Дальневосточная политика постсоветской России в конце ХХ - начале ХХI в.: концепции, экспертные мнения и точки зрения публицистов

Acknowledgement. The article was supported by the Presidium of the Far Eastern Branch of the Russian Academy of Sciences, project No. 18-5-057 “Border Regions of the Far East in the context of rapid social changes 1987-2017: experience in development and security”.

Постановка проблемы

Современное информационное пространство о российских регионах заполнено богатством сюжетов и документов. Через многочисленные публикации, в том числе и в социальных сетях, происходит тиражирование экспертных мнений, научные споры и яркие публицистические тексты транслируют современному обществу остроту того или иного аспекта региональной истории. Особенно обрастают разными трактовками животрепещущие проблемы внутрироссийской политики. К их числу относится и тема поворота на Восток. Во всем этом информационном публикационном буме помогает разобраться историографический анализ.

Поставив цель - провести «инвентаризацию» накопленного научного и информационно-аналитического комплекса, связанного с дальневосточной политикой, проводимой Центром в 25-летний период постсоветской истории, автор предполагает ее достичь на основе решения двух задач: выявить концепции в научных публикациях, спектр экспертных оценок, а также точки зрения публицистов; изучить вопрос, интегрировались ли знания гуманитариев в процесс разработки дальневосточной политики.

В современном опыте историков, работающих в историографическом жанре, присутствуют как классические схемы анализа - отбор строго научных исследований, изучение аспектов по периодам (чаще всего типичные для диссертаций), так и поиск новых подходов. Специфику историографического жанра справедливо определили авторы проекта «Исторические исследования в России»: «Современному исследователю, несмотря на все разнообразие форм внутрицеховой коммуникации, скорее всего, придется быть готовым к индивидуальному обретению знаний об историографическом процессе, к самостоятельному и тонкому прочтению результатов очевидного или неочевидного консенсуса дискурсов различных гуманитарных дисциплин» [1, с. 10]. Наше историографическое «прочтение» дальневосточной политики нацелено на сравнение не только отдельных научных точек зрения, но и на сопоставление трех видов информационно-аналитических ресурсов, которые в одно и то же время формировали тематическое поле дальневосточной политики на уровне идей, анализа принятия решений и их результатов.

При такой ситуации любые отсылки будут неполными. Поэтому, приступая к анализу заявленной проблемы, важно обозначить критерии нашего выбора литературы: это наличие оценочных моментов о дальневосточной политике, выходящих на концептуальный уровень, присутствие ярко обозначенных дискуссионных тезисов или особых мнений. Все выбранные нами авторы при обосновании своих мнений о современной дальневосточной политике так или иначе обращаются к истории Дальнего Востока разных ее периодов.

Ученые и публицисты о дальневосточной политике в 1990-е годы и ее результатах

Во всей массе публикаций лидирует тема социально-экономического состояния региона в 1990-е годы, большинство трудов принадлежит экономистам и экономическим, политическим географам. Историкам нужна была определенная временная дистанция, отделяющая их от изучаемого времени. Полагаем, что этот момент фактически уже наступил. В изучение проблематики Тихоокеанской России ХХ1 в. активно включились и политологи-международники. Всех авторов мы объединяем по объекту исследования в регионоведов, по роду деятельности - интеллектуалов.

Основное их внимание обращено к анализу «Долговременной государственной программы комплексного развития производительных сил дальневосточного экономического района, Бурятской АССР и Читинской области до 2000 г.». В научном сообществе доминируют оценки о невыполнении программы. Одной из первых работ является «Экономическое обозрение» [2, с. 34, 35, 42]. Выводы данного обзора мало чем отличаются от содержания правительственных документов более раннего времени [3], разве что продлены временные рамки анализа.

В первой половине 1990-х годов ученые и эксперты-практики говорили об опасных последствиях экономической деградации и инфраструктурной оторванности региона от европейской части страны. Оценивая общий тон публикаций по второй половине 1990-х гг., можно заметить усиление озабоченности интеллектуальной части российского общества разрушительными последствиями радикальных реформ не только для самого Дальнего Востока, но и для всего государства. Например, В.Л. Ларин пишет, что от векторов и результатов их развития «станет все в большей мере зависеть внутренняя и внешняя, экономическая и оборонная политика всего государства. Мысль об огромной геополитической значимости Дальнего Востока для России и угрозе его отторжения начала постепенно утверждаться в сознании политической элиты страны» [4]. Среди экспертов значительную часть составляли экономисты и географы [5], в том числе из институтов ДВО РАН (академики П.Я. Бакланов и П.Я. Минакир и др.)

