Бумеранг глобализации

Руслан Гринберг, директор

Института экономики РАН

Ситуация в стране на первый взгляд кажется благополучной — есть и политическая, и экономическая стабильность. Мы демонстрируем уникальный рост ВВП за последние семь лет. Если бы это была не переходная, а развитая, так сказать, стационарная экономика, можно было бы только радоваться и думать о совершенствовании некоторых деталей. Но это не так. Страна по-прежнему находится в очень непростых условиях системной трансформации.

Основная идея доклада «К программе социально-экономического развития России, 2008—2016 годы» в том, чтобы «очеловечить» наше экономическое развитие. Мы считаем, что не следует фетишизировать экономический рост. Многие из нашего авторского коллектива — а это крупнейшие ученые Российской академии наук, представляющие самые разные отрасли фундаментальной науки, — считают, что Россия в последнее время растет, но слабо развивается. Поэтому мы предложили альтернативный вариант социально-экономического развития России.

Мы исходили из того, что в стране существует согласие по поводу целей развития. Все ратуют за модернизацию экономики, возрождение человеческого потенциала, эффективную социальную политику. Но средства, которые предлагают для достижения этой цели, подчас и диаметрально противоположные.

Россия живет в открытом мире, и то, что в нем происходит, неизбежно отражается и на нашей жизни. Здесь я хотел бы выделить два аспекта явления, которое уместно обозначить как «бумеранг глобализации». Западный мир, вызвав к жизни само явление глобализации, то есть отмену всяких ограничений на движение капиталов, товаров, рабочей силы и услуг, исходил, по-видимому из того, что такой порядок будет вечен. Главное, если весь мир будет следовать этой глобализационной логике, это никак не скажется на самом Западе.

Но открытость границ и прогресс в сфере телекоммуникаций привели к тому, что новые технологии стали известны во всем мире. Они перестали быть привилегией «золотого миллиарда». В результате в развивающихся странах производят товары и услуги такого же качества, как в «цивилизованных», но только во много раз дешевле. Это очень серьезная проблема. Западный мир стоит перед ди- леммой: либо снизить социальные стандарты для своих народов, что грозит ростом социального напряжения, либо ввести протекционистские меры, чтобы обеспечить занятость собственного населения. А она для руководителей западных стран стала «священной коровой» — иначе они потеряют голоса избирателей. Проблема протекционизма пока носит скрытый характер. Но уже поговаривают о кризисе ВТО из-за заметного отката в сторону протекционизма. И Россия должна принять решение, как ей приспосабливаться к ситуации, которая, судя по всему, носит долговременный характер.

Второй аспект —демографическая ситуация. Женщины на Западе получили почти равные права с мужчинами и хотят жить свободно, не рожая детей, делая карьеру. В результате доля трудоспособного населения сокращается. Для того чтобы поддерживать экономическую активность, необходим приток рабочей силы извне. Собственных трудовых ресурсов не хватает, чтобы обеспечить даже 1% роста в год. Поэтому западным странам необходима трудовая миграция. Но она идет из другого мира, из другой культуры. Все больше признаков того, что выходцы из арабских и африканских стран не ассимилируются, не адаптируются к европейской культуре. И они просто взрывают культуру местного населения. Это мы видим на примере Франции, в меньшей степени — Австрии и Германии. Многие специалисты считают, что число мигрантов более 10% в принимающей стране вызывает культурный конфликт. И знаменитая европейская толерантность и мультикультурная философия начинают давать сбой. И решения этой проблемы пока не видно.

В России те же самые две проблемы. Нам трудно конкурировать с китайской промышленностью. Несмотря на сумасшедшие темпы роста и процветание, зарплата в Китае много ниже, чем в России. А производительность труда примерно одинаковая. Мы также, как и Европа, переживаем острейший демографический кризис — со всеми его социальными и экономическими последствиями. Наша страна нуждается в мигрантах. Но они — другие, и не хотят ассимилироваться. И это тоже вызывает напряжение в обществе. Мы должны решать эти проблемы, что сделать нелегко.

