Чудесные дети и их появление на свет в русских народных волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока

Чудесные дети – одни из самых популярных персонажей русской народной волшебной сказки. Эти образы встречаются во многих сюжетах. Мотив появления на свет чудесных детей очень древний, характерен для мифологий не только славянских, но и других народов. В русских народных волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока вычленены три способа появления на свет чудесных детей: чудесное зачатие, сотворение из материала, а также появление из отсеченной или неотсеченной части тела взрослого.

Излюбленный мотив русской народной волшебной сказки – мотив чудесного зачатия. Интересно проследить, каким путем происходит зачатие и что именно претворяется в теле женщины (или самки животного) в человеческое дитя. Для сказки характерны два типа чудесного зачатия – естественным способом от медведя и через принятие особой пищи. Редко встречаются мотивы зачатия от выпитой воды или от ветра. Все эти способы объединяет следующее: чтобы женщина понесла, в ее тело извне должен попасть некий предмет или субстанция (обладающие оплодотворяющей силой).

Истоки мотива зачатия героя Медвежье Ушко, как принято считать, возникли в период матриархата, когда появились мифологические представления о чудесном зачатии от тотема-первопредка (650А Иван медвежье ушко). В русской сказке в качестве родителей в основном выступают медведь и женщина (как правило, женщина замужняя – старуха или попадья) и медведица и мужчина (женатый мужчина – старик или поп). Человек всегда похищается тотемным животным, соитие человека с медведем происходит в лесу, т.е. в локусе тотема, и приводит к зачатию и рождению человеческого ребенка, имеющего некоторые части тела медведя.

Второй распространенный способ оплодотворения в сказке – посредством принятия особой пищи. В.И. Еремина отмечает следующую особенность традиционной культуры: «Акт еды связывается в сознании с моментом рождения, брака и смерти» [1, с.131]. Русская сказка отражает не только мотив зачатия от тотема, но и веру в возможность оплодотворения через поедание предметов, обладающих репродуктивной силой. Реальный отец (как медведь в зачатии героя Медвежье Ушко) заменяется чудесной пищей. Именно этот мотив является самым распространенным среди прочих мотивов о чудесном зачатии.

Мотив оплодотворения с помощью чудесной рыбы характерен для сюжета 300А Бой на калиновом мосту . Появление в сказке рыбы как одного из средств, способствующих оплодотворению, не случайно. Рыба в традиционной культуре была одним из символов плодородия, считалась связанной с иным миром, а увиденная во сне знаменовала наступившую беременность. Существовала зависимость между полом ребенка и родом термина, обозначавшего тот или иной вид рыбы: «…лещ и окунь снятся к рождению мальчика, плотва и щука – девочки…» [2, с.207]. Подобная связь пола ребенка и рода увиденного во сне типа рыбы для сказки не характерна. В волшебной сказке от съеденной рыбы (будь то щука или рыба золотое перо) всегда рождается мальчик.

Инициативу в поиске средства для рождения ребенка часто проявляет муж, которого очень печалит отсутствие детей. Пойманная рыба, как правило, имеет необычный вид, указывающий на ее связь с миром предков, и называется златоперой щукой, Золотой Рыбкой. Необычен и ее внешний вид: «… перышки на ей червонного золота , чешуйка серебряна , а глаза , как огоньки горят » [3, с. 53] (301А, В Три подземных царства, 300А Бой на калиновом мосту и 302₁ Смерть Кащея в яйце). Описание рыбки со временем утрачивается, но ее чудесная способность оплодотворять остается, что для сказки более важно. Герои могут даже называться по рыбе, благодаря которой они появились на свет: « – Пожалуйте , говорит старик , – закусить и выпить вин , каких угодно , за храбрость вашу , дети Золотой Рыбки » [3, с.59] (301А, В Три подземных царства, 300А Бой на калиновом мосту и 302 1 Смерть Кащея в яйце). Весьма интересна фраза невесты, предназначенная жениху: « Ты тридцать лет в рыбе жил …» [3, с. 103] (303 Два брата, 400 2 Царь - девица, 552А Животные зятья и др.). Это указывает на существование героя до его рождения в нашем мире. Рыба же представлена как некий локус. Такая черта образа (тело как локус) более характерна для других сказочных персонажей – чудесного коня и коровы.

Дети, зачатые от одной съеденной рыбы, рождаются одновременно у нескольких матерей. Причем герой зачинается случайно: тексты сказок говорят о бездетности царя и царицы, а вместе с царицей съедают рыбу и беременеют служанка и корова. Распространенным мотивом является запрет давать кому-нибудь рыбу – съесть ее должна была только бездетная женщина высокого социального статуса (царица или купчиха).

