Архитектоника системы военно-политической безопасности Европейского союза: основания и стратегии реализации

1Липецкий государственный педагогический университет имени П.П. Семенова-Тян-Шанского, Липецк, Россия, , 2Набережночелнинский институт (филиал) Казанского (Приволжского) федерального университета, Набережные Челны, Республика Татарстан, Россия, ,

В современном мире нарастает политическая турбулентность, происходит дифференциация и радикализация цивилизационных блоков. Как и прогнозировал С.Ф. Хантингтон (Хантингтон, 2003), разломы носят культурно-религиозный характер, тогда как экономические противоречия переходят в статус своеобразного эпифеномена. Санкции со стороны коллективного Запада, направленные на сокращение материально-производственного и торгового потенциала отдельных стран, практически не влияют на общий курс адресатов экономических ограничительных мер. Наоборот, достигается противоположный от ожидаемого эффект: нарастает разрыв между ценностными парадигмами. Так, Иран, находящийся с 1950-х гг. под разного рода санкциями, не только не пересмотрел свой взгляд на цивилизационный путь, а, скорее, укрепился в антизападной доктрине. «Конец истории», предвосхищенный Ф. Фукуямой (Фукуяма, 2010), откладывается на неопределённый срок. Консолидация сил, противостоящих атлантизму, очевидна. Одним из ее кристаллизованных выражений является союз суннитского «Хамаса» с шиитским Ираном. В арабском мире неприятие атлантизма и его сторонников решительно перевешивает негативный опыт противостояния салафитов суннитского мазхаба с шиитами. Формула С.Ф. Хантигтона «The West and the Rest», то есть «Запад и все остальные» (Хантигтон, 2003), обрела явные очертания в реальной политике. Возникли предпосылки для радикальных изменений мир-системы. Акторы трансформационных процессов распределяются между цивилизационными блоками, продолжая наращивать и консолидировать свои усилия. Давление, создаваемое внутри блоков, уже вырывается вовне, приобретая формы гибридных и горячих войн с риском перерастания в глобальное противостояние. Дестабилизация мир-системы свидетельствует о недостаточной эффективности подходов Европейского союза (ЕС) к поддержанию мирового порядка, что требует кардинального пересмотра архитектоники системы военно-политической безопасности коллективного Запада.

Одним из ключевых понятий, связанных со структурой системы безопасности ЕС, является общая политика безопасности и обороны (ОПБО). Она представляет собой основной элемент общей внешней политики и политики безопасности (ОВПБ) Европейского союза, а также сферу политики в военных, оборонных аспектах и гражданском кризисном управлении. Суд Европейского союза наделяется правом регулирования решений по проведению ОВПБ в соответствии с международными регламентами и официальными документами (Шмонова, Богданова, 2022: 106). ОПБО, в сущности, относится к компетенции Европейского совета, то есть глав государств – членов ЕС. На формирование ОПБО оказывали влияние ряд внутренних и внешних факторов.

Развитие ОПБО в рамках ОВПБ было сложным процессом, который отражал взаимодействие национальных и наднациональных уровней политического управления (Фёдоров, 2016: 192). Решения в рамках ОПБО имели преимущественно межгосударственный характер и принимались на заседаниях Совета ЕС (Кавешников, 2010: 62). Комитеты, ответственные за разработку ОПБО (включая Комитет по политике и безопасности, Военный комитет и Комитет по гражданским аспектам кризисного регулирования), состояли из представителей стран – членов объединения и также отражали межгосударственный характер ОПБО. Однако в этот механизм была включена и наднациональная составляющая в лице Высокого представителя ЕС по иностранным делам и политике безопасности, а также его подразделений в составе Европейской службы внешних действий (ЕСВД). Приоритет сохранялся за межгосударственными структурами, которые были ответственны за стратегическое политическое управление, в то время как наднациональные структуры играли исполнительную роль в оперативном планировании и осуществлении военных операций и миссий. Это разделение обеспечивало государственный контроль над принятием решений в области безопасности и обороны, но в то же время затрудняло быстрое реагирование в кризисных ситуациях.

