COVID-кризис как фактор изменений в политическом участии

Ингушский государственный университет, Магас, Россия, ,

Введение . Пандемия COVID-19, будучи опасным средовым детерминантом, привела к муль-тивекторным проблемам во многих странах мира. Не имея политико-обусловленной природы, она стала причиной кризиса систем государственного и политического управления. Властные институты, политическая элита и персоналии оказались неготовыми к осуществлению системной и комплексной организационной работы по противодействию и профилактике COVID-19. В этом плане ситуацию с пандемией можно охарактеризовать как кризис отношений власти и общества, а также как фактор, привносящий изменения в политическое участие.

Постановка проблемы . В контексте общественно-политических и политико-управленческих процессов COVID-кризис выступил как фактор, который существенно воздействует на программатику, формы и методы, техники и технологии политического участия (как конвенционального, так и неконвенционального), что требует оптимизации отношений государства и граждан, власти и общества.

Методологическая база . Ядро методологической базы исследования составили: общая теория политического участия (Theocharis, Deth, 2018; Milbrath, 1965; Peters, 2018), концепция

кризисного политического участия (Boin et al., 2021) и социальных расколов (Lipset, Rokkan, 1967; Marks et al., 2021).

Результаты и обсуждение . Ученые в целом сходятся во мнении, что пандемия COVID-19 вызвала во многих государствах мира кризисную ситуацию (Puggione, 2023), которая отличалась следующими основными особенностями: комплексностью, атемпоральностью, нелинейностью и дезинтегративностью.

Первая особенность – это комплексность COVID-кризиса. Пандемия стала причиной одновременного возникновения многочисленных проблем в разных сферах общества – экономической, социальной и политической.

Меры, предпринятые правительствами для борьбы с COVID-19, повлекли за собой тяжелые экономические последствия: рост безработицы, сокращение инвестиций, многочисленные банкротства, уменьшение налоговых поступлений. Меры экономического стимулирования, предпринимаемые правительствами, и возросшие социальные расходы спровоцировали во многих случаях бюджетный дефицит и резкий рост долга. Такие сектора, как искусство, розничная торговля, гостиничный бизнес, общественный транспорт и пр., столкнулись с беспрецедентным снижением спроса и, следовательно, падением доходов. Так, в туристическом секторе под угрозой оказалось более 300 млн рабочих мест1. Экономические проблемы, вызванные COVID-19, оказались значительно острее, чем те, которые были порождены финансовым кризисом 2008 г.

Пандемия усугубила существующие социальные неравенства в большинстве стран (Blundell et al., 2020). Локдаун, если опираться на данные из Испании, оказал наибольшее негативное влияние на низкооплачиваемых работников с невысоким уровнем образования. В первую очередь под ударом оказались женщины, поскольку они вынуждены были совмещать уход за детьми, остающимися дома, со своей удаленной работой (Farre et al., 2022). Из-за длительного закрытия школ многие школьники, прежде всего из малообеспеченных семей, также оказались в числе пострадавших (Boin et al., 2021: 9).

Пандемия негативно сказалась и на обязательствах, сплоченности сформированных политических коалиций. Почти в каждом государстве, столкнувшемся с коронавирусом, политики были вынуждены принимать быстрые решения, которые способствовали общественному недовольству. Пандемия обострила существующие политические конфликты, подорвала доверие к правительствам и их практике обращения к научному знанию (Woods et al., 2020).

Вторая особенность – атемпоральность, означающая, что у COVID-кризиса не было четкого начала. Пандемия распространялась в мире не резко, а постепенно, поразив большие социальные группы через недели и месяцы. Правительства зачастую признавали кризис только тогда, когда серьезно возрастало количество сигналов, указывающих на него (Boin et al., 2020).

Одни государства быстро отреагировали на распространение вируса сквозь национальные границы, увидев приближение «ползучего» кризиса. Другие не предпринимали никаких мер либо действовали непоследовательным, нелогичным образом. Третьи государства, такие как Великобритания, реагировали в несколько этапов, поскольку реалии начали противоречить их установкам и убеждениям, которых они первоначально придерживались. Тем не менее большинство стран, зачастую изначально отрицая и преуменьшая возможные последствия, все же признали, что кризис, обусловленный пандемией, не просто реален, а уже наступил (Boin et al., 2021: 22).

