Чайка/gaviota: лингвокультурологический очерк в черно-белых тонах (на материале русского и испанского языков)

Чайка – один из наиболее емких интернациональных символов. Если бы в семантике слова «чайка» не было мощного положительного заряда, им бы не называли клубы и бассейны, рестораны и кафе, пионерлагеря, санатории и дома отдыха, детские сады и творческие центры, яхты, корабли и музыкальные коллективы, фабрики, стиральные машины и чистящие средства, туристические компании, гостиницы и мебельные гарнитуры, хоккейные команды и фестивали, правительственный автомобиль, самолет И-153, американский русскоязычный журнал и даже православный сайт знакомств.

Известны четыре семейства чаек. Собственно чайковые (Larus – кстати, именно так называется многоязычный словарь, без которого жизнь лингвиста невозможна) объединяют около 12 видов небольших водоплавающих птиц. Чайки – двухцветные птицы: крылья их белые, но всегда с черным, траурным обрамлением. Этот цветовой контраст оперения своеобразно отражается в семантике ор- нитонима «чай ка» в русском и испанском языках.

Размах крыльев наиболее крупных чаек доходит до полутора метров. Благодаря длинным крыльям они могут продолжительно парить в воздухе. Все чайки живут вблизи водоемов и питаются животной пищей [2, с. 125–126].

Вид чайки имеют различные изделия, применяемые в быту (вешалки, зеркала, часы), в том числе и наградные кубки: На состоявшейся в четверг торжественной церемонии В. Саралидзе была вручена статуэтка «Золотая чайка» – символ свободы и неограниченных возможностей в сфере медиабизнеса [Пресс-релизы // «Страхование сегодня». – 2007. – 6 июля].

Изображение этой птицы встречается на вывесках, логотипах разнообразных изданий, эмблемах политических партий, например испанской Народной партии – Partido Popular (PP). Чайка является символом Московского Художественного театра со времени постановки в нем одноименной пьесы А.П. Чехова. Благодаря чеховской чайке эта птица стала олицетворять мечту о счастье.

Об обилии объектов, обозначаемых чайкой с ее элегантным изломом крыла, свидетельствуют многочисленные высказывания в прессе, например: …все банки и предприятия разрабатывают логотипы и тратят огромные деньги на их про- движение. Приведу близкий для меня пример – логотип БИН-банка. Это чайка, парящая над волнами, над бушующим морем. Это та птица, для которой море – родной дом. Если моряк увидит чайку, значит, где-то рядом земля. Для него чайка – символ надежды, уверенности. Так же и наш банк. Для него родной дом – это непредсказуемое море бизнеса, где мы прекрасно ориентируемся и помогаем сориентироваться другим [Выставка рублей // Деньги. – 2000. – 25 октября].

Внешне чайки удивительно красивы: они плавают на снежных крыльях [Бунин, «На рейде»]; Над белыми утесами взмывая, / Сверкают крыльями в просторах голубых, / Кого-то жалобно и звонко призывая [Бунин, «На острове»].

Любуется полетом этих птиц чилийский писатель Луис Сепульведа: Se las veía hermosas, ma-jestuosas, recortadas contra el azul del cielo. A ratos parecían paralizarse, flotar simplemente en el aire con las alas extendidas, pero bastaba un leve movi-miento para que se desplazaran con una gracia y una elegancia que despertaban envidia [13, с. 36]. (Они были прекрасны, величественны, ярко вычерченные на синеве неба. Иногда казалось, что они застыли в воздухе и плывут по нему с распростертыми крыльями. Но достаточно неуловимого движения, чтобы они снова взлетели легко и грациозно, пробуждая в вас зависть). ¹

В поэзии чайка обычно осознается как романтический символ: Чайкою в сердце ты мне влетела [Гумилев, «Канцоны»]. В этой строке чайка символизирует пронзительное и грустное чувство, созвучное тому, что заключено в строфе А. Блока: Манили страстной дрожью звуки, / В колдунью-птицу влюблены. / И чайка – птица, чайка – дева / Все опускалась и плыла / В волнах влюбленного напева, / Которым ты во мне жила [Блок, «Мы шли на Лидо в час рассвета»].