Изначально подход Европейского союза к урегулированию конфликтов ориентировался на военное вмешательство, но к середине 2000-х гг. стала преобладать идея комбинирования военного потенциала с гражданскими механизмами, известная как «военно-гражданская синергия». Второй компонент этого подхода включал в себя оказание помощи проблемным странам в области деятельности правоохранительных органов, судебной системы, таможни, а также в развитии современных демократических институтов и наблюдение за соблюдением прав и свобод человека (Фёдоров, 2016: 194).

В структуре ОПБО можно выделить две основные группы: политические органы и оперативные подразделения. Первые включали Комитет по политике и безопасности, Военный комитет Европейского союза и Комитет по гражданским аспектам управления кризисными ситуациями. Вторые – Военный штаб Европейского союза, Подразделение по гражданскому планированию и управлению, а также Директорат по вопросам кризисного реагирования и планирования.

Всего за время существования ОПБО было проведено 35 операций и миссий ЕС, из них 12 – военные. В настоящий момент активными из них остаются 17. В то же время стоит отметить, что они касались двух регионов – Африки и Восточной Европы с Балканами. В первом случае наибольшую активность проявляли французы, пытавшиеся сохранить своё влияние в бывших колониях.

К коренным сдвигам в решении местных проблем это, однако, не привело. В Восточной Европе при возникновении существенных конфликтов основная роль в их решении принадлежала США.

Своё современное состояние ОПБО обрела после принятия Лиссабонского договора1, который значительно пересмотрел способ решения проблемы коллективной обороны. В частности, были обновлены задачи, стоявшие перед ЕС по сравнению с пунктами, указанными в Договоре о Европейском союзе 1992 г.2 Достаточно успешно была реализована проблема институционализации ОПБО.

После Лиссабонского договора развитие ОПБО стало главной темой трёх саммитов лидеров стран ЕС: 13–14 декабря 2012 г., 19–20 декабря 2013 г. и 25–26 июня 2015 г. В их рамках были пересмотрены многие документы, касавшиеся как ОПБО целиком, так и её отдельных направлений, в том числе процедур кризисного реагирования, вопросов кибербезопасности и стратегии морской безопасности ЕС. Важной проблемой, затронутой на этих саммитах, было недостаточное финансирование ОПБО вследствие кризиса. В частности, с 2005 по 2014 гг. военные расходы стран – членов Евросоюза сократились на 9 %3.

Серьёзным испытанием для системы ОПБО стали Боснийский кризис 1992–1995 гг. и Косовский кризис 1999 г., которые показали, с одной стороны, решимость западных стран взять соответствующую их роли ответственность за соблюдение прав и свобод человека, а с другой – техническую и стратегическую неэффективность вооруженных сил стран субконтинента. Участие ЕС в разрешении балканских конфликтов обнаружило слабости общего управления и координации структур, не входящих в НАТО. Попытки сформировать абсолютно автономные подразделения, как, например, генеральный штаб или общеевропейское стратегическое командование, наталкивались на критику из-за океана и непонимание среди стран-членов, которые сходились во мнении, выраженном еще госсекретарём США администрации Клинтона Мадлен Олбрайт, указавшей на три «D», которых следовало избегать. В первую очередь – это дублирование функциональных институтов НАТО4. Госсекретарь отмечала, что вкладывать финансы в создание подобных структур в ЕС без гарантии эффективности и с другим руководством нецелесообразно. В итоге значительная роль в обеспечении безопасности континента отдавалась именно Североатлантическому альянсу, который после завершения холодной войны способствовал созданию – здесь можно согласиться с рядом исследователей – НАТО-центричной модели безопасности в Европе (Воронков, 2018: 70–71). ЕС оказывался включенным в данную модель. Страны ЕС – члены НАТО могли рассчитывать на пятую статью Североатлантического договора5. Страны ЕС – не-члены альянса полагались на солидарность государств объединения6, которые, согласно Лиссабонскому договору7, призывали другие страны ЕС в случае вооружённой агрессии против государства – члена ЕС оказать ему помощь и содействие всеми возможными для них средствами. При этом неприсоединившиеся к НАТО члены ЕС участвовали в совместных заседаниях обеих организаций на регулярной основе (Воронков, 2018: 72).