Постепенно происходило концептуальное оформление пройденного регионом пути в 1990-е годы. Важно обратить внимание на историографическую особенность: традиционный подход, существовавший многие десятилетия к Дальнему Востоку как специфической территории, отличной от других экономических районов того же таксономического уровня (имеющий уже свою историю изучения вопроса), пополнялся новым методологическим инструментарием. Изучение исторического опыта хозяйственного освоения территории и внутренней политики государства в совокупности с новым методологическим инструментарием позволило сформулировать теорию цикличности дальневосточной политики. А.П. Минакир, стоящий у ее истоков, отмечает своеобразную цикличность подходов и инструментов регионального развития как в области соотношения «центр - периферия», так и в сфере «геополитика - геоэкономика» [6; 7; 8, с. 304].

Историки практически одновременно стали разрабатывать концепцию традиций в дальневосточной политике (В.Л. Ларин [9]) и идею чередования стратегий социальнополитической безопасности в дальневосточной политике Центра (А.Е. Савченко [10], А.С. Ващук [11]). На базе концепта «чередования циклов стратегий безопасности» была выполнена коллективная монография [12]. В русле такой циклической периодизации всей дальневосточной истории прослеживается общий взгляд ученых на целевую установку федерального центра в условиях провозглашения радиальных реформ 1990-х годов. По мнению исследователей, она заключалась в поддержании созданного социальноэкономического комплекса. Этот вывод во многом перекликается с экспертной оценкой, которая есть в документе, подготовленном Представительством по дальневосточному экономическому району Минэкономики России (от 4 марта 1999 г.), и направленном в Министерство экономики РФ, Департамент региональной экономики и программ: «Стабилизировать социально-экономическое положение, не допустить обвального снижения уровня жизни основной массы населения» [13].

Красной нитью большинства публикаций и экспертных оценок проходит анализ степени достижения цели, а, точнее, недостижения цели Программы, что составляет один из самых распространенных приемов интеллектуалов, причем как в научной литературе, так и в публицистике. Но в ответах на вопрос «Как же поддерживалась и реализовывалась целевая установка?» мы находим множество нюансов, вариантов, в зависимости от предметной области исследования. В целом такие выводы, как разные ручейки, вливаются в русло общей доминирующей оценки (назовем ее условно «концепция выживания дальневосточного сообщества в условиях перехода к рыночным условиям»).

По своей сути, такая характеристика реализации дальневосточной политики составляет неотъемлемую часть общероссийского гуманитарного дискурса. Региональная специфика состоит в разном наборе индикаторов экономического состояния региона и характеристик социальной ситуации, которые показывают всю остроту проблемы вхождения дальневосточной экономики и населения в рыночную систему, социального расслоения нового типа в условиях «революции перераспределения» государственной собственности.

Информационно-аналитическое поле о результатах региональной политики 1990-х годов заполнено так называемыми самыми критичными проблемами для дальневосточной социально-экономической системы. Чаще всего говорится об отказе государства признавать Дальний Восток приоритетным регионом с точки зрения как распределения ре- сурсов, так и социального статуса населения, о приостановке льготных режимов, предусмотренных программой развития до 2000 г. «Весной 1991 г., во время посещения М.С. Горбачева Хабаровска, и центральное и региональное руководство признали, что недолгая история этой программы завершена» [14]. В 1991 г. правительство практически полностью отказалось от обязательства по централизованному снабжению Дальнего Востока материальными ресурсами и продовольствием [15, с. 33, 35-36, 38]. Большинство авторов пишут о том, что ситуация, вызванная событиями в августе 1991 г., исключала какое бы то ни было воплощение Программы 1987 г. Например, в экономической литературе этот тезис иллюстрируется фактами разрыва межрегиональных хозяйственных связей, что спровоцировало быстрое сокращение промышленного производства. В литературе часто повторяется тезис о том, что иностранные инвестиции, на которые реформаторы возлагали большие надежды, не оправдали ожиданий. Так, за 1988-1993 гг. число совместных предприятий в регионе достигло 633 ед., увеличившись в 1,9 раза, но это произошло в основном за счет совместных предприятий с китайским капиталом, которые создавались в расчете на спекулятивную прибыль в связи с либерализацией внешнеторговых операций в России и легкого доступа к сырьевым ресурсам в регионе [16, с. 24-25]. Потеря внутреннего рынка и действие ряда удорожающих факторов запустили механизм эндогенной адаптации экономики региона [17].

