводимым архиереем служащие архиерейских домов надолго оставались в столицах, не имея разрешения и материальных возможностей возвратиться в свои епархии. Типичной выглядит история Григория Семенова и Дмитрия Дианова, которые приехали в Москву вместе со своим епископом Варлаамом (Ле- ницким). Служителям следовало дожидаться нового архиерея, но после перевода епископа Варлаама в Переяславль Астраханская епархия осталась вакантной. Г. Семенов и Д. Дианов проживали в Москве, претерпевая нужду. Они не имели ни паспорта на обратный путь, ни жалованья, о чем дважды информировали Синод17.

Помимо проблем со служителями архиерейских домов синодальная власть столкнулась с проблемой передачи полномочий от одного епископа к другому. Неясными здесь были два момента: когда переводимый епископ должен перестать титуловаться старым титулом и воспринять титул своей новой епархии, и с какого момента времени он не мог участвовать в управлении его прежней епархии. Вопрос этот имел не только практическое значение для решения насущных задач епархиального управления, но и затрагивал каноническую сферу, поскольку епископы в Православной Церкви не могут вмешиваться в дела чужих епархий. Поэтому все решения епископом каких-либо епархиальных дел после получения известий о переводе могли рассматриваться как вмешательство в дела чужой епархии и, соответственно, как нарушение канонов. Такой казус и возник в 1738 г. при переводе епископа Луки из Устюга в Казань. Дело началось донесением самого епископа Луки о поставлении им архимандритов в некоторые монастыри. Из этого донесения следовало, что владыка Лука производил поставление, когда ему уже было известно о своем переводе: «производство в архимандриты» произошло 9 мая, а рапорт о получении указа датирован 18 апреля18. К тому же под донесением епископ подписался титулом «Устюжский».

В свое оправдание епископ Лука писал в Синод о том, что он уже давно решил поставить тех архимандритов, но по болезни не сделал этого. Ко времени отправления донесения Лука ещё «не разменялся» служителями с новоназначенным на Устюжскую кафедру епископом Гавриилом и продолжал считать себя не Казанским, а Устюжским архиереем. Именно этим объяснял епископ «свое подписание Устюжским»

Архиепископ Варлаам (Леницкий) († 1741)

в донесении19. По ходу разбирательства обнаружились ещё некоторые «вины» епископа Луки, которому и без них грозило извержение из сана, однако владыка Лука был Высочайше прощен в 1740 г. по указу от 14 февраля20. Главным последствием этого дела стоит считать то, что, епископы, на примере владыки Луки, сделав выводы, предпочли при перемещениях титуловаться новым титулом сразу по получении указа из Синода и не решать никаких дел. Если же какие-то мелкие решения и принимались (в большом хозяйстве это практически неизбежно), то сведения о них, конечно же, не поступали в Синод.

Официально проблема передачи полномочий при перемещениях в дальнейшем решилась достаточно просто: епископ одной епархии становился правящим архиереем другой при пении уставных многолетий после оглашения указа в Синоде. Перемещаемый епископ титуловался новым титулом и, соответственно, становился владыкой в своей новой епархии. Вероятно, это произошло где-то в первой половине 50-х годов, поскольку в деле 1755 г. о переводе епископов Луки и Гавриила, в результате которого епископ Лука оказался в Белгородской, а владыка Гавриил в Казанской епархиях, имеется специальная приписка о том, что перед прочтением указа епископа Гавриила именовать «Коломенский и Кошир-ский», а по объявлении указа в пении многолетия именовать уже «Казанский и Сви-яжский»21. После 1755 г. подобная практика передачи канонических полномочий путем перемены титулования стала обычным делом.

Таким образом, перемещения архиереев из епархии в епархию стали заметным фактором русской церковной жизни уже к 30-м гг. ХVIII столетия далеко не случайно. Они были вызваны к жизни политикой, проводимой государством по отношению ко всему русскому духовенству, желавшему видеть Церковь полностью включенной в государственную систему. Перемещения есть следствие бюрократизации административной жизни Церкви. Правда, архиерейские переводы еще не стали проводиться специально с целью ослабить архиерейское влияние и не дать епископу «сжиться» с епархией и паствой, как это случалось в ХIХ в. при К. П. Победоносцеве22. Однако уже в ХVIII в. государство в лице Синода стремилось решать некоторые проблемы церковной жизни при помощи перемещений. Так, перевод из центральной в отдаленную епархию мог быть наказанием, как это было, например, в случае с переводом епископа Лаврентия (Горки) из Рязани в Вятку «за некоторые предерзости»23. Еще чаще перемещение архиерея в другую епархию было следствием какого-либо конфликта с местными властями. Таковым образом Синод пытался разрешить конфликтные ситуации, например, в 1730 г. при ссоре епископа Варлаама (Леницкого) с астраханским вице-губернатором24. Аналогичным образом закончилась и ссора

Вятского епископа с местным воеводой в 1745–1746 гг.25 Данные действия государства по разрешению различных проблем неканоническими методами способствовали фактическому узаконению перемещений и превращению их уже в ХIХ в. в рядовое явление церковной жизни.