Ещё одна структура – ОБСЕ – представляла собой площадку для обсуждений. Включая в себя 57 стран-членов, оперируя принципом консенсуса при принятии решений, она могла служить полем для диалога между конфликтующими сторонами, однако была ограничена в принятии оперативных решений. Слабость ОБСЕ заключалась ещё и в том, что её решения не носили юридической обязательности8. В этой связи важнейшим внешним фактором для строительства ОПБО становились отношения ЕС с Североатлантическим альянсом и США. НАТО, несмотря на то, что являлась межгосударственной организацией, с самого начала представляла собой модель, по которой европейские наднациональные структуры могли бы развиваться. По этой причине можно было наблюдать существенную похожесть органов управления ОПБО и НАТО. С одной стороны, близость моделей придавала европейцам уверенность в потенциальной эффективности ОПБО, с другой – неудача в случае экспериментирования с институциональной структурой могла бы подорвать доверие к развитию интеграции. К тому же, сходство обеих моделей обеспечивало их взаимную совместимость. Вместе с тем Вашингтон был, естественно, не заинтересован в автономии Европы, настаивая по отношению к возможностям ЕС на формуле «separable, but not separate», то есть «отделяемый, но не отдельный» от альянса потенциал (Фёдоров, 2016: 192).

10 марта 2015 г. бывший Высокий представитель ЕС по делам обороны и внешней политики и генсек НАТО Хавьер Солана представил результат полугодовой работы международных экспертов в сфере безопасности. В качестве рекомендаций, помимо прочего, он предложил оформить новую Стратегию безопасности (предыдущая была принята в 2003 г.1), а также достичь двух важных целей: больше вкладываться в территориальную безопасность Европы, дополняя НАТО, а также обрести политическую и военную способность осуществлять автономные операции за пределами ЕС для предотвращения или решения кризисов. Кроме того, рекомендации включали в себя шаги по достижению оформления Европейского оборонного союза, который дополнял бы НАТО в обеспечении территориальной безопасности, но был бы независим вне Ев-ропы2. Такая модель представлялась оптимальным решением дилеммы выбора между НАТО и ОПБО. В частности, она включала бы в себя усиление сотрудничества в рамках Постоянного структурированного сотрудничества (PESCO), начатого в декабре 2017 г.

Таким образом, НАТО представляла интерес для ЕС с точки зрения вопросов безопасности. При этом параллельно предпринимались попытки усилить ОПБО. В этом объединение столкнулось с рядом нерешённых задач. Безусловно, следовало определить роль ОПБО и ЕС как субъекта системы безопасности Европы с учётом значительного авторитета и потенциала НАТО. Каждый раз попытки реализовать более амбициозные цели в области военной интеграции наталкивались на различные преграды: либо США прямо или косвенно, через представителей НАТО, указывали на недовольство подобными идеями, либо сказывалась нерешительность инициаторов (König, Sicking, 2004: 31–33) такого развития событий, не готовых пойти на конфронтацию с идеологами евроатлантизма.

В 2016 г. произошла важная для развития общей внешней политики и политики безопасности Европейского союза трансформация. Был принят новый основополагающий документ для определения внешнеполитической деятельности особенно в сфере безопасности – Глобальная стратегия ЕС3, которая пришла на смену одной из баз ОПБО – Стратегии 2003 г.4

Документ определял основные принципы внешней политики Европейского союза: единство, вовлечённость, ответственность, сотрудничество5. Все они напрямую развивали идею о многостороннем правовом порядке, позволяющем минимизировать риски военного конфликта, не обнуляя при этом значение военного фактора в качестве ultima ratio (лат. «последнее средство»).