Константин Бальмонт неразлучен со своей любимой так же, как морская волна неразлучна с пугливою чайкой [Бальмонт, «Разлука»]. Чайка – это верность, возвышенность, романтичность: Чайки за кормой верны кораблю, как ветрам облака… – поется в известной песне на слова Л. Кукина. Вряд ли поющий эти слова задумывается о том, почему же эти птицы так верны кораблю. Между тем не секрет, что чайки вечно голодны и заглатывают свою добычу буквально на лету. Недавно одно из украинских новостных агентств опубликовало следующую заметку: В одной из британских школ хищные птицы защищают школьников от голодных чаек, которые выхватывают у детей бутерброды, чипсы и другие за- куски [ html]. Вот и корабль чайки преследуют исключительно из корыстных побуждений: они ждут поживы. Эта мысль прослеживается в недавнем заявлении для прессы известного в прошлом футболиста Э. Кантоны, который, критикуя отношение современных банков к клиентам, сравнивает их с чайками: Cuando las gaviotas persiguen al barco, es que alguien va a lanzar sardinas al mar (Если чайки преследуют корабль, это значит, что кто-то будет бросать в море сардины) [«El País», 21.11.2011].

И все же чайка зовет в бесконечные дали, будоражит воображение, хотя гамма эмоций, которые возникают у нас, увидевших или заслышавших ее, часто зависит от нас самих, от состояния нашей души, от нашего возраста, опыта, настроения. Так, классик испанской литературы Армандо Паласио Вальдес, сравнивая свое детское восприятие моря и чаек с впечатлениями зрелого возраста, делает вывод, что между ними – пропасть: … las gaviotas volando sobre la inmensa llanura despertaban en mi corazón ansias locas de lo infini-to. ¿Qué nueva felicidad llegaría para mí? <…> Mi espíritu daba vueltas, trazaba círculos como aquellas gaviotas <...>. Era el templo de Dios aquel abismo líquido y transparente de donde se alzaba una música que me inundaba de dicha y llenaba mis ojos de lá-grimas... ¡Ay!, ahora me acerco al mar como si fuese a la Puerta del Sol. <...> Su estruendo temeroso me deja impasible como el ruido de los coches, y me pa-rece que las gaviotas con sus graznidos pregonan los periódicos de la tarde [11, 3]. (Чайки, летящие над бескрайней равниной, пробуждали в моем сердце безумное стремление к бесконечности. Какое новое счастье ждет меня впереди? Душа моя кружилась, витала, словно чайка. Это был Божий храм – прозрачная водная гладь, рождавшая музыку, от которой сердце мое переполнялось счастьем, а на глаза наворачивались слезы… Увы, сейчас я подхожу к морю, словно к площади Пуэрта дель Соль. Рокот волн действует на меня так же, как шум машин, а чайки своим клекотом напоминают выкрики продавцов вечерних газет).

В испанских песнях часто упоминается чайка, летящая низко над волнами, и всегда – в поисках пищи. Как отмечено в «Словаре символов», низколетящие птицы выступают как «символ призем-ленности желаний» [7, с. 425]. Поэтому известная испанская песня призывает не походить на чайку, а взлетать высоко: тебя легко подстрелить, если ты летаешь низко:

¡Vuela, amigo, vuela alto! / Взлетай выше, друг мой, лети стрелой,/

¡No seas gaviota en el mar! / Не будь ты чайкою морской!/

¡La gente tira a matar / А в тех, кто низко летает,/

Cuando volamos muy bajo! / Охотники метко стреляют. /

[“Vuela, amigo”. Beatriz Álvarez – Marián y Sandra Beigbeder]

О незавидной судьбе одинокой чайки пелось в любимой пионерами-артековцами анонимной песне: О любви настоящей мечтая, / Буре жизни отдавшись во власть, / Чайка в море отбилась от стаи / И в туманную даль унеслась . Наряду с этим чайка – символ женщины; с ним мы встречаемся в песне Сильвио Родригеса «Чайка» (Silvio Rodríguez “La Gaviota”). Герой этой баллады – солдат. Он возвращается с фронта, радуясь тому, что цел и невредим. С благодарностью за свое спасение он смотрит в небо, где пролетает чайка: La palabra “cielo” se hizo en su boca / y como si no hubiera más en el mundo / por el firmamento pasó una gaviota. / Gaviota, gaviota, vals del equili-brio, / cadencia increíble, llamada en el hombro./ Ga-viota, gaviota, blancura del lirio, / aire y bailarina, gaviota de asombro . (Он вымолвил слово «небо», / и тут, как будто больше ничего и не было на свете, / по небу пролетела чайка. / Чайка, вальс равновесия, / невероятные виражи, прикосновение к плечу. / Чайка, чайка, белизна лилии, / воздушная танцовщица, / удивительная чайка).