Относительно 1990-х годов доминируют следующие социально-экономические характеристики состояния территории и дальневосточного сообщества: разрушение системы гарантий государственного спроса, что особенно болезненно сказалось на тяжелой и оборонной промышленности, кардинальное сокращение и качественное изменение военной группировки на Дальнем Востоке (политологи) [18]; примитивизация экономики (экономисты) [19, с. 7]; резкое падение уровня жизни, отток населения, разрушительные последствия приватизации (историки) [20; 21; 22, с. 20; 23]; экстенсивная поляризация пространства (экономические географы) [24].

Таким образом, тезис о «забвении региона центром» стал основной для междисциплинарной солидарности исследователей, экспертов, и он находился в русле общего настроя гуманитариев 2000-х по отношению к 1990-м. Этот настрой отражал признаки нестабильности в обществе, а сами выводы говорили об утрате социально-политического единства. Но при этом столичная бюрократия по-прежнему была при деле, по инерции занятая в разработке документов, связанных с Дальним Востоком (с 1991 г. по 1994 г. было принято два указа Президента и 17 постановлений правительства по поддержке и развитию региона Дальнего Востока [25, с. 9]).

Можно выделить работы, выполненные в рамках методологии социальнополитической истории, в центре которых находится проблема отношений Центра и региона. Большинство событий уже подробно описано историками на основе концептуального положения - смены стратегий социально-политической безопасности [26, с. 103-108]. Как считает А.Е. Савченко, формирующаяся постсоветская региональная элита имела низкий модернизационный потенциал, и она не была готова предложить какие-либо принципиально новые идеи. Свою энергию она сконцентрировала на переделе собственности, на оперативных решениях социально-бытовых вопросов, и, конечно, на реформе местных органов власти [27; 28, с. 27].

В литературе обсуждается вопрос о восприятии Дальнего Востока высшим политическим руководством России и наблюдается распространение тезиса об отягощающей роли региона в модернизации России. «Высшее руководство стало рассматривать дальневосточную территорию как фактор, препятствовавший политике макроэкономической стабилизации в России» [29, с. 179-180; 30, с. 30]. Инкорпорация этого вывода в объяснительные конструкции о дальневосточной политике проходила в условиях радикальных изменений всего российского информационного пространства. В частности, осмысление темы дальневосточной политики как части всей российской проблематики с самого начала шло в сложном информационном поле, частью которого становились публикации, принадлежащие авторам-современникам, ориентировавшимся на разные методологические позиции, в том числе находившихся под влиянием зарубежной литературы или раз- ных идеологий. Определенное влияние на умонастроения гуманитариев оказывали идеи зарубежных авторов о роли Сибири и Дальнего Востока, когда роль территории определялась как «фактор бремени» для развития России [31]. Многие исследователи при изучении советского периода, принимая этот тезис зарубежных экспертов, игнорируют тот факт, что измерять советское прошлое региона только критериями рынка невозможно.

В то же время можно увидеть и своеобразие работ отечественных исследователей. Они, в отличие от зарубежных авторов, свои взоры устремляют к роли географического фактора в развитии российской/советской политической культуры. «Огромность России - причина ее бедствий. Громоздкое государство, фактически унитарное, не может защищать права и свободы человека потому, что более всего озабочено самосохранением. Своими огромными размерами Россия обречена на геополитическое одиночество. В гигантской унитарной стране невозможен парламент», - писал в 1993 г. Б. Родоман [32, с. 12] (заметим, что советский и российский географ, теоретик географии, публицист опубликовал это в публицистическом журнале).

С 1990-х годов среди интеллектуалов набирает популярность теория «сжатия» используемого территориального российского пространства в целях эффективности управления и получения определенного толчка цивилизационного развития: «Мы отдаем нашим необъятным просторам больше, чем мы получаем от них, они как бы высасывают соки из организма страны, постоянно подталкивая ее на путь экстенсивного развития. И если бы за Уралом плескался океан, то, скорее всего, Россия уже давно была бы полноправным членом сообщества цивилизационных стран» [33, с. 27].