В Глобальной стратегии ЕС фиксировалось, что единство интересов и ценностей приоритетно по отношению к принципу raison d’Etat (лат. «государственный интерес»). Документ определял взаимозависимость внутренней и внешней безопасности. Евросоюз осознавал, что не может в долгосрочной перспективе сохранять устойчивость, не наблюдая стабильности, в первую очередь, на востоке и юге, то есть на постсоветском пространстве, Западных Балканах, Ближнем Востоке, Северной, Западной и Центральной Африке. Приоритет отдавался не военному, а нормативному, гуманитарному, экономическому вмешательству, которые, по мнению авторов документа, способны были обеспечить безопасную обстановку в различных регионах мира. Закреплялась идея участия ЕС в сохранении устойчивости демократических режимов, отмечалась важность поддержки ценностей – уважения и защиты прав человека, фундаментальных свобод и правового государства, что вместе охватывало такие понятия, как справедливость, солидарность, равенство, отсутствие дискриминации, плюрализм, уважение разнообразия.

В документе нашла отражение и другая ценность – убеждённость в имманентной хрупкости репрессивного государства в долгосрочной перспективе, способствующая росту желания участвовать в построении «инклюзивных, процветающих и безопасных сообществ»1. Соответственно, прилагая усилия по продвижению демократических свобод, ЕС должен был способствовать распространению устойчивого миропорядка.

Значимыми идеями документа стали упреждающее миротворчество и дипломатия. В этой области Евросоюз имел длительный и достаточно успешный опыт. Урегулирование конфликтов до их перехода в активную фазу определялось как ключевой инструмент внешней политики объединения.

Из сказанного можно сделать ряд выводов. Во-первых, Европейский союз ставил перед собой несколько иные цели, чем входящие в него государства. Частично это стало следствием наднациональной природы объединения. Формально речь шла о проекции «мягкой» силы на соседние регионы. Последствия подобной проекции должны были приводить либо к поддержке строившихся демократических сообществ, либо к обеспечению более удобных условий для перехода автократии и гибридных режимов к демократии. Во-вторых, стратегия предполагала большую вовлеченность, а с ней и ответственность европейцев за безопасность соседних регионов. На практике это реализовывалось посредством консультационных и миротворческих миссий. В то же время большей степени вмешательства ЕС избегал. Причинами представляются нехватка технических возможностей и нежелание выделять больше финансовых средств.

Указывая приоритеты внешнеполитической деятельности, авторы документа выделяли пять её важных аспектов, которые можно свести к четырём ключевым проблемам: обеспечение собственной безопасности Евросоюза, поддержка стабильности демократических институтов, помощь в решении кризисов к югу и востоку от ЕС, а также партнёрские отношения с государственными и негосударственными акторами с целью поддержания многостороннего правового порядка.

Примечательно, что ЕС не указывал военных рисков для собственной безопасности. Однако отмечалось, что существовали некие «гибридные» угрозы. Их ликвидация связывалась с координацией деятельности стран-участников в тесном сотрудничестве с НАТО. При этом отмечалась важность развития внутренней инфраструктуры. Особенно это касалось большей автономии в технологической сфере, в частности, в развитии собственной навигационной системы и кибертехнологий. Более того, значительный акцент делался на Европейском агентстве пограничной и прибрежной охраны (Frontex) и Европоле. При этом сохранялась настороженность Евросоюза в отношении непосредственного использования вооруженных сил в проблемных регионах.

В то же время принятая стратегия отражала осознание европейскими институтами необходимости расширять свои оборонительные возможности. Помимо упомянутых выше, отмечалась важность развития разведывательных технологий, беспилотных боевых систем, транспортной авиации и т.п. Большое внимание уделялось углублению сотрудничества в сфере обороны, а также усилению координации и стандартизации военного производства, то есть, по сути, наблюдались первые шаги в направлении создания общеевропейского военно-промышленного комплекса. Кроме того, было принято решение о проведении регулярных как гражданских, так и военных учений, а также об увеличении объёма финансирования боевых групп ЕС.