Черно-белая чайка объединяет впечатления войны и мирные надежды; она подобна то белоснежному цветку, то выстрелу, а ее крик напоминает металлический хохот смерти: disparo en la sien y metralla en la risa, / gaviota que pasa y se lleva la vida? / Corrían los días de fines de guerra, / pasó una gaviota volando, volando / lento, como un tiempo de amor que se cierra, / imperio de ala, de cielo y de cuándo (Выстрел в висок и пулеметная очередь смеха, / чайка пролетает и уносит жизнь? / Тянулись последние дни войны, пролетела чайка, / медленно, как время уходящей любви, / чайка – империя крыла, неба и времени).

Образ женщины-чайки стал своеобразной эмблемой лирики С. Родригеса: Una mujer innombrable / huye como una gaviota. (Безымянная женщина убегает, как чайка) akkordi/rodriguez_silvio/74989/oleo_de_una_mujer_ con_sombrero

Чаще всего в поэзии чайка – это образ женщины, избегающей общения и недостижимой, «как мимолетное виденье»: Como el sol, que linda estás / Como una gaviota te vas, te vas / Viajando por las nubes / Inflando tus alas al volar / Llenando el horizonte / Donde te espera un nuevo caminar [María Jimena Pereira, “Como El Sol” lyrics-keeper.com/ ru/maria-jimena-pereira/como-el-sol.html] (Ты прекрасна, как солнце, / Как чайка, ты улетаешь, / Скользя по облакам, / Расправляя крылья на ветру, / Заслоняя собой горизонт, / Где тебя ждут новые странствия).

Женским символом чайка выступает не только в силу лингвистических причин (женский род данного орнитонима в рассматриваемых языках) и не только благодаря своей красоте, но и из-за ее поведенческих свойств: крикливости и алчности, традиционно приписываемых женщинам. Это объясняется доминированием в социуме мужчин, привыкших всячески высмеивать и принижать представительниц слабого пола, дабы за их счет возвыситься самим: De tu boca / salieron enloquecidos graznidos / de gaviota que atisba el mar, / de tus ojos / ensordecedores aleteos / de rara avis / expulsada del bosque eterno. cns!F1A4329CB428028B! (Ты издавала безумные крики, как чайка, завидевшая море, ты оглушительно хлопала ресницами, как редкая птица, изгнанная из вечного леса).

Традиционно полагают, что одним из атрибутов птиц является пение. Но чайка относится к той немногочисленной группе птиц, которые, по представлениям носителей как русского, так и испанского языков, не поют, а кричат. Наблюдения над художественными текстами показывают, что особенно сильно воздействует на писательское сознание именно крик чайки. В нем слышится тоска, жалоба, стон, плач – весь спектр печальных эмоций – от грусти до скорби: Чайка, серая чайка с печальными криками носится / Над холодной пучиной морской. / И откуда примчалась? Зачем? Почему ее жалобы / Так полны безграничной тоской? / Бесконечная даль. Неприветное небо нахмурилось. / Закурчавилась пена седая на гребне волны. / Плачет северный ветер, и чайка рыдает, безумная, / Бесприютная чайка из дальней страны [Бальмонт, «Чайка»]. Вспомним также хрестоматийные строки из «Песни о Буревестнике» Максима Горького: Чайки стонут перед бурей, – стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей. У Николая Гумилёва кричит победно морская птица / Над вольной зыбью волны фиорда [Гумилёв, «На мотивы Грига»]. Крик чаек ассоциируется с плачем и предстает как символ печали, оплакивания близкого чело- века, ушедшего из жизни. Не вейтеся, чайки, над морем. / Вам негде, бедняжечкам, сесть. / Летите в родной край далекий, / Снесите печальную весть… – так пелось в народной песне времен Русско-японской войны.

