Что делает мигрантские онлайн-группы сообществами? Взгляд с позиций "радикальной микросоциологии" Р. Коллинза

Современная конфигурация миграционных потоков в корне отличается от привычных для обыденного сознания точек зрения и классических социологических подходов. Решение о переезде в другую страну сегодня далеко не всегда означает разрыв социальных отношений со страной исхода [4]. Массовое распространение и развитие логистических, транспортных и информационно-коммуникационных технологий сегодня позволяет людям рассматривать страны с более высоким уровнем заработных плат как большой «офис», пригодный для своеобразного варианта «вахтовой» работы. В социальных науках подобные изменения в глобальном режиме миграции и распределения капитала концептуализируются в рамках транснационального подхода [8]. Транснационализм возникает в середине 1990-х в форме

Степанов Александр Михайлович - кандидат социологических наук, доцент Санкт-Петербургского государственного университета

Ни Максим Леонидович - аспирант факультета социологии Санкт-Петербургского государственного университета

A. Stepanov - Candidate of Sociological Sciences, Associate Professor of St. Petersburg State University

M. Ni - Postgraduate student of the Faculty of Sociology of St. Petersburg State University

критики традиционной социально-политической оптики, отождествляющей границы общественных формаций с границами национальных государств [22]. Апологеты транснационализма отмечают, что пространственные перемещения современных мигрантов идут рука об руку с поддержанием коммуникации с родственниками и друзьями мигрантов, оставшихся в стране исхода. Таким образом, конструируются социальные поля, находящиеся над пространствами государств [8:52]. Внутри транснациональных полей или пространств постоянно циркулируют материальные и финансовые потоки, культурные символы и знание

Распространение транснациональной миграции имеет ряд принципиальных следствий для миграционных исследований. Во-первых, в отличие от классических подходов, учитывающих факторы социально-экономического развития стран исхода и стран назначения в качестве предикторов международной мобильности [15:36], транснационализм позволяет разрабатывать более тонкие объяснительные модели, учитывающие исторический контекст и взаимозависимости между различными точками на глобальной карте.

Во-вторых, транснациональные поля обмена оказывают существенное влияние на культурную идентичность. Люди осваивают новое знание (язык, сленг и др.), в обиход вводятся новые практики и товары, ввезенные из-за границы. Те, кто не имеет опыта трудовой миграции, потенциально включают в свой горизонт мышления возможность уехать на заработки, а опытные мигранты даже при условии принятия решения о прекращении поездок всегда имеют опцию возвращения [2].

В-третьих, транснациональные поля поддерживаются за счет разнообразных практик поддержания связей со страной исхода. Сюда включается все, начиная от звонков семье, заканчивая сложными схемами поддержания распределенного домохозяйства [18: 437]. При этом одни формы транснационализма могут способствовать двойной интеграции в культурные и институциональные среды стран исхода и стран назначения, а другие – напротив, отрицательному или ограниченному стремлению к интеграции [20].

Концентрация на процессах транснациональной миграции с неизбежностью привлекает внимание исследователей к изменениям в способах коммуникации. Так, широкое распространение относительно дешевых способов доступа в интернет не только позволяет мигрантам более интенсивно выстраивать транснациональные связи, но и формирует целый пласт новых режимов взаимодействия, основанных на вариативности средств связи [17] Особый интерес в этом отношении вызывают виртуальные социальные сети, которые существенно расширяют репертуар режимов коммуникации посредством механизма «сообществ» или «групп».

Онлайн-группы в социальных сетях, посвященные международной миграции, выступают одновременно и как место общения, и как архив информации, побуждающей или отваживающей от принятия решения о поездке. Знания и компетенции, осваиваемые потенциальным мигрантом, обеспечивают ему первичный символический образ потенциальной страны назначения [7]. Общение мигрантов и пока еще не-мигрантов в социальных сетях воплощает идею схватывания множества мест в одном [9:220]. По этой причине исследования онлайн-групп становятся важной точкой роста для миграционных исследований. Так, ретроспективная этнография онлайн-площадок может быть использована для получения информации о процессах трансформации культурной и гражданской идентичности участников транснациональных процессов [13]. Существуют исследования, наглядно выявляющие роль пространств онлайн-коммуникации в построении закрытых мигрантских рынков обмена товарами и услугами [6]. Кроме того, анализ коммуникации в виртуальных социальных сетях позволяет продемонстрировать альтернативные способы построения близости и надграничных диаспоральных отношений [10].

Однако то, что обычно выходит за пределы внимания исследователей мигрантских онлайн-групп, – это механизмы их устойчивости. Работы антропологов, специализирующихся на исследовании онлайн-сообществ, демонстрируют тот факт, что сетевое общение способствует формированию «виртуальной близости» [21], однако далеко не каждая группа в социальных сетях сохраняет свою активность на протяжении долгого периода времени.

В данной статье мы предлагаем концептуальную основу для анализа механизмов устойчивости онлайн-групп в социальных сетях и мессенджерах, основанную на теории цепочек ритуалов взаимодействия Рэндалла Коллинза.

Первичным импульсом проведения данного исследования послужили обсуждения результатов полевой работы в среде трудовых мигрантов из стран СНГ в Южной Корее, выполненной одним из авторов настоящей статьи. Оказалось, что онлайн-группы в социальных сетях и мессенджерах играют существенную роль в повседневной жизни мигрантов. В них публикуется информация, позволяющая оптимизировать поиск работы и общие процессы адаптации к стране, мигранты общаются в онлайн-группах, используя специфический мигрантский сленг, что позволяет выдвинуть гипотезу о формировании устойчивых сообществ практики. Однако выделить схему, объясняющую устойчивую активность групп, нам так и не удалось, в связи с чем мы сформулировали следующий исследовательский вопрос: Почему мигрантские группы в социальных сетях не распадаются? Что выполняет для них роль «социального клея»?