План реализации Глобальной стратегии дополнял задачи, поставленные ранее, иными аспектами политики, в том числе в сферах миграции, энергопотребления и энергоснабжения, окружающей среды, климата, культуры и пр. ЕС, таким образом, выступал в качестве особого актора с уникальным сочетанием комплекса мер, принимаемых при решении проблем безопасности. Это называлось подходом «целостности Европейского союза»2.

В рамках плана уделялось внимание проблемам устойчивости государств и обществ на востоке и юге. Евросоюз участвовал в реформе сферы безопасности на Украине, тренировал пограничные службы в Ливии, поддерживал беженцев из Сирии и государства, которые их принимали, а также утвердил Европейский внешний инвестиционный план для частных компаний, с тем чтобы они могли без угрозы для себя инвестировать в пострадавшие районы по соседству с Европой.

При решении конфликтов и разрешении кризисов ЕС, согласно плану реализации, должен был полагаться на интегрированный подход. Его основная функция заключалась в обеспечении синергетического эффекта механизма кризисного реагирования Европейской службы внешних действий (EEAS), координационного центра экстренного реагирования Еврокомиссии (ERCC) и прочих систем в различных институтах ЕС на основе применения кризисного управления ОПБО (CSDP) к миссиям и операциям по наращиванию потенциала.

Интегрированный подход ЕС напрямую отражал принцип военно-гражданской синергии. На практике он способствовал некоторой стабилизации точек напряжения, но только в краткосрочной перспективе. Например, как показал опыт Сектора Газа, действие гуманитарных программ не оградило Ближний Восток от очередного витка эскалации.

С целью обеспечения возможности постоянного планирования и проведения неисполнительных военных миссий Евросоюза (МРСС) была сформирована структура, которая обеспечивала прямую и косвенную поддержку силам ЕС в регионах. До этого функции планирования осуществлялись на местах, что приводило к недостаточной стратегической поддержке из Брюсселя, в том числе при проведении опасных миссий. На тот момент развёрнуто было три тренировочные кампании ЕС – в ЦАР, Мали и Сомали. В целях координации действий MPCC докладывал о состоянии дел в них Комитету по политике и безопасности (PSC) и информировал Военный комитет ЕС (EUMC).

Евросовет одобрил создание Объединённой координационной группы поддержки (JSCC), чтобы укрепить связи между гражданскими и военными миссиями ЕС. Было усилено взаимодействие между Разведывательным центром ЕС и Директоратом разведки при Военном штабе ЕС в рамках Европейской службы внешних действий (EEAS).

В качестве дополнительной меры Европейский совет одобрил проведение ежегодного мониторинга проблем безопасности в рамках механизма Ежегодного координированного анализа проблем безопасности (CARD) посредством встреч министров обороны стран-членов. Особое внимание уделялось силам быстрого реагирования и гражданскому потенциалу. Было принято решение о повышении эффективности и финансирования боевых групп ЕС с целью достижения их большей активности и гибкости1.

И, наконец, особое значение придавалось реализации проекта Постоянного структурированного сотрудничества (PESCO), который должен был послужить интегратором различных проектов, начатых с целью повышения эффективности и технологичности оборонного потенциала Евросоюза на основе межгосударственного сотрудничества. Такой шаг должен был послужить усилению взаимодействия и координации военно-промышленных возможностей стран-членов. Главным в этом отношении для всех проектов стало Европейское оборонное агентство (EDA). Отметим, что в плане реализации Глобальной стратегии подчеркивалась важность укрепления связей по линии НАТО – ЕС.

Структуры ОПБО осуществляли деятельность в различных регионах мира, проведя 35 миссий за 20 лет (с 1948 г. в рамках ООН была организована 71 операция по поддержанию мира) (Фёдоров, 2016: 196). Однако ряд факторов оказывал на ОПБО негативное влияние. Так, несмотря на наличие достаточно развитой институциональной базы, структура крайне ограничено использовалась на практике. Уверенность в венно-технических возможностях НАТО, нежелание выделять больше средств на организации, имеющие те же полномочия, что и аналоги альянса, способствовали сдерживанию потенциала общей политики ЕС.