По поводу этимологии в испанских словарях есть как звукоподражательная версия, так и гипотеза, предполагающая, что слово gaviota ведет свое происхождение от слова gavia / парус []. Орнитоним «чайка» в русском языке восходит к звукоподражанию ее крику «чай, чай» [10, с. 487]. В испанском языке издаваемые ею звуки передает звукоподражательный глагол, также начинающийся на «ч»: chillar – «кричать, верещать, визжать». Образованное от этого глагола существительное – chillido обозначает «крик, визг». К описанию голоса чайки применима также и лексема graznido, которая по сводным данным анализа существующих испанско-русских словарей переводится целым каскадом условных синонимов: карканье, кряканье, гоготанье, клекот, грай, визг, вопль, а также ‘фальшивое (неблагозвучное) пение’. В романе перуанского писателя Марио Варгаса Льосы чайки «визжат» и «гогочут»: Una bandada de gaviotas pasó muy cerca, aleteando y chillando [14, р. 118]. (Стая чаек пролетела очень близко, хлопая крыльями и визжа); Caminaron unos cincuenta metros más, en silencio, oyendo el graznido de las gaviotas [Ibid., 120]. (Они прошли еще метров пятьдесят, слушая вопли чаек). Галисийский прозаик Мануэль Ривас слышит в криках чаек иронические ноты: En lo alto, sobre sus cabezas, un cielo burlón, los chillidos irónicos de las gaviotas [12, р. 25]. (В вышине, над их головами – насмешливое небо и иронический гогот чаек).

В классической художественной литературе, оказывающей значительное влияние на образ мира, формирующийся в сознании носителя языка, чайка традиционно представляет собой светлый символ, но реальность значительно деформирует этот идеальный умозрительный образ. Напомним, что при всей своей красоте и изяществе чайка – все же хищная птица: Desde que vi a una gaviota atacar y comerse a una paloma, no me hace mucha gracia, por muy bonita que sea... [www. ]. (С тех пор, как я увидел, как чайка напала на голубя и сожрала его, она перестала мне нравиться, несмотря на всю свою красоту…)

Сегодня все чаще звучат голоса, недоумевающие по поводу этого символа, называющие чайку безобразной, хищной, наглой и даже уродливой птицей. Вот что пишет о чайках монах Соловецкого монастыря: «В окно настойчиво стучит чайка. Эту безобразную птицу мы почему-то счи- таем красивой. А летящая над озером белая чайка – символ нашей грустной мечты о несбыточном. Как ошибаемся мы, глупые люди! – думаю я, наблюдая монастырское наследие, соловецких чаек. Монахи запрещали их трогать, и они несли яйца посреди Кремля, тут же выводили тонконогих, безобразных, словно ощипанных, птенцов, путавшихся под ногами у богомольцев.

По-прежнему безбоязненно и нагло они расхаживают между нами, большие утки, с длинными, хищно загнутыми клювами.

Одна чайка повадилась прилетать к нам на окно: регулярно, три раза в день – утром, в обед и вечером, она садится на подоконник и нетерпеливо заглядывает в комнату, ожидая подачки. Если окно закрыто, она бьет крыльями в стекла, стучит в них клювом, – боясь, что сейчас посыпятся стекла, мы с проклятиями бросаем ей хлеб, засохшую кашу. Но если ей мало, она недовольно клекочет и не улетит, пока мы не дадим ей достаточно пищи.

С утра до вечера над Кремлем стоит отвратительный, тоскливый, выворачивающий наизнанку душу клекот чаек, и я скоро начинаю ненавидеть эту хищную, прожорливую, наглую птицу, наш символ мечты о счастье...» [Андреев Геннадий (Г. Хомяков). Соловецкие острова. 1927–1929. ].

Как будто подхватывая слова, высказанные Г. Хомяковым в конце 1920-х годов, полвека спустя Анатолий Жигулин выразит те же мысли в стихотворной форме: Соловецкая чайка / Всегда голодна. / Замирает над пеною / Жалобный крик. / И свинцовая / Горькая катит волна / На далекий туманный / Пустой материк [www.poeziavekov. info/?Zhigulin_Anatolii…chaika].