К сожалению, изыскания ученых в дальневосточной тематике (вольно или невольно) стали теоретическим обоснованием документов, которые готовились советниками Президента Б.Н. Ельцина. Так, в Президентском послании Б.Н. Ельцина Федеральному собранию 1999 г. говорится о российских просторах и роли восточных территорий в российском историческом процессе, Сибирь, Дальний Восток присутствуют как отягчающий фактор для перехода к рыночной экономике [34].

Так почему же, несмотря на такой последовавший посыл, ранее в 1996 г. все-таки появилась Президентская программа по развитию Дальнего Востока? Ответ на этот вопрос (как вариант) уже существует в литературе. Так, А.Е. Савченко пишет о доминировании политического фактора в дальневосточной повестке [35, с. 100]. Программа рассматривалась еще в 1992 г., но Ельцин утвердил ее в 1996 г., то есть через четыре года. Это была политическая уступка Ельцина дальневосточным губернаторам накануне президентских выборов. Исследователь справедливо сравнивает два источника: выступления А.Г. Гранберга и В.И. Ишаева - П. Минакира (инициаторов и разработчиков программы) и приводит признание вторых уже через два дня после ее принятия: «она не смогла реально изменить ситуацию, хотя и стала важным шагом в осмыслении региональных проблем, более того, она уже устарела в момент подписания» [36, с. 12]. Принимая точку зрения А.Е. Савченко, важно добавить: политическая уступка в купе с бюрократической процедурой оформления программного документа в условиях обострения социальнофинансовой системы и продолжающейся грабительской приватизации (и еще ряда факторов) завершилась провалом Программы по развитию региона.

Итак, важно зафиксировать факт в истории изучения проблемы: в условиях развивающегося плюрализма в гуманитарных науках по дальневосточной тематике проявилось редкое явление солидарности интеллектуалов, сделан вывод, что российское государство в 1990-е годы утратило реальный контроль над своей экономической политикой, а значит, региональной политикой. Более того, в 1990-е годы эксперты, наблюдая провал Программы, начали бить тревогу об опасности разрушения системы территориального планирования. А.П. Минакир пишет: «Многократно было доказано, что это приведет к "выбросу" неоднородности пространства. И это действительно произошло» [37, с. 32].

Таким образом, распространение теории «сжатия пространства» все-таки способствовало признанию в 1999 г. Б.Н. Ельциным тезиса о роли Дальнего Востока как определенной территориальной обузы и стало одним из объяснений политической элитой провала либеральных экономических реформ в России. Тем не менее в 2000-е годы дальне- восточным исследователям удалось создать солидный информационный и аналитический капитал, позволяющий раскрыть дальневосточные реалии 1990-х годов как системное отражение специфики российской трансформации, выявить взаимосвязи между дальневосточной политикой и характером проведения приватизации, доминированием разрушительных последствий, высокой степени присутствия деструктивных практик в предпринимательской деятельности, в государственном партнерстве с бизнесом [38, с. 315-320; 39].

В целом в литературе создается общая картина предпосылок и причин пересмотра роли Дальнего Востока в дальнейшей политической повестке. Можно было бы привести множество частных примеров, но остановимся лишь на наиболее ярких: «Хаос 1990-х годов обострил угрозу потери над восточными территориями» [40, с. 170]. «В ситуации неопределенности и рыночной трансформации была начисто утрачена перспектива развития» [41, с. 20].

Параллельно с такими выводами об итогах дальневосточной политики возникает история изучения «поворота России на Восток». В ХХI в. российское информационноаналитическое пространство с реактивной скоростью заполняется объяснительными конструкциями смены политики Федерального Центра по отношении к Сибири и Дальнему Востоку.

Освещение «поворота России на Восток» в отечественной литературе

Самым распространенным приемом раскрытия темы нового этапа дальневосточной политики становится фиксация фактов и воспроизведение комплекса идей, связанных с национальной безопасностью и учетом фактора геополитики как основы для внешнеполитической стратегии государства. Хотя эти идеи в отечественной и в зарубежной литературе сами по себе были не новые. В 2000-е годы они вновь выходят на пик исследовательского интереса, но при этом коренным образом меняется теоретическая база исследований: на смену теории необходимости комплексного развития производительных сил дальневосточного региона 1970-х годов приходит теория пространственной экономики.