В сирийском кризисе ЕС также не смог проявить себя как единая организация. Союз отошёл от изначальной принципиальной позиции, в соответствии с которой сирийский президент должен был уйти в отставку в пользу многостороннего диалога. Учитывая, что не было никаких шансов на успех попытки усадить все стороны за стол переговоров о прекращении огня, можно утверждать, что ЕС во многом откупился гуманитарной помощью вместо активного участия в наведении порядка. Слабость такой позиции становится ещё более наглядной, если учесть то, что последствия сирийского кризиса напрямую затронули именно Европу.

Не получила достаточного развития и инициатива Вишеградской группы, которая, и в первую очередь – Венгрия и Чехия в ее составе, выступила с инициативой создания европейской армии. Отметим, что Вишеградская группа не имела формальных структур управления и была основана на консультациях представителей Польши, Венгрии, Чехии, Словакии. Главная проблема заключается в том, что каждая из этих стран придерживалась своего подхода к различным вопросам, начиная от отношения к ЕС и евроинтеграции и вплоть до антироссийских санкций (Щербакова, 2020: 261). Инициатива Вышеградской группы была обоснована необходимостью компенсировать выход Великобритании из ЕС, а, следовательно, и потерю последним военного потенциала королевских вооруженных сил. Великобритания представляет собой ядерную державу с модернизированной армией. С самого зарождения ОПБО страна выступала за её развитие, но никогда не выражала желание сделать её абсолютно автономной. Речь больше шла о повышении эффективности с тем, чтобы европейские страны могли брать на себя больше союзнических обязательств. В частности, Лондон выступал против создания Оперативной штаб-квартиры (Церцвадзе, 2017: 87). В целом, интересы Великобритании и США гораздо ближе, чем таковые между королевством и ЕС, следовательно, НАТО – ключевой инструмент обеспечения безопасности для Великобритании, в отличие от туманных перспектив ОПБО.

Брекзит ознаменовал собой важный этап в развитии ЕС. Если говорить о сецессии из объединения, то формально подобный опыт уже имел место: в 1985 г. о выходе из Европейского экономического сообщества заявила Гренландия. Но, во-первых, это была автономная территория государства-члена, чьё население и экономическое значение довольно малы, а во-вторых, полноценного разрыва с Европой у крупнейшего острова планеты не произошло. Другое дело – Великобритания. В сфере военно-политической безопасности Британия и Франция вместе брали на себя 40 % оборонных расходов Евросоюза1. Более того, королевство – это ядерная держава, хотя и не обладающая соответствующей триадой. Но всё же в ЕС осталась ещё Франция, которая, имея ядерное оружие только воздушного базирования, полностью контролирует его (Gregory, 1996: 130), в отличие от того же Лондона, чей арсенал курировал Комитет по ядерному планированию НАТО.

Выход Соединённого Королевства из ЕС представлялся полезной возможностью для объединения сформировать более скоординированную и интегрированную политику безопасности. Официальный Лондон многие десятилетия препятствовал каким бы то ни было инициативам создания собственного оборонного потенциала ЕС. Теперь решение оставалось за странами-членами, которые могли пойти на серьёзный шаг по созданию евроармии или, во всяком случае, обеспечению более тесного сотрудничества с целью развития способности реагировать и отвечать на кризисы в сфере безопасности как один актор международных отношений.

Таким образом, за последние годы произошли изменения в функционировании ОПБО. Создавались новые институты, свидетельствующие о стремлении ЕС быть активным участником в сфере обеспечения безопасности и разрешения кризисов. Согласно Глобальной стратегии, устойчивый ЕС должен был обладать двумя главными характеристиками: способностью отражать внешние риски и угрозы и стабилизировать соседние государства.