Очень важный раздел нашего доклада мы назвали «Политика социального императива», поставив во главу угла сочетаемость общественных и частных интересов. Как раз этого-то и не хватает и в чисто либеральном подходе к экономике, и в правительственном, который все же пытался учитывать социальный фактор. В правительственном варианте преобладал механистический подход: ВВП, финансовая стабилизация, инвестиционный климат. А качество жизни человека абсолютно игнорировалось. Мы же поставили в центр исследования именно человека.

Реформы 90-х годов в социальной сфере провалились. Когда мы к ним только подступали, мои коллеги в Венгрии, Польше, Чехии и Словакии говорили о том, что наши реформы будут менее болезненны, чем в Латинской Америке. Потому что у нас высокий уровень образования, здравоохранения, культуры и науки. Так получилось, что эти четыре составляющие, которыми могла гордиться социалистическая система, разрушены. У нас восторжествовала философия «Кто не приносит денег, тот не ест». Я немного утрирую, но, по сути, это так. К сожалению, такая установка до сих пор существует у людей, принимающих решения на государственном уровне. Отсюда идет установка на маркетизацию всех сторон жизни. Отсюда и установка на снисходительное отношение к бюджетникам.

Слушаешь иногда выступления обществоведов радикал-либерального направления и удивляешься. Они говорят: у нас в принципе нормальная страна, но есть люди, которые утверждают, что плохо живут. Такой тяжелый народ. Один политолог мне сказал: «Есть объектный народ, и есть субъектный. Субъектный народ приспособился к рынку, а объектный — нет. И пока он не вымрет, ничего хорошего у нас не будет». Это уже близко к людоедству. Но такова, к сожалению, философия многих преуспевающих людей: надо зарабатывать деньги, а кто не зарабатывает — сам виноват.

Дискредитация понятия «общественный интерес» — это самое большое поражение реформ. Считалось, что общественные интересы — это идеологическая установка коммунистов. И вот вместе с грязной водой выплеснули ребенка. Мы посмеивались над таким понятием, как «плановая убыточность», считая ее выдумкой советского времени. А оказалось, это нормальная форма существования образования, здравоохранения, культуры и науки — сфер, где спрос общества на их услуги объективно выше, чем их предложение на рынке. Именно поэтому всеобщая маркетизация, которая происходит у нас, приводит к тому, что только очень малая часть людей, только богачи могут пользоваться благами культуры. Для решения этих проблем нет никаких других средств, кроме систематической государственной поддержки.

Конечно, можно гордиться тем, что мы занимаем второе место в мире по числу долларовых миллиардеров. Правда, если бы это место занимала Финляндия, Австрия или Норвегия, это было бы логичнее. Но когда вы живете в стране, где половина населения тратит 70% своих доходов на питание, — это скандал! В цивилизованном мире это именно так и воспринимают. Да, Россия — это страна,

ПРЯМЫЕ ИН ВЕСТИ ЦИИ / №04 (72) 2008

где можно зарабатывать деньги, но она недружественна к людям. Потому что в ней существуют как бы два разных народа.

Мне всегда казалось, что нет ничего страшного, если в результате реформ появляются и просто состоятельные люди, и долларовые миллионеры. Но миллиардеры — это уже крайность. Она вызвана тем, что не работают перераспределительные механизмы. Конечно, уровень жизни растет у всех—у бедных и зажиточных. Но у богатых — в семь раз быстрее. Если в 1999 году в России соотношение среднего дохода 10% самых богатых и самых бедных было 1 к 14,5, то сейчас 1 к 17. Это по официальным данным. А по не официальным исследованиям — 1 к 30—40. Культовый президент США Джон Кеннеди сказал: «Если вы не допускаете мирную революцию, то должны считаться с вероятностью насильственной». Распределение доходов в России ужасающее даже по латиноамериканским нормам. Мы их давно перешагнули.

Мы хотели создать социальную рыночную экономику. А получилась — антисоциальная. Есть простой способ решения этой проблемы, которым пользуются в развитых странах — прогрессивный подоходный налог. Я считаю, что нам надо отказаться от плоской шкалы налогообложения. Материальное положение 37 миллионов российских пенсионеров унизительно — пенсия в стране составляет 27% от уровня средней заработной платы, тогда как минимальный норматив Международной организации труда — 40%. Самый глубокий провал — в сфере образования. Оно в кризисе — от начального до высшего. При этом образование у нас самое платное в мире. Это очень сомнительное достижение. Такого, по-моему, нет ни в одной стране —58% платных мест в вузах. И в то же время вузы производят специалистов, в которых не нуждается родина. Есть случаи, когда до половины выпускников некоторых подразделений Московского физтеха уезжали за границу.