Выход экономистов на концепцию пространственной экономики , которая в 2000-е годы становится доминирующей, составляет отличительную черту российского гуманитарного пространства. Ее история происхождения, развития, ход дискуссий среди экономистов подробно представлены в работах П.А. Минакира [42] и С.В. Макара [43]. Пространственный анализ базируется на объединении методологии пространственной экономики, экономической географии и региональной науки на позициях территориальной парадигмы [44]. Экономическое пространство с точки зрения региональной экономики - это территория, вмещающая множество объектов и связей между ними. Составляющие основные звенья данной теории - модель концентрации экономической деятельности на основе корпораций, назначение ответственных за локализацию хозяйственной деятельности, тезис о межрегиональном неравенстве и его динамике.

Интерес к теоретическим разработкам пространственной экономики по времени совпадает с формированием нового поколения российской бюрократии, для которой подготовка разнообразных программ, написания концепций развития восточных районов России становится одной из форм деятельности и выходит на новый уровень. И все это происходит в условиях активно изменяющейся международной обстановки а Азиатско-Тихоокеанском регионе. Гуманитарии мгновенно включаются в осмысление актуальной проблемы ХХI в. Таким образом, происходит концентрация гуманитарного знания вокруг проблемы «поворота России на Восток».

Внимание к проблеме оказалось таким масштабным, что оперативно появляется первый историографический анализ, представленный в коллективной монография ученых ИИАЭ ДВО РАН [45, с. 386]. Авторы приводят разные мнения о мотивах и целях такого поворота российской политики. В книге представлена целая палитра интерпретаций исследовательского набора вопросов [46, с. 174-179, 231]. Группировка мнений проведена по внешним и внутренним факторам.

Можно отметить, что в работах наличествует больше вариантов интерпретаций поворота на Восток по внешнеполитическим причинам, чем по внутренним факторам. В публикациях есть традиционные формулировки, например: «Геополитическое положение как фактор регионального развития» [47, с. 362-371] или «Внешняя угроза как движущая сила освоения и развития Тихоокеанской России» [48]. Набор исходных посылок чрезмерно богат: необходимость укрепления позиции России, как то «Восточные территории России - это последний (если быть точными, один из последних) рубеж, к развитию которого хотят быть причастны многие страны». Другие в этом тренде видят попытку «фундаментального изменения отношений России с азиатскими партнерами» [49, с. 176, 231]. Среди внутренних мотивов доминирует так называемая нами ретроспективная концепция сохранения социально-экономической и социально-демографической отсталости, несмотря на немалые усилия правительства. Однако публикуется и концепция будущего сценария [50], когда аргументация связывается с активным трансграничным сотрудничеством восточных регионов России со странами АТР, что, по мнению экспертов, переходит в «фактор ускорения развития сибирских и дальневосточных территорий» и т.д. В одном же познавательном вопросе проявляется единомыслие: Центр, начиная с 2000-х годов, осознает необходимость антикризисного управления пространством России, особенно ее приграничных территорий.

В публикациях выстраивается целая череда политических событий, которые становились катализатором смены вектора дальневосточной политики (высказывания президента В.В. Путина, повестки заседания Совета безопасности, организация различных площадок привлечения инвестиций, формирование новых законов, институтов развития и.д.). Попытка объединить внешние и внутриполитические факторы наблюдается во многих работах. Так, А.Е. Савченко на базе синтеза теории Р. Колинза и концепции инфраструктурной власти М. Мана доказывает, что вследствие позитивной социальноэкономической динамики в стране и курса власти на усиление эффективности государства встал вопрос об активной дальневосточной политике [51]. С признанием провала Программы 1996 г. в ситуации прихода нового состава управленцев в Министерство регионального развития получает новый импульс концепция пространственной экономики [52]. В литературе прослеживается описание сюжетов, которые дают основание для понимания их сути: научное обоснование и организационные условия в течение многих лет готовили почву для идеи «опережающего развития территорий», в дальнейшем и для законодательного оформления ТОРов.