В ходе поиска стратегии для ответа на поставленные вопросы мы обратили внимание на широкое распространение в социологической и социально-антропологической литературе использования понятия «сообщество» применительно к онлайн-группам. Однако в контексте новых медиа данный термин требует рефлексивного отношения. В частности, Роберт Козинец, автор понятия «нетнография», отмечает, что далеко не всякая технически ограниченная совокупность людей в сети является сообществом. Группы, подлежащие изучению должны, как минимум, ощущаться как сообщество (feel like community) [16:10], что предполагает наличие сильных связей, вырисовывающих границы круга общения, а также продолжительный период существования групп.

В качестве основы определения сообщества в социальных науках мы можем различить, как минимум, два основных источника. Во-первых, это концепция «сообщества», разработанная в рамках чикагской школы социологии. Ее основатель Роберт Парк определил сообщество как группу людей, проживающих в городе на территории с четкими физическими и символическими границами [19]. Культура группы, групповой статус и ядро ее солидаризации оказывается зависимой переменной от занятой пространственной ниши Однако при переносе в сетевой контекст понятие границ оказывается проблематичным в связи с тем, что виртуальные сообщества далеко не всегда имеют привязку к территории либо данная привязка не является достаточным основанием для формирования сообщества1

Другой распространенный вариант концептуализации сообщества разработан Бенедиктом Андерсоном [1]. Для него сообщество – это воображенная идея о безусловной близости между людьми, которые могут никогда не встречаться друг с другом. Аккумуляция и эмпирический референт воображенного единства – это культурные нарративы, обосновывающие общее происхождение, национальное или этническое самосознание, а также общий язык и групповые символы2. Такая концептуализация подходит для исследования виртуальных диаспор [10] и продленного национализма [14], но транснациональные миграционные потоки принимают и другие конфигурации. К примеру, состав русскоязычных онлайн-групп, посвященных трудовой миграции в Южную Корею, характеризуется культурной гетерогенностью: все, что объединяет их членов, – это язык, общий интерес к заработку в чужой стране и, возможно, опыт проживания в некогда единой стране.

В свете представленных концептуальных затруднений, для анализа мигрантских онлайн-групп требуется иная теоретическая рамка, обосновывающая способы сплочения людей по-иному. На наш взгляд, продуктивным решением является обращение к теории ритуалов взаимодействия Рэндалла Коллинза, которую автор именует «радикальной микросоциологией» [12]. Коллинз обращается к наследию позднего Дюркгейма и его рецепции в работах Ирвинга Гофмана: в центр внимания выводится тезис о том, что социальные феномены возникают как результат успешных коллективных ритуалов. Ритуал, следуя за Гофманом, понимается в строго секуляризированном смысле, как социальное взаимодействие в группе от двух человек и более. Коллинз различает успешные и неудавшиеся ритуалы. Успешный ритуал характеризует несколько важных факторов:

• 1)    Со-присутствие участников взаимодействия, отделенных групповой границей от остального мира;

• 2)    Наличие в структуре ситуации объекта, на котором фокусируется внимание участников;

• 3)    Общий культурный капитал, под которым понимается запас ресурсов, необходимых для взаимодействия. Таковыми могут выступать совокупность общих тем для разговора, культурные компетенции, выраженные в стиле общения, жестах, мимике [12];

• 4)    Общий эмоциональный настрой участников ритуала, направленный на объект общего внимания.

При наличии данных компонентов возникает эффект интерференции общего эмоционального настроения и концентрации на объекте, что в своем апогее приводит к возникновению эффекта «коллективного бурления» (collective effervescence). Участники взаимодействия синхронизируют речевые и поведенческие паттерны [12: 48], что ведет к нескольким следствиям. Во-первых, усиливается ощущение общности опыта (совпадение культурного капитала), возникает групповая солидарность. Во-вторых, появляются групповые символы сакрального характера, по отношению к которым возникают стандарты групповой морали. Нарушение стандартов групповой морали ведет к применению санкций, различающихся в зависимости от степени эмоциональной вовлеченности. Наконец, эмоциональная интерференция генерирует специфический ресурс, подлежащий накоплению, – эмоциональную энергию. Под эмоциональной энергией подразумевается готовность участников к вступлению в сходные виды ритуальных взаимодействий.

Согласно Коллинзу, ритуалы взаимодействия имеют тенденцию агрегироваться в хорошо различимые цепочки коллективного поведения, опознаваемые постфактум как видимые участки мезо- и макро-структуры. Подобное суждение вытекает из максимы поведенческой рациональности, согласно которой люди стремятся к максимизации эмоциональной энергии. Кроме того, необходимо иметь в виду, что эмоциональная энергия, накопленная в рамках дискретных ритуалов, имеет тенденцию к постепенному угасанию, и, следовательно, требует перезарядки в новых взаимодействиях.

Применение концептуальных наработок Коллинза позволяет трактовать онлайн-сообщества в предельно эмпирическом ключе1. Мы можем успешно пройти между Сциллой привязки группы к территории и Харибдой культурного конструирования путем индуктивного вычленения групповых символов, возникающих в процессе повседневных взаимодействий. Именно групповые символы, вырабатываемые на основе цепочек успешных ритуалов взаимодействия, являются основой для «социального клея» сообщества – солидарности. На наш взгляд, подобный подход позволяет демонстрировать конкретные механизмы