Если речь идет не о трех, а о двух матерях, то у царицы рождаются три дочери, а у ее служанки – три сына, по сыну появляется на свет у царицы и кошки. Иногда чудесное дитя может иметь части тела животного (например, Иван Сучич, рожденный собакой от съеденной рыбы, имеет собачьи уши). Это говорит о влиянии мотива зачатия чудесного ребенка от медведя.

В некоторых вариантах сказок от съеденной чудесной рыбы рождаются и богатырские кони: «<...> царица поела и понесла, ее служанка тоже поела, остатки бросила собаке, а уху вылила кобыле. Через девять месяцев у царицы родился сын Иван - царевич, а у служанки родился Иван Девичий, у собаки - Иван Сучич, а кобыла принесла трех жеребят» [4, с.128] (300В Бой на калиновом мосту и 513А Шесть чудесных товарищей). Налицо интересная трансформация мотива: увеличивается количество матерей, зачинающих от съеденной рыбы (к двум женщинам и собаке добавляется кобыла). В результате рождаются не только богатыри, но и их кони. Благодаря этому из сказочного сюжета изымается мотив поиска богатырских коней: важным становится их общее с богатырями чудесное происхождение.

Другое средство оплодотворения в русских народных волшебных сказках – плоды и их производные. Г.И. Кабакова находит в лексике традиционной культуры «термины, общие для мира людей, животных и растений. Плод , независимо от того, идет ли речь о человеке или растении, завязываецца . По истечении положенных девяти месяцев беременная женщина должна сплодзиць , и люди, как и все живые существа, плодзяцця » [2, с.137]. У славян существовало представление о зависимости между количеством съеденных плодов и количеством зачинаемых за один период детей. Сдвоенные плоды могли привести к рождению близнецов, а средством от бесплодия считались семена растений. Представления о связи между плодами и оплодотворением существуют и у других народов мира. Например, по этнографическим материалам югославянских народов, желуди и орехи способствовали рождению сыновей.

В сказках с мотивом зачатия от чудесного плода просматривается следующая модель: женское лоно приравнено земле, а плод – мужскому семени. Равенство мужского семени плоду обнаруживается в одном из обычаев славян: весной муж и жена сочетались на поле, но семя получала не жена, а земля, что должно было, по представлениям наших предков, способствовать увеличению урожая.

Одним из распространенных сказочных мотивов является зачатие ребенка от горошины (312D Катигорошек, 700 Мальчик с пальчик (Горошек, Воловье ушко) ). Горох, подобно рыбе, связан с миром предков. Не случайно в ряде сказочных сюжетов горох представлен как мировое дерево, связующее собой три мира. С.М. Толстая замечает: «Растительный код используется во фразеологии славянских языков и для обозначения зачатия и внебрачных половых связей: рус. покушать горошку, гороху объесться ‘забеременеть’…» [5, с.685]. Как правило, в волшебной сказке от съеденной горошины появляется на свет один ребенок. Мотив бездетности или предполагаемой гибели старших детей присутствует в сюжете о рождении чудесного дитяти. «Они <старик со старухой> один раз шли по дороге, нашли стручок, в нем была горошинка. Они хотели напополам разделить ее. А старик говорит:

• - Ладно, старуха, ешь одна.

Она съела и вскорости забеременела» [6, с. 7] (312D Катигорошек).

Яблоко занимает в волшебных сказках следующее после гороха место по популярности как средство оплодотворения. Б.П. Кербелите отмечает: «…действие «вкусить плод / есть яблоко с дерева познания» является метафорической заменой интимной связи между мужчиной и женщиной…» [7, с.337]. Яблоко в представлениях славян связано с идеей рождения большого количества детей. В традиционной культуре наших предков существовали два способа получения чадородия в брачную ночь. Во-первых, один плод должен касаться постели новобрачных; во-вторых, другое яблоко жених и невеста съедали. Т.А. Агапкина говорит о магическом эффекте дарения плодов: он «зависел от адресата дарения: первые фрукты с плодовых деревьев дарили многодетной матери или беременной женщине, но никогда старухе или бездетной» [8, с.125]. Как нам представляется, налицо противоположная рассмотренной выше связь яблока и чадородия. Многодетная женщина, получая дар, способствовала сохранению (или увеличению) плодородия земли.