Нас очень беспокоит распределение доходов между регионами. Невозможно говорить о России как о едином государстве, если величина валового регионального продукта на душу населения в разных регионах отличается в 60 раз. Скажем, разница между Ломбардией и Южной Италией — в три раза, и то Ломбардия хочет отделиться, не желает «кормить бедные регионы». Или Каталония — от Испании. Слава Богу, пока в России никто не хочет отделяться. Но если в некоторых регионах безработица достигает 40—50% трудоспособного населения, необходимо срочно принимать меры.

Другими словами, нужна осмысленная политика перераспределения доходов. Есть мировые нормативы государственных расходов на здравоохранение, науку, культуру, образование и социальное обеспечение. Мы

ПРЯМЫЕ ИН ВЕСТИ ЦИИ / №04 (72) 2008

предлагаем взять такие нормативы за основу бюджетной политики. Причем не среднеевропейские, а минимальные, способные обеспечить сносную жизнь людей.

Одна из главных проблем нашей экономики — это неудовлетворительное качество роста. Мы по-прежнему наблюдаем ее примитивизацию. Это отчасти связано с беспрецедентно высокой ценой на углеводороды. Высокая норма прибыли ведет к тому, что все инвесторы идут в сырьевые отрасли. Трудно надеяться на кардинальные изменения, если в нефтяной промышленности норма прибыли 50—60%, а в машиностроении 3—5%. Без сознательных, последовательных государственных действий невозможно преодолеть разницу в рентабельности.

Мы все ошиблись в начале 2000-х годов, считая, что всплеск цен на нефть — это конъюнктурное явление, и вскоре они упадут. Ничего подобного не происходит. Но людям не дано знать будущее, даже специалистам. Ясно одно: фундаментальное расхождение между спросом на энергоресурсы и предложением стало решающим фактором нынешнего ценообразования. Конечно, есть и спекулятивная составляющая. 110 долларов за бочку нефти — это уж слишком. Западная Европа счастлива, что одновременно снижается курс доллара. Это позволяет держать в узде инфляцию в Европе, она составляет там сейчас 3,5—4%. Для нас это несбыточная мечта, но для них — серьезный сигнал.

Проблема в том, что надо научиться каким-то образом осваивать деньги, полученные от продажи топлива и сырья, и каким-то образом переводить их в высокотехнологичные производства. Это еще одна задача, которая стоит перед государством.

Я отношусь к школе тех экономистов, которые считают, что если это не делать в «тучные годы», то невозможно представить, как это получится в «тощие» годы.

Но есть в России другая школа экономического мышления, которая говорит, что наша экономическая система еще слишком слаба, государство слишком неэффективно, бюрократия очень сильна, а институты не развиты. И когда появляется благодать в виде нефтяных денег, то лучше их вложить в иностранные ценные бумаги, потому что внутри страны они будут потрачены неэффективно. К тому же мы все—родом из сиротского приюта, живем после пуританской советской власти, при которой всем всего не хватало.

Конечно, опасность нецелевого расходования бюджетных средств есть. И есть поэтому искушение все время откладывать научнотехническую перестройку с привлечением государственных средств, допуская, что деньги будут израсходованы, и ничего не будет сделано. И все-таки нет особого смысла откладывать ее на черный день — он уже насту- пил. Я считаю, что следует их использовать в интересах диверсификации нашей экономики уже сейчас. В противном случае через 5—7 лет будет поздно.

Горбачев начинал перестройку потому, что мы начали утрачивать качество роста. В 50— 60-е годы была еще надежда, что в рамках планового хозяйства можно приблизиться к западным стандартам, в 80-х стало ясно, что надо систему менять, потому что она перестала отвечать запросам научно-технической революции. Если бы тогда сказали, что экономика страны станет еще более примитивной, никто бы не поверил. Не хочу утверждать, что реформы были напрасны. Сделано и много хорошего. Но факт остается фактом: именно сейчас это стало серьезной проблемой.