С другой стороны, мы видим, что власть активно способствует тому, чтобы новые идеи были приняты хотя бы частью дальневосточного сообщества и региональной политической элитой. Наблюдается поощрение создания специальных экспертных объединений, выполняющих функции советников власти [См.: 53] и информаторов общества. Например, во Владивостоке возник Региональный фонд «Тихоокеанский центр стратегических разработок» (НКО), который действовал с 16 апреля 2003 г. по 22 октября 2009 г. (руководитель М.Т. Терский). В 2005 г. Министерство регионального развития РФ и Тихоокеанский центр провели ряд мероприятий, на которых обсуждались вопросы дальнейшего развития Дальнего Востока, в частности идея разделить Дальний Восток на три типа регионов, которым государство будет уделять внимание согласно их статусу. В понимании чиновников, получивших от ученых интеллектуальную поддержку, надо выделить регионы - точки развития, регионы - точки роста и регионы точки - присутствия [54, с. 8]. В 2005 г. Министерством регионального развития РФ была рассмотрена «Концепции стратегии социально-экономического развития регионов Российской Федерации». По мнению А.Г. Исаева, этот документ был одной из первых разработок в области регионального развития в постсоветское время, где зафиксирована версия решения проблемы неравномерности регионального развития страны (когда производственные ресурсы и капиталы в основном были сконцентрированы на немногих, главным образом сырьевых, территориях [55]). «Федерация должна сосредоточиться на формировании и развитии опорного каркаса пространственной организации страны, так как не может централизованно планировать все аспекты пространственного развития РФ», - говори- лось в приложении концепции [56]. Как эта идея в дальнейшем превратилась в законопроекты - это специальная тема, хотя основные моменты уже представлены в публикациях в виде хроники. (В декабре 2013 г. в послании Федеральному Собранию Президент РФ Путин обозначил особую значимость Сибири и Дальнего Востока, назвав подъем региона национальным приоритетом на весь XXI век» [57]).

Была развернута солидная экспертная работа по разработке сценариев развития региона [См.: 58]. Создан экспертный клуб Общественного совета при министерстве по развитию Дальнего Востока, который поставил своей целью объединить представителей власти, бизнеса и общественных структур для более активного продвижения оценки программ и проектов, реализуемых на Дальнем Востоке [59]. В 2000-е годы организовываются особые экспертные площадки мирового уровня по дальневосточной тематике, где политики, ученые, бизнес воссоздают общую картину положения дел на Дальнем Востоке, раскрывают свои планы по отношению к территории (Форум АТЭС-2012, Восточные экономические форумы, Международный дискуссионный клуб «Валдай» и др.).

Обзор докладов участников в работе этих площадок позволяет оценивать роль и место гуманитариев в движении на Восток в рамках концепции научно-технологического сопровождения дальневосточной политики. Рассмотрение освещения дальневосточных проблем в контексте работы дискуссионных площадок формирует и новый ракурс историографического жанра на современном этапе.

В русле наших задач следует остановиться на вопросе: а что же произошло с историографическим наследием 1990-х годов? Здесь стоит выделить два аспекта. вый - это традиционное направление в дальневосточной историографии - фундаментальная проблема специфики социально-демографического развития, имеющая принципиальное значение для раскрытия итогов реализации дальневосточной политики на разных исторических этапах [60], в том числе в постсоветский период. Это направление требует специальной аналитики, но не упомянуть о нем - значит навлечь критику коллег по цеху. Специфика современного состояния познания этого дальневосточного феномена заключается в том, что при всем обилии литературы и ссылок на первоисточники расходятся интерпретации данных последнего десятилетия. Чаще всего в исследованиях по демографической ситуации подчеркивается, что Дальний Восток так и не может преодолеть тенденции 1990-х годов, несмотря на изменения в положительную сторону. Но есть и критическая точка зрения московских ученых на эти выводы, по мнению которых дальневосточные исследователи преувеличивают демографическую проблему [61], хотя в работе статистические аргументы отсутствуют.

Второй аспект наследия - концепция дальневосточной территории ресурсов как бремени для России. Этот историографический факт не исчезает, но дискуссия переходит на новый уровень. С одной стороны, остаются явные поборники теории сибирского «проклятия», с другой - появляется литература, где доказывается тезис: природные богатства принесут России пользу, Сибирь и Дальний Восток могут стать локомотивом российского экономико-политического развития [62, с. 176-220].

Хотя представителей либерального направления в России несколько поубавилось на общем фоне публикуемых оценок зарубежных аналитиков о том, что «российский Дальний Восток - «неизлечимый больной Азии» [Цит. по: 63, с. 9], тем не менее они продолжают традиции этого концепта. Так, М. Зелёв пишет: «Модернизация России прочно заблокирована самим наличием у нее Сибири - огромной сырьевой колонии». «Именно здесь находится ключ к пониманию всей обреченности идей модернизации России: сырьевая Сибирь сформировала и будет постоянно поддерживать существование в стране мощной консервативной социальной коалиции, не заинтересованной в прогрессивных преобразованиях и успешно блокирующей их» [64].