ЕС совокупно имел второй военный бюджет на планете после США, но главный вопрос заключался в качестве его использования (Missiroli, Schmitt, 2003: 396). Чрезмерная осторожность Евросоюза в применении силы в случаях, не касавшихся собственно границ объединения, препятствовала становлению ЕС в качестве полноценного глобального актора (Pöttering, Przymasowski, 2015: 231). Евросоюз принимал тот факт, что стабильность не только на границе объединения, но и в относительно отдалённых регионах приобретает всё большее значение для безопасности и его самого. Глобальная стратегия ЕС и соответствующий план её реализации включали категорию «устойчивость», но не конкретизировали реальные вызовы для европейской стабильности.

Североатлантический альянс оставил за собой основную роль в обеспечении территориальной безопасности субконтинента. Встроенность ЕС в НАТО-центричную модель, с одной стороны, была оправдана с точки зрения стоящих перед структурами безопасности задач, с другой – снижала значимость ОПБО и её адекватность внешним и внутренним цивилизационным вызовам. Отметим, что в настоящее время право принимать ключевые решения в сфере обороны ЕС остаётся в руках национальных правительств, равно как и вооружённые силы. Их состояние и процессы, проводимые в них, непосредственно влияют на эффективность обеспечения безопасности и обороны всего Евросоюза.

В условиях обострения международных отношений на различных внешнеполитических треках требуется пересмотр и приведение системы европейской безопасности в соответствие с внешними вызовами. На наш взгляд, с целью повышения эффективности ОПБО следует осуществить ряд шагов, модернизирующих систему европейской военно-политической безопасности:

• 1)    перенести стратегическое политическое управление ОПБО на наднациональный уровень, что позволит повысить оперативность принятия решений в кризисных ситуациях. Кроме того, возникнет институциональная база для реализации предложений Вишеградской группы по формированию евроармии;

• 2)    продвигать центральную идею Глобальной стратегии ЕС, выраженную в признании многостороннего мирового порядка при условии обеспечения ценностей демократии, соблюдения прав и свобод человека. Одновременно целесообразно закрепление в Глобальной стратегии ЕС бесконфликтности и этической состоятельности в качестве критериев эффективности современного государства. Кроме того, политические системы, в которых нивелируется и не признается ценность человеческой жизни, происходит отказ от построения правового государства, должны исключаться из орбиты гуманитарной, экономической, нормативной и иной поддержки со стороны ЕС;

• 3)    ускорить формирование Европейского оборонного союза как структуры, интегрированной в НАТО, но имеющей достаточный военно-технический потенциал для осуществления операций за пределами ЕС с целью предотвращения и разрешения кризисов. Такой подход позволил бы повысить обороноспособность ОПБО, усилил бы ее институциональный статус, обеспечил бы синергию по линии «НАТО – ЕС»;

1 Faleg G. The Implications of Brexit for the EU’s Common Security and Defence Policy [Электронный ресурс] // CEPS. URL: (дата обращения: 15.12.2023).

• 4)    централизовать разрозненные структуры (Европейская служб внешних действий (EEAS), координационный центр экстренного реагирования Еврокомиссии (ERCC) и т.п.) в единый институт по разрешению кризисов и конфликтов;

• 5)    внести в нормативные акты ОПБО описание механизма формирования общеевропейского военно-промышленного комплекса;

• 6)    конкретизировать понятие «устойчивость» в Глобальной стратегии ЕС, определив, против кого он должен быть устойчив, в каком контексте и с помощью каких ресурсов;

• 7)    сформировать механизм интеграции структур НАТО и ОПБО посредством переноса права принимать ключевые решения в сфере обороны ЕС с национального на наднациональный уровень.

Можно констатировать, что ЕС встал на путь осторожных преобразований в области безопасности, затрагивающих все страны – члены объединения. Динамика развития международных отношений становится катализатором реформирования ОПБО. Только осознание цивилизационного характера современного противостояния позволит ЕС адекватно реагировать на внешние вызовы, завершить формирование своей военно-политической субъектности и сохранить ценностные приоритеты.