Бахтин читает Брюсова: спасение и творчество без субъекта

Хотя В.Я. Брюсов не относился к любимым писателям М.М. Бахтина, рефлексия Брюсова над жанром романа «Огненный ангел» и общее внимание к эстетике русского символизма углубили мысль раннего Бахтина о специфике эстетического опыта, выраженную в «Философии поступка». Роман Брюсова для Бахтина был примером выигрышного отказа от паттернов исторического и биографического романа в пользу определенной позы, причем в отличие от позы Маяковского и других поэтов эстрады, усиливающей внимание к «нормальной» позиции субъекта. В «Философии поступка» Бахтин ставит поступок аксиологически выше субъекта, при этом преодолевая теоретические импликации аксиологии и критикуя теоретизм, и здесь оказалось востребованным описание аномалий субъекта в романе «Огненный ангел» и специфическое понимание потенциала конкретного слова в статье Брюсова «Ключи тайн». Отталкиваясь от позиций Риккерта и Зиммеля и меняя внутренний смысл терминов этих мыслителей, Бахтин взял несколько понятий из работ Брюсова, на что не обратили внимания комментаторы. Таковым было «узнание», означавшее причастное познание, «одержание», означавшее ситуативную одержимость, и некоторые другие, представляющие собой скрытый диалог с Брюсовым. При этом Бахтин оспаривал концепции одержимости и торжества науки, предложенные Брюсовым, скрыто противопоставляя его концепции прогресса обновленную христологию Бердяева и Розанова. В этой христологии субъект в сравнении с поступком может оказаться полностью бесполезен, и здесь Бахтин использует категорию «бесполезности творчества» Брюсова для интерпретации спасения не как полезного, но как необходимого действия.