С другой стороны, есть мнения, которые явно смягчают «концепцию сибирского и дальневосточного бремени»: «…Тихоокеанская часть России всегда была и остается проблемной территорией для Центра. Этот регион и слабое звено в системе безопасности государства, и "финансовая" дыра...» [65, с. 115].

Другая часть интеллектуалов видит будущее «поворота на Восток»: «Ресурсный сектор должен не только создавать рабочие места, но и служить ядром для развития высокотехнологичных отраслей, привязанных к нему и сконцентрированных, как правило, в крупнейших городах» [66, с. 187]. Оптимизм строится на вступлении России в новый этап преодоления традиционной модели хозяйственного развития и связывается с новой моделью управления территорией - созданием Минвостокразвития, а также с приходом нового поколения управленческих кадров. Надежды возлагаются и на новую версию государственной программы «Социально-экономическое развитие Дальнего Востока и Байкальского региона», утвержденную Постановлением Правительства РФ в апреле 2014 г.

Уместно вспомнить задачи, решение которых составляет основу новой ФПЦ. Это формирование сети ТОРов, запуск инвестпроектов с привлечением частного капитала, подготовка кадров и развитие транспортной инфраструктуры при пересмотре дорогостоящих отраслевых подпрограмм. А.Г. Исаев, проанализировав первый опыт создания ТОРов, видит, наряду с положительным эффектом, риски в виде усиления анклавизации экономики в результате придания импульса развитию отдельных локальных образований и ряд трудностей, вытекающих из процесса отбора потенциальных площадок и определения их приоритетной специализации [67 с. 130].

Яркой новизной литературы 2000 г. стало обращение к термину «Тихоокеанская Россия», что можно назвать одним из признаков утверждения концепции политики поворота на Восток. Термин набирает свою популярность среди ученых. Читатель имеет возможность проследить это в массиве библиографических сносок к данной статье. Более того, в упомянутых нами публикациях уже рассматривается история происхождения и набор аргументов в пользу правомерности термина, называются его территориальные границы [См. подробно: 68, с. 24-30].

В 2000-е годы в общий научный хор, посвященный дальневосточной политике, включаются общественно-политические деятели, высказывавшие свои позиции в публицистической форме. Причем таких публикаций в СМИ и социальных сетях огромное количество. В этом жанре преобладают многочисленные аргументы о перспективе обезлю-дивания региона, о сохранении низкого качества человеческого потенциала и в то же время можно найти оптимистические оценки новой стратегии. Одним из ярких примеров можно назвать выступления Ю. Крупнова и его публикации [69, с. 9]. Примечательно и то, что он один из первых в 2006 г. заговорил о создании третьей столицы на Востоке.

Резюме

Анализ научных публикаций, экспертных заключений, публицистики дает основания для ряда выводов. Итоги дальневосточной истории 1990-х годов выражены в разных определениях с явно негативной окраской. Линия взаимосвязей между доминированием деструктивных результатов социально-экономических реформ в регионе и провалом территориального развития в литературе является на сегодняшний день самой распространенной историографической тенденцией. Она раскрывается через показ специфики ощущения интеллектуалами времени кризиса, особенности всего российского гуманитарного пространства. При этом, рассматривая труды историков, мы видим, как результаты экспертной деятельности быстро трансформируются в исторический источник, позволяющий раскрыть возможности интеллектуальной истории в региональном измерении. Сравнительный анализ результатов разных жанров публикаций показывает, что в ХХI в. дальневосточная проблематика становится частью интеллектуальной отечественной истории. Исследовательский процесс поворота России на Восток, как зеркало, отражает сложный характер перехода от парадигмы комплексного развития производительных сил региона к пространственной экономике, с его составляющей неравномерности развития. Анализ литературы показывает и крайне противоречивое состояние той части общества, которая активно рефлексируют на внутреннюю российскую политику, реагирует на конкретные проекты и программы. В ХХI в. дальневосточная проблематика становится своеобразным «полем», где интеллектуалы пытаются повысить свой статус в системе отношения с властью.