Неприглядными существами предстают чайки и в новелле Виктории Токаревой «Паша и Павлуша». На первый план выдвигается неприятный тембр их голоса и хищничество: Паша плакал, как лаял, а чайки носились над головой и орали, как коты. Видимо, были разочарованы, что Паша живой и им нельзя пообедать. Расклевать. Растащить на части. Хищные твари, потребители, агрегаты по пожиранию, как Павлуша и Тата. Чайки не боялись Пашу и разгуливали рядом – крупные и жирные, на тонких ногах. И кто это выдумал, что чайки – красивые птицы? [9, с. 98].

Кстати, многие виды чаек питаются не только мелкими морскими животными, но и потребляют любую доступную пищу. Так, большекрылая чайка питается «на прибрежных сельхозугодьях, болотах и кучах мусора», австралийская чайка «любит, когда ее подкармливают люди». А белая полярная чайка – о ужас! – подъедает «туши и помет тюленей и белых медведей» [2, с. 141, 147].

В романе современного галисийского писателя Б. Риваса говорится, что чайки, равно как и кефали, питаются терпением, которым забиты городские стоки: ¿Sabe por qué hay tantas gaviotas y tantos mújeles en esta ciudad? Porque se alimentan de paciencia. Las alcantarillas van llenas de paciencia [12, с. 418]. (Знаете, почему в этом городе столько чаек и кефалей? Потому что они питаются терпением. Им переполнены все городские стоки).

Сегодня, к сожалению, неразрывными и неотделимыми друг от друга мыслятся чайка и городская свалка, помойка. Об этом буквально кричит современная пресса, пишут стихи молодые авторы XXI века. Вот отрывок, взятый с сайта современной поэзии: Здесь дерутся в кровь на помойках чайки, / От дворцов разит коммунальным супом, / И овсяный кофе я пью из чашки, / Что дрожит в ознобе а ля Юсупов [Дидуров А.А. «Кафе на Васильевском» [ ].

Где нынче место настоящих чаек?.. / О горделивой красоте жалеем, / Но в униженье мудрость обретаем. / Ведь чайка вместо неба и полета / На фонаре, простите, у помойки / Высматривает для поживы что-то, / Готовясь защищать добычу бойко [Иосиф Брейдо. «Чайка реет над помойкой» ].

Или возьмем пародийное стихотворение из романа Ю. Полякова «Парижская любовь Кости Гуманкова»: Мы с тобою – городские чайки, / Мы давно забыли запах моря, / Мы всю жизнь летаем над помойкой / И кричим с тоской: «Мы чайки, чайки…» [8, с. 215].

Еще один пример взят нами из выступления сатирика Михаила Задорнова: Чайки над этим морем уже не летают. Разъелись на мусорниках так, что не кричат по-чаячьи, а мяукают, как жирные коты [6, с. 32].

Это сравнение чаек и котов удивительным образом совпадает с наблюдением М. Риваса, герой которого говорит о семействе кошачьих чаек и всегда готовых к полету котов: Curtis <…> tenía por distante compañía <…> a los gatos y las gaviotas. Y reparó en cuánto se iban pareciendo en la noche unos a otros. Una estirpe cruzada por el faro de gaviotas felinas y gatos siempre a punto de volar [12, p. 150]. Другой персонаж этого романа – ученик таксидермиста, – вообразив себя художником, увлеченно работает над чучелом гибрида – «кото-чайки» (или же «чайкотá»?): Estoy trabajando en el gativota , en el gato con cuerpo de gaviota, el aventu-rero de los tejados [Ibid., p. 318]. (Я сейчас работаю над чайкотом, над котом с телом чайки, авантюристом крыш).

Поражает единодушие писателей и поэтов, говорящих почти в унисон. Их ранит, просто убивает этот символический когнитивный антагонизм: как совместить чайку-мечту о счастье и чайку-бомжиху, дерущуюся за зловонные отбросы в мусорном баке? Поэты переносят это противоречие на человека и на его эпоху. И чеховское «Я чайка!» звучит на новый лад: Вспоминаю – и сердце из плена / Рвется, бьется и просится вон, /Чтоб крылом белоснежную пену / Обрывать с обезумевших волн. / Но помойку покинуть решиться – / Не судьба до скончания дней. / Да, мы, чайки, – отважные птицы, / Но она ведь, родная, нужней. / Так и будем сидеть на заборе, / Пожирая тухлятину впрок, / Раз не в силах на волю прибоя / Променять этот сытый мирок [Е. Маслов. «Чайки на помойке» ].