Третья особенность COVID-кризиса – это нелинейность. Китай, который столкнулся с ним первым, понес относительно меньшие издержки, чем многие другие страны, ощутившие его воздействие гораздо позже. Возможно, это объясняется тем, что в КНР имелся уже опыт борьбы с подобными заболеваниями. Действительно, любой новый кризис требует от лиц, принимающих политические решения, серии экспериментов, открытий и политических «промахов», которые занимают время и тем самым продлевают и усугубляют кризис. Напротив, должностные лица, реагирующие на повторный аналогичный кризис, имеют все возможности применить успешные стратегии, испробованные в предыдущем случае (Lipscy, 2020: E112).

Наконец, четвертая особенность COVID-кризиса – дезинтегративность. Кризис расколол многие общества, поставив под вопрос солидарность их членов. Появились группы, которые считали, что правительства заставляют жертвовать всех граждан, тогда как коронавирус прямо угрожал далеко не всем. Они, например, доказывали, что молодежь, люди с крепким здоровьем или люди, живущие уединенно, значительно меньше подвержены риску заражения, однако жертвовать им приходиться наравне со всеми (Boin et al., 2021: 7). В отдельных случаях в эти группы входили даже профессиональные врачи, экономисты и другие специалисты, критиковавшие правительственную точку зрения на вирус и методы борьбы с ним. Раскол, порожденный кризисом, вызвал широкие политические дискуссии о том, как примирить противоположные интересы.

Кроме того, COVID-кризис изменил предпочтения определенных групп населения в плане их электорального участия. Так, за исследуемый период в Европе возросла доля тех, кто был готов поддержать ультраправые партии. С первых дней пандемии такие политические объединения интегрировали в свой дискурс новые проблемы, успешно связав их с традиционными для себя темами. Власти продемонстрировали некомпетентность и приверженность непрозрачным формам принятия решений, что на фоне атмосферы страха прибавило убедительности аргументам ультраправых партий.

В Нидерландах, как известно, существуют две основные ультраправые партии: Партия свободы Г. Вилдерса и «Форум за демократию» Т. Боде. Первая из них выступила против локдаунов и всевозможных ограничений, вторая же в дополнение к этому обозначила свою позицию и против вакцинации. Данный факт позволил «Форуму за демократию» отобрать голоса у Партии свободы на выборах во Вторую палату Генеральных штатов, состоявшихся в условиях пандемии 17 марта 2021 г.

В 2017 г. «Форум за демократию» продемонстрировал впечатляющие электоральные успехи, попав во Вторую палату с почти 2 % голосов. Однако к середине 2019 г., как показали опросы общественного мнения, партия начала утрачивать поддержку граждан (Jonge, 2021: 288), что объяснялось как ее внутренним расколом, так и экстремистскими настроениями в молодежном крыле. С началом пандемии, когда Т. Боде поддержал протесты против локдауна и усомнился в официальной версии происхождения вируса, уровень популярности партии и ее лидера вновь стал возрастать.

Накануне выборов 2021 г. активисты «Форума за демократию» организовали и провели акцию «Караван свободы», в ходе которой они, по их заявлениям, спасали страну от правительственных мер по борьбе с COVID-19. Акция принесла свои результаты: на выборах партия получила 5 % голосов, сплотив вокруг себя недовольных локдаунами и вакцинацией жителей с различными политическими пристрастиями. По данным одного проведенного после выборов опроса, более 70 % избирателей «Форума за демократию» сделали свой выбор по причине критики его лидерами мер правительства по борьбе с коронавирусом1.

COVID-кризис не только изменил в определенной мере электоральные предпочтения граждан, но и подтолкнул определенные группы населения к прямым действиям, выходящим за рамки привычных способов артикуляции и агрегации интересов. Протестное участие, мотивируемое правительственными ограничениями личных свобод и экономической деятельности, в большинстве случаев происходило в форме уличных демонстраций, перераставших в беспорядки.

Италия, например, столкнулась с несколькими протестными акциями, вызванными недовольством правительственной политикой по борьбе с COVID-19 и преодолению вызванного им кризиса. Чаще всего эти протестные акции начинались как мирные демонстрации, а завершались как беспорядки. Так, в сентябре 2021 г. итальянское правительство издало указ, согласно которому с 15 октября все, кто работал в обычном, неудаленном режиме, должны были получить COVID-паспорт. С этого числа работодатели были обязаны отстранить от работы без сохранения зарплаты всех работников, не предоставивших соответствующий паспорт. За несоблюдение данных условий предусматривалось наказание в виде штрафа в размере до 1 500 евро.