В сказках мотив зачатия героя от съеденного яблока связан с мотивом бездетности будущих родителей. И в этом случае, как и в мотиве зачатия от съеденной рыбы, муж отправляется на поиск средства, которое может помочь их горю. Нищий советует : «Ты запряги лошадь и поезжай в город на базар, купи яблоко: сколько за это яблоко запросят, ты столько и заплати» [9, с.219] (532 Незнайка). Иногда инициатива в поиске средства для оплодотворения переходит к женщине – именно она идет за советом к старухе. Старуха советует купчихе: «...это яблочко съешь, половину кобыле скорми, у тебя, - говорит, родится сын, а у кобылы, - говорит, - родится жеребец твоего сына» [4, с. 159] (300А Бой на калино-вом мосту, 314 Чудесное бегство с помощью коня и 532 Незнайка). Кроме гороха и яблока, сила чудесного оплодотворения в волшебной сказке может приписываться ягоде или цветку.

Встречается в русских народных волшебных сказках мотив зачатия от явлений природы, таких, например, как вода или ветер, в традиционной культуре тоже связанных с репродуктивной функцией. Возникновение представлений об оплодотворяющей силе воды тоже не случайно. В.И. Еремина пишет о существовании у славян обычая валяния в росе: он «демонстрирует древнейшее верование в оплодотво- ряющую силу воды» [1, с.61]. Исследователи проводят знак равенства между водой и мужским семенем, а также указывают на способность воды увеличивать плодородие. В Московской губернии появление младенца «старшимъ дЂтямъ объясняютъ, что «дитю» …вытащили изъ пруда…» [10, с. 227]. В русской народной волшебной сказке говорится о беременности девушки, запертой отцом в крепости. Она пьет воду, в которой стояли цветы, и от этого беременеет.

О.В. Белова, ссылаясь на исследование В. Клингера, пишет, что коршуны «зачинают без участия самца, от южного или западного ветра, который они вдыхают» [11, с.98]. Ветры в сказках прилетают из иного мира и похищают царевну. Широко распространенным у русских является выражение о незамужней беременной женщине, будто ей живот ветром надуло. Подобное представление отражено и в волшебной сказке. Царь пытается выяснить у служанок, от кого беременна его дочь, посаженная им в «крепь». Мотив беременности от ветра возникает как предположение: «Те клянутся богом, что никого не было, никто не ходил, никто не был.

Но почему же так. Ветер что ли надул» [6, с.84] (301В Три подземных царства и 650А Иван мед -вежье ушко).

В русской сказке встречается мотив оплодотворения через поцелуй. В традиционной культуре поцелуй связан с брачными отношениями и идеей оплодотворения. В сказке подчеркивается, что девушка была изолирована от мужчин в башне. Если в рассмотренных выше типах мотива мужчина в зачатии участия не принимал (не считая его активности в поиске средства, способного излечить жену от бесплодия), то в этом типе мотива появляется мужчина, благодаря участию которого происходит зачатие: он целует девушку сквозь стекло. О причине беременности говорит сама девушка: «Я забеременела от него, скрозь стекла, от целовка!»« [12, с.343] (301А, В Три подземных царства и 303 Два брата)

Бездетные супруги, как правило, престарелые, делают ребенка из доступных материалов: снега, глины, теста, каши или дерева (327С, F Мальчик (Ивась, Жихарко, Лутонюшка) и ведьма, 700 Мальчик с пальчик (Горошек, Воловье ушко), 703* Снегурочка). Перечисленные материалы генетически связаны с идеей плодородия. Подобным образом на свет появляются и мальчики и девочки. Значимым оказывается не только материал, но и действие, которое с ним производят родители. Лепка ребенка в сказке в основном является совместным действием – в нем участвуют и мать и отец. О «лепке» как сотворении человека новорожденного свидетельствуют этнографические данные русского народа. Повитуха после рождения ребенка правила его тело, чтобы оно соответствовало нормам нашего мира. Снегурочку в сказке дед и баба лепят из снега. Связь снега и плодородной силы, льда и детей становится очевидной из этнографических материалов: «...почти повсеместно на Масленице бывшие товарищи новобрачного должны были вывалять его в снегу....молодой, таким образом, “умерев” и “воскреснув”, получал особую живительную, оплодотворяющую силу» [1, с.121]. Ряженые ловили девушек и натирали их снегом между ног, что должно было способствовать оплодотворению. У других народов снег также связан с идеей чадородия. В Австрии дом новобрачных забрасывали снегом. Лед же может выступать заменой ребенка. В.И. Даль сообщает, что ведьмы, по представлениям славян, вынимают ребенка из утробы матери и помещают туда льдинку. Снегурочка сохраняет связь с материалом, из которого она изготовлена: только зимой ей хорошо, а когда наступает весна, девочка прячется в тень от солнца, а затем погибает, прыгая через костер.