Есть много стран с недиверсифицированной экономикой — Австралия, Новая Зеландия и т.д. Но у них по 18—20 тыс. долларов ВВП на душу населения, им не нужно обустраивать границы, не нужно защищать себя от возможной агрессии.

Появление новых великих держав не делает мир спокойнее. Если бы было согласие между ними, можно было бы говорить о многополярном мире. Сегодня же возникают вызовы для России, с ее огромной территорией и сравнительно небольшим населением. В СССР плотность населения составляла 10 человек на квадратный километр. В нынешней России — 4,5 человека. Это ненормально. Нормально —150 человек на кв. км.

Сейчас идет дискуссия о госкорпорациях. Я отношусь к меньшинству экономистов, которые считают, что это единственно возможный шаг, который должно было сделать государство. Потому что если оно все-таки начнет проводить структурную политику, то у него не будет хозяйствующего субъекта, который мог бы адекватно реагировать на сигналы этой политики. Если вы производите два самолета в год, а другое предприятие — один самолет, то это ненормально. В мире существуют гиганты авиастроения, и выживают только они. И с гигантами могут играть только гиганты.

Лозунг 90-х годов Small is beautiful был ошибкой. Кому-то казалось, что «фермеры» смогут функционировать и процветать во всех отраслях экономики. Это глупость. Марксова закономерность концентрации и централизации капиталов оказалась верной. Наша Объединенная авиастроительная корпорация вовсе не обречена на успех, но попытке с помощью такого холдинга опять выйти в лидеры мирового авиастроения просто нет альтернативы.

Один из самых больших провалов в российской экономической политике — это отсутствие координации разных политик. Это наисерьезнейшая проблема, на которую не обращали внимания ни в период «бури и нати ска» 90-х годов, ни в период так называемой стабилизации путинского президентства.

Самый яркий пример—дискуссия в обществе по поводу инфляции. До сих пор считалось, что это чисто денежный феномен. И поэтому доходило до абсурда, когда Центральный банк, по закону ответственный за стабильность цен, постоянно говорил, что делает все правильно, а инфляция высока, потому что нам вредят то поляки, то нефтепродукты, то китайцы, то монополии. Мы призывали пятнадцать лет назад: если у вас много причин инфляции, то ею должны заниматься все ведомства, а не только ЦБ. Слава Богу, сейчас это стало реальностью — создана межведомственная комиссия по борьбе с инфляцией. Правда, она пока только создана. Но лучше поздно, чем никогда.

И еще об одной нашей застарелой иллюзии. Говорят, вот мы пишем, пишем, а власти нас не слышат. Где бы нам найти такого руководителя, который услышал бы наше слово правды и сразу взялся его выполнять.

В нормальных странах никто на это не рассчитывает. Любое правительство в любой стране, выбранное народом, имеет своих экономистов. Они составляют программу, правительство ее выполняет. И если что-то не получается — правительство меняют.

Из всех постсоциалистических стран только у нас произошла катастрофа 1998 года. В странах Восточной Европы этого не случилось, потому что у них работали демократические механизмы. У вас не получилось — пусть придет другая партия, с другими экономистами, пусть исправляют.

Возможность изменить курс заключается не в том, чтобы передать президенту в руки некий план. А в том, чтобы власть знала — рядом существует альтернативный подход к решению экономических проблем. И он имеет право на реализацию при нормальном политическом процессе, когда оппозиция приходит к власти в стране на смену правившей партии.

Итак, выводы. Страна оказалась не в состоянии в полной мере воспользоваться выгодами благоприятного изменения конъюнктуры на мировых сырьевых рынках. Не удалось диверсифицировать экономику и направить ресурсы в высокотехнологичные секторы. Несмотря на заметный экономический рост, не приостановлена примитивизация структуры экономки. Вяло идет работа по обновлению и развитию инфраструктурных отраслей. Сохраняется тяжелое положение в аграрном секторе экономики.

Теперешнее руководство России осознает все эти проблемы и судя по всему склонно к пересмотру проводимого в стране социально-экономического курса. Риторика последнего времени указывает на это со всей очевидностью. Пора переходить от слов к делу. О