9 октября 2021 г. на одной из римских площадей собралось около 10 000 человек, протестующих против решения правительства сделать COVID-паспорт обязательным для всех работающих граждан. Через некоторое время после начала протестной акции группы протестующих попытались прорваться к офису премьер-министра и к штаб-квартире крупнейшего итальянского профсоюза «Всеобщая итальянская конфедерация труда». Эта попытка была пресечена полицией, применившей водометы и слезоточивый газ. М. Драги осудил насилие и заверил, что продолжит кампанию по вакцинации. При этом он подчеркнул, что право на демонстрацию приверженности определенным идеям никогда не должно перерастать в акты агрессии и устрашения2.

Известно, что мирные, ненасильственные акции протеста эффективней насильственных акций и беспорядков, поскольку они привлекают значительно больше сторонников и в большей степени гарантируют, что правительство воздержится от репрессивного ответа. Тем не менее мирные акции против правительственных мер по борьбе с COVID-19 все же перерастали в беспорядки. Б. Айвс и Д. Льюис, сосредоточив внимание на отдельных протестах и роли в них спонтанных, нестратегических решений, предложили два объяснения этому обстоятельству (Ives, Lewis, 2020).

Во-первых, мирные протесты перерастают в беспорядки, когда правительство незадолго до этого применяет репрессии по отношению к участникам других или аналогичных демонстраций. Для отдельно взятого индивида, присоединившегося к протестам, издержки беспорядков выше, чем мирной акции. Когда же правительство постоянно выражает готовность использовать репрессии против демонстрационных протестов, то разница между издержками ненасильственного и насильственного сопротивления сокращается, делая последнее привлекательнее. Таким образом, подавление недавних мирных протестов побуждает индивидов, склонных к агрессии, присоединяться к идущим протестам и избирать близкую им силовую тактику.

Во-вторых, мирные протесты перерастают в беспорядки, когда уровень их организованности невысок. Чем он выше, тем меньше шансов, что среди участников протеста окажутся граждане, готовые к насильственным действиям. Учитывая прямые контакты при организованных выступлениях, мирные участники проявляют, как правило, больше дисциплины. Стихийные же протесты, отличающиеся слабыми связями между субъектами и неопределенностью целей, всегда привлекают граждан, склонных к насилию и не согласных действовать по правилам организаторов.

Именно низкий уровень организованности большей части мирных протестов, направленных против мер по борьбе с COVID-19 и на преодоление COVID-кризиса, объясняет, почему они часто перерастали в беспорядки. Вместе с тем данные протесты имели общие черты со многими современными выступлениями, охватившими мир в последнее десятилетие. Прежде всего они организовывались и координировались посредством социальных медиа, а также часто представляли не отдельную акцию, завершающуюся в один или два дня, а серию и растягивались на недели и месяцы.

Заключение . Пандемия COVID-19 привела к изменениям в политическом участии во многих государствах мира. Причиной неблагоприятного развития событий стал порожденный ею кризис, к которому многие правительства оказались неподготовленными. Как следствие, разработанные для снижения его негативных последствий ограничительные меры часто повышали уровень социального недовольства, что находило отражение в изменениях в политическом поведении граждан.

COVID-кризис в ряде стран оказал влияние на конвенциональные формы реализации политического участия. Например, возросло число европейских граждан, поддержавших или готовых поддержать на ближайших выборах ультраправые партии. Во многом это изменение было связано с тем, что граждане увидели в ультраправых партиях успешно воспользовавшихся сложившейся ситуацией акторов, предлагавших альтернативные пути преодоления COVID-кризиса и способных противостоять ограничению свобод и новым наднациональным инициативам, являющимся его следствием.

Во многих государствах под влиянием COVID-кризиса произошел сдвиг в сторону неконвенциональных форм политического участия. Граждане демонстрировали протест как против первичных мер, таких как локдауны и обязательное ношение масок, так и против вторичных – введения COVID-пропусков и обязательной вакцинации. Часто мирные уличные демонстрации по причине своей низкой организованности перерастали в беспорядки, что блокировало расширение социальной базы протестного участия.