Из глины старики лепят сыночка, именуемого Глинышкой или Глиняным парнем. В этом мотиве усматривается связь с библейским мифом, перешедшим затем в русские апокрифы. Гольды, по словам И.А. Лопатина, говорили ребенку, «будто отецъ съ матерью выкопали его изъ земли» [13, с.177].

Глинушка – дитя-разрушитель, уничтожающий всё живое вокруг себя, по сути, он воплощение смерти. Связь глины и смерти прослеживается, например, в следующем: в одном из сказочных текстов говорится о глиняной маске на лице Бабы-Яги; согласно приметам русского народа, увиденная во сне глина становится предвестником смерти.

Глинушка может и утрачивать функцию разрушителя. В этом случае происходит контаминация мотивов сказок на сюжеты 327С, F Мальчик (Ивась, Жихарко, Лутонюшка) и ведьма и 2028 Глиняный Иванушка . Старики делают сына из глины, инициатором становится старуха, именно она предлагает слепить мальчика из глины. Но супруг сомневается в возможности такого действия. Когда он уезжает из дому, старуха «слепила внука из глины, положила на печь. Приехал дед из леса, сели ужинать. И вдруг с печи: «Дед, баба! Я есть хочу!»« [14, с.1]. Не случайно и место, куда старуха положила глиняного мальчика. Печь в представлениях славян связана, по словам А.К. Байбурина, с трансформационным комплексом. Как и Терешечка, Глинушка отправляется ловить рыбку, но затем сюжет развивается иначе: герой падает в озеро и остается там: «Он выпрыгнул из воды и опять - бух! в воду, и до сих пор он там глину ловит» [14, с.1].

Мотив лепки как значимого действия переходит и на делание ребенка из каши или теста. Это соотносится с украинской легендой, согласно которой Бог сначала вылепил людей из теста. Иногда в сказке ребенок из теста выквашивается: «Квасила старуха квашню, выквасила - родилася красная девушка имя на глаза» [15, с. 67] (425А Амур и Психея-). Связь ребенка и теста отмечена в мотиве необычайно быстрого роста героя: «Так он растет не по дням, не по месяцам, как синишное тестечко на опаре при- вздымается, так и он кверху» [3, с. 79] (3001 Победитель змея, 318 Неверная жена и 532 Незнайка). И в традиционной культуре прослеживается связь между репродуктивной функцией и тестом, хлебом. Большая грудь считалась показателем того, что женщина в детстве ела много сырого теста. Г.И. Кабакова пишет: «Для рассказа о теле в Полесье используют и кулинарный код: детей “пекут”, как хлеб» [2, с.284]. У семейских Забайкалья существует следующая загадка: «Пирок холшшовый, деревянная корка» [16, с. 18]. Отгадка: мертвец. В свадебный обряд славян входит посажение невесты на дежу. Дальневосточные белорусы объясняли этот обычай следующим образом: «Как тесто в кадушке пухнет, так бы и живот у ней поднимался».

В волшебной сказке старики производят с кашей ряд сложных манипуляций, с каждым новым действием происходит увеличение веса материала, что тоже сродни поднимающемуся тесту и растущему телу ребенка: «... наварили каши четверик с восьмухой, стали мять - потянуло фунтов на пять, стали весить - вытянуло десять. Они все это сложили в горшок и повесили в мешок, под крышу. Там долго ли, мало ли это все кисло. И у них вышел ребенок маленький» [17, с.115] (700 Мальчик с пальчик (Горошек, Воловье ушко) ). Выполнение действий завершилось, каша находится в покое - она помещена в горшок, который, в свою очередь, висит в мешке. Горшок в представлении славян связан с идеей зачатия, является аналогом тела женщины (например, после первой брачной ночи у славян было принято разбивать горшок, что символизировало дефлорацию). У других народов сосуд также символизировал женское лоно. Например, древние китайцы считали вазу символом лона матери, поэтому рядом с невестой в паланкине находилась наполненная зерном ваза.