Итог подводит следующий сонет Л. Сироты: До обиды, до горечи жалки, / За забором из черных досок / Чайки белые бродят по свалке, / Жадно ищут съедобный кусок. / И не знают смущенья и горя / Оттого, что с неведомых пор / Были символом неба и моря, / Означали полет и простор .

Очевидно, что идеал разбился о быт. Чайки со временем утратили в глазах людей романтический флер и обнаружили свое истинное лицо озабоченных поисками пищи существ: Да не мы ль это, братцы, не мы ли? / Не намек ли, не знак это нам? [Любовь Сирота. «Чайки». ]

В русском молодежном сленге лексема чайка фигурирует в двух значениях: 1) новичок в игре (по созвучию с жаргонным чайник); 2) нечто вроде мародера в компьютерных состязаниях – игрок, подбирающий недобитую добычу около более сильных соперников [См.: «» ]. Приведем пример из переписки игроков: «Лидеров гильдии видел тока в качестве чаек». Или: «Я тока знаю, что того, кто все фраги тырит, называют просто чайкой». [].

В мексиканском варианте испанского языка распространено выражение A volar, gaviotas! (Летите, чайки!), вовсе не лестное для тех, кто его услышит. Как указано в Кратком словаре мекси-канизмов (Diccionario breve de mexicanismos), этот призыв используется для того, чтобы без лишних церемоний прогнать, выставить кого-либо вон «с презрением и недовольством»: expresión que se emplea para despedir [expulsar de un lugar] a alguien con desprecio o disgusto, эквивалентно lárguense – ‘проваливайте’

[ htm#anchor781065].

В августе 2007 года в испанской газете “Diario” [ conpermiso/?p=210] появилась заметка под названием «Чайка и Голубь». Напомним, что чайка является эмблемой испанской Народной партии – Partido Popular, а праздничное шествие проводится в день Пресвятой Девы – Голубки (Virgen de la Paloma) – покровительницы пожарных. Орни-тоним gaviota нужен автору статьи, так как он помогает выразить критическое отношение к представителям Народной партии на различных уровнях (муниципальном и государственном), которые все ругаются между собой по пустякам и никак не придут к согласию: “Gaviota o Paloma” no es exactamente el título de la popular canción <…> “Gavilán o Paloma”, pero en su versión veraniego-política así anda la semana madrileña. Entre las tradicionales fiestas de La Virgen – procesión y descenso de su Cuadro por los bomberos de Madrid incluído con presencia del Alcalde Ruiz-Gallardón – y la “pelea” de gaviotas populares por un quítame allá esas pajas.

El PP municipal riñendo al PP autonómico por no rehabilitar lo sufi ciente,<...> recordando que tan-to la Comunidad de Aguirre como el Gobierno de Zapatero invierten poco en estos menesteres. <…>

La Gaviota entretanto se ha aposentado entre la Puerta del Sol y la Casa de la Villa, <...> y eso que Madrid no tiene mar <...>. De momento Gallardón ha sido paloma por unos días perо sin dejar de in-tentar ser gaviota y es que el Alcalde tiene capacidad para asumir ambos papeles sin despeinarse.

Под определением «чайка, прикинувшаяся на несколько дней голубем», имеется в виду мэр Мадрида Руис-Гальярдон, человек, преследующий свои интересы, появляющийся лишь там, где можно чем-то поживиться. Так как чайка представляет собой эмблему испанской Народной партии, вполне возможен метонимический перенос данного орнитонима на деятелей этой политической организации.

Чайка – один из немногих орнитонимов, обнаруживающих в сопоставляемых языках диахронические различия в семантическом образном переосмыслении слова, вызванном не контекстом произведения, а традициями национальной культуры в их столкновении с реальной действительностью, обусловленной деятельностью человека. Почти невероятным кажется проявившийся в результате нашего лингвокультурологического анализа контраст между внешней возвышенностью, изысканностью этого символа и его отталкивающей сущностной подоплекой.