Из чурочки в волшебной сказке старик делает сыночка: «Мужичок обтесал чурбачок да качает... Сделался мальчик беленький» [18, с.21] (327С, F Мальчик (Ивась, Жихарко, Лутонюшка) и ведьма^-). У русских существует выражение – «строгать детей». Строгают изделия из дерева. Связь плодородия и дерева проявляется в связи с идеей Мирового древа, одной из древнейших моделей мирозданья. Появление анимизма привело к возникновению параллели человеческая душа - дерево, что нашло отражение в фольклоре и этнографическом материале многих народов. Наиболее очевидна связь дерева и человека в родильной обрядности.

В русской сказке чудесное дитя возникает из полена, чурбана. Связь дерева и ребенка прослеживается не только в сказках, но и в быличках. Так, чтобы вернуть своего ребенка, украденного мифологическим персонажем, женщина должна была положить подменыша под дерево, а через некоторое время забрать уже собственное дитя. Банники, как говорится в быличках, подменяют своими детенышами человеческих детей. Умирая, дети банника превращаются в головешку. Аналогия человека и дерева сохранилась и в русском языке, где человек называется чурбаном, пнем, идолом, дубиной, но язык дает негативную окраску этим наименованиям. Аналогия дерева человеческому телу прослеживается и в сказках Западной Европы. Так, говорится, что слепой антагонист поймал и посадил в клетку мальчика, чтобы откормить его и съесть. Антагонист на ощупь по пальчику героя определяет, насколько тот поправился. Помощник советует мальчику вместо пальчика подставлять щепочку. И вредитель не чувствует разницы между деревом и телом человека.

Распространенным мотивом русских народных волшебных сказок является мотив появления детей из отрезанного женского пальца. Это напоминает вегетативное деление: из части тела вырастает целое, уже другое, тело, причем дитя не воспроизводит пол матери. Ребенок в этом случае получается как бы случайно. Эта случайность - постоянная составляющая анализируемого мотива: «Один раз крошила баба на столе свеклу, торопилась и отрезала себе мизинчик» [18, с.29] (700 Мальчик с пальчик (Горошек, Во -ловье ушко) ). Аналогия сына и пальца видна и в текстах русских волшебных сказок: «У царя был один как палец сын» [9, с.259] (532 Незнайка и 531 Конек - горбунок). Сравнение пальцев и детей присутствует и в прочих жанрах русского фольклора. Так, на русскую загадку «у двух матерей по пять сыновей» [19, с.96] существует ответ: руки, пальцы. Аналогия пальцев и людей характерна и для верований и фольклора других народов.

Постоянным в русской народной волшебной сказке является действие бабы: она режет овощи -свеклу или – чаще – капусту, т.е. плоды земные. Капуста, связанная с идеей чадородия, выполняет четыре функции. Во-первых, она имеет влияние на части человеческого тела, связанные с материнством или размножением. У русских считалось: если женщина станет есть много капусты, то у нее начнет расти грудь, а если мужчина – увеличится его детородный орган. Во-вторых, капуста является символом невесты (Германия). В-третьих, капуста выполняет функцию локуса. Так, родители отвечали детям на вопрос «откуда дети берутся», будто их «находят в капусте». Капустничком называли ребенка, родившегося вне брака. Яшка (ящер), персонаж одноименной русской игры, может сидеть не только на золотом стульчике, в ракитовом кусту, но и в белой капусте. В-четвертых, функцию объекта, на который направлено действие. Капуста связана и с актом размножения (фольклорные мотивы заламывания зайцем капусты (у восточных славян) [20, с.174]).

Баба в сказке производит с отрезанным пальцем действия, как мать с младенцем: «<...> замотала пальчик в беленькую тряпочку и положила на теплую лежанку. Пальчик лежал-лежал, и вывелся из него маленький беленький мальчик» [18, с.29] (700 Мальчик с пальчик (Горошек, Воловье ушко)). Связь поя- вившегося на свет мальчика и мизинца проявляется в малом росте ребенка: он столь невелик, что без труда помещается в ухе вола.

В русских сказках прослеживается связь детей и другой части тела взрослого человека – колена. Весьма значима связь колена с репродуктивной функцией. Е.С. Узенева отмечает следующее: «В индоевропейской культуре колено отождествлялось с гениталиями…, поэтому система родства исчислялась «коленами»… Преломление женихом лепешки (предметной персонификации новобрачной) на колене символически изображало дефлорацию невесты» [21, с.232]. Во Франции передник был символом целомудрия невесты. Жених перед алтарем становится на колени, под которыми должны оказаться подол платья или передник его невесты.

Зависимость колено – дитя имеет в волшебной сказке два типа: рождение из колена и зачатие от съеденного колена. Рождение ребенка из какой-либо части тела взрослого встречается в представлениях некоторых народов. Так, в Греции существовал миф о рождении Афины из головы Зевса. Из расчлененного тела Пуруши, персонажа древнеиндийской мифологии, появляются представители разных каст. В Московской губернии бытовало следующее представление: «ребенокъ родится изъ «пазушки», а если родилось двое, то одинъ – изъ одной пазухи, другой – изъ другой» [10, с.227]. Пазухой русские называли не только пространство между грудью и одеждой, но и саму грудь.

В сказке Русского Устья говорится: « Об онну пору у старухи стала нога пухнуть . Немноско про шло – эта нога ( колено ) у ней лопнуло , и родилось у ней шемь сыновей » [22, с.150] (653 Семь Симеонов). Этот мотив имеет несколько составляющих: во-первых, детей производит на свет женщина; во-вторых, нога пухнет, как живот у беременной; в-третьих, вынашивание ребенка продолжается некоторое время; в-четвертых, нога лопается, и это напоминает роды. Если в сказках о рождении мальчика из мизинца первоначальной составляющей мотива является отсечение пальца, то при появлении на свет детей из колена мотива отсечения части тела нет.

В сибирской сказке встречается мотив зачатия от съеденного колена мертвеца. Он одновременно относится к первому и третьему типу появления на свет чудесных детей. Матерью героя становится не женщина, а кобыла. Так, она убегает из дому: « Видит – лабаз . На этом лабазу тунгус слабажен помер - шой . Кобыла этто взяла тунгуса с лабазу и коленко погрызла , право . Погрызла коленко и бережа стала » [4, с. 120] (301А, В Три подземных царства и 303 Два брата). В этом мотиве важно, во-первых, то, что кобыла ест от правого колена, а правая сторона в традиционной культуре неизменно связана с мужским началом; во-вторых, кобыла ест часть тела мертвеца, представителя иного мира, они, как считалось, обладали способностью воздействовать на плодородие и чадородие.

Таким образом, выделенные в русских народных волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока способы появления на свет детей имеют ряд особенностей. Во-первых, они становятся одной из черт, отличающих чудесных детей от обыкновенных людей. Во-вторых, для всех трех способов важно использование некоего материала (рыбы, плодов, снега, дерева, семени медведя и пр.), в традиционной культуре связанного с чадородием. Вынашивание женщиной младенца, зачатого необыкновенным способом, и сотворение ребенка из материала, по логике сказки, равны и приводят к одному и тому же результату: на свет появляется человеческое дитя. В-третьих, проанализированный мотив связан с отсутствием детей: с мотивом бездетности или пропажи старших детей у состоящих в браке персонажей, с мотивом безбрачия царевен и служанок (это указывает на невозможность забеременеть естественным образом), а также рождением у животного человеческого дитяти.

С помощью чудесного зачатия рождаются от одного до шести (трех сыновей и трех дочерей) детей, а также кони. Причем важным для сказки становится рождение богатырей – героя и его братьев. Богатыри вырастают, совершают ряд подвигов и вступают в законный брак. Рождение дочерей и коней не является исконным сказочным мотивом, но при этом удачно вплетается в ход повествования: девушек уносит змей, а герой и его братья отправляются на поиски; чудесно зачатые кони даны богатырям от рождения, из сюжета изымается мотив выбора или поиска коней.

Сотворение из материала приводит к появлению на свет одного ребенка. Особенностью этого способа (и появления на свет дитяти из отрезанного пальца) становится возрастное разграничение творящего и творимого: взрослые создают ребенка. Традиционно сказка повествует о герое-дитяти, реже данный мотив имеет развитие сюжета, где чудесное дитя вырастает и вступает в брак. Появившиеся на свет этим способом персонажи умирают в финале сказки или же подвергаются крайней опасности: Снегурочка тает, прыгая через костер, Глинышка растворяется в воде или его разбивают на части, то есть чудесные дети продолжают сохранять свойства материала, из которого они изготовлены. На грани гибели находится и Терешечка: Баба-Яга хочет зажарить его и съесть.

Третий способ не получил в волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока большого развития. По сути, он напоминает первый способ (связан с идеей чудесного зачатия от съеденного колена мертвеца), в результате чего рождается богатырь. Или же, как и второй способ, приводит к появлению на свет героя-дитяти (но при этом появление ребенка из отсеченного мизинца напоминает вегетативное деление). Специфической чертой третьего способа можно считать передачу способности выносить дитя от утробы женщины другой части ее тела.