Demographic and economic analysis of catacomb population with regard to the model of historic development

Безусловно, подход, наиболее четко выраженный в первом из перечисленных пунктов, во многом был связан с определенным и важным для своего времени видением задач демографической науки в целом. В дискурсе наиболее насущных проблем современной демографии все более отчетливо выступают проблемы не количественных показателей населения, а его качества. Причем заметим сразу же для историков, что речь должна идти не о таких качествах, как сравнительные показатели рождаемости-смертности, обеспеченность финансированием здравоохранения в той или иной стране и т. п., о чем наиболее часто говорят специалисты соответствующих профилей, а об исторически необходимом качестве населения. Палеодемоэкономические исследования в этом плане позво- лили не только наметить общую схему качественных исторических изменений в населении, показать диалектические изменения в качестве народонаселения, но и выработать понимание демоэкономики как отрасли знаний, изучающей отношения, возникающие в обществе по поводу воспроизводства жизни в целом, учитывая также отношения природа – общество (Кислий, 2005). Немаловажно подчеркнуть, что таким образом на современном этапе познания фактически завершилась длительная дискуссия о роли/самостоятельности демографического фактора в истории, в которую наибольший вклад внесли именно историки разных направлений, включая этнологов и археологов. Соответственно, сегодня археологи на более высоком уровне могут вносить свой вклад в понимание исторических закономерностей трансформации природы и общества.

Насколько важно историкам-археологам воспринимать новые демоэкономические разработки, покажем на некоторых примерах исследования процессов становления и развития производящего хозяйства в степной зоне Евразии. Обращение по этому поводу к теории катастроф, стимулировавших, к удивлению С. В. Ивановой, развитие ( Иванова , 2003–2004. С. 87), с одной стороны, а с другой – высказанные представления о внедрении/привнесении производящего хозяйства в степь на уровне абсолютного прогрессизма ( Манзура , 2003–2004. С. 64, сл.), говорят об отсутствии системы в понимании развития природы, человека, общества и об активных поисках такой системы. Поскольку в этих публикациях археологи свободно оперируют любой информацией, включая пример падения Тунгусского метеорита, позволим себе следующее демоэкономическое объяснение с учетом данных из недалекого прошлого. Во второй половине ХХ в. распадается гигантская демоэкономическая система «стран социалистического лагеря». Происходит ряд производственных катастроф, среди них наиболее яркая – Чернобыльская, разрушаются промышленные и сельскохозяйственные предприятия, целые города теряют свой прежний облик, падает средняя продолжительность жизни населения в Украине, России и других странах, до катастрофических уровней увеличивается разница в продолжительности жизни мужского и женского населения и т. д. Разве эти явления были связаны с глобальными переменами в климате, падением метеоритов и др.? Очевидно, что нельзя, как в этом случае, так и для древности, отрицать ни идеологических факторов (о которых С. В. Иванова говорит для периода энеолита – раннего бронзового века), ни влияния более развитых областей ойкумены (по И. В. Манзуре). Но с точки зрения демоэкономики первой и основной причиной деструкции будет неспособность системы ответить на вызовы времени, и конкретно – несоответствие качества населения возникшим новым потребностям ( Кислий , 2005. С. 222, 296, сл.; 2006. С. 293–300). Историческая схема, согласно которой каждый новый этап развития общества (например, введение производящего хозяйства) воспринимается как непременно прогрессивное достижение, неоспоримо устарела и не дает ответов на актуальные вопросы современной науки. С. В. Иванова приводит исключительно любопытное наблюдение, ссылаясь на Ю. Я. Рассамакина: быстрое распространение «нового мировоззрения» в среде ямной культурно-исторической общности сопровождалось деградацией материальной культуры по сравнению с энеоли-тическим временем ( Иванова , 2003–2004. С. 87).

На этом фоне мы проанализируем, как развивалось общество степей Северного Причерноморья в конце III – первой половине II тыс. до н. э. с учетом представлений о необходимом развитии качества населения того времени, уделив особое внимание катакомбной культуре. Как бы ни казались далее излишними некоторые теоретические выкладки, без них невозможно исследование.

Со времени кризиса мезолитического хозяйства в условиях обеднения экологических ниш существования человеческих коллективов становление новой системы хозяйствования потребовало увеличения трудовых ресурсов, причем ресурсов определенного качества. Экономика присваивающего хозяйства в период своего расцвета не требовала ни такого значительного количества (уплотнения) населения ( Козлов , 1982. С. 30), ни такого напряжения сил для воспроизведения жизни. Представление о том, что с переходом к производящему хозяйству появилась возможность прироста населения, – это очень упрощенная схема. Прежде всего появляется системная необходимость/потребность прироста населения. Отсюда увеличение в населении количества детей раннего возраста и соответственно, как статистическая закономерность, – падение средней продолжительности жизни, зафиксированное повсеместно (Восточное Средиземноморье, Юго-Восточная Европа, Северная Африка, Япония, Северное Причерноморье, Север России, Средняя Азия, Кавказ и т. д.) разными исследователями при переходе к экономике производящего хозяйства ( Кислий , 2005. С. 116, 117). Стимуляция рождаемости – что было экономической потребностью – приводила к ранней женской сверхсмертности, т. е. большей, чем мужская в ранних возрастах. В результате продолжительность жизни женщин была меньше мужской, и это соответствовало потребности в большем количестве мужчин в населении в связи с трудностями перехода к производящему хозяйству. Демоэкономиче-кая потребность в населении определенного, подчеркнем, качества приводит к появлению значительного по численности половозрастного класса молодых мужчин, которые имели сравнительно невысокую продолжительность жизни (17–25 лет), как правило, не имели семьи, обслуживали потребности социума в целом. В зонах раннего развития производящего хозяйства (а также в земледельческих районах) этот этап половозрастных, и в целом экономических, деструкций заканчивался по времени достаточно рано. В областях, где становление производящего хозяйства задерживалось, в аридных, степных зонах формирования протокочевнических форм хозяйствования, половозрастные деструкции могли прослеживаться вплоть до средневековья. Аналогично могли развиваться некоторые территории, которые осваивались с трудом ( Кислый , 1990. С. 119–131).

Поскольку половозрастные диспропорции специально не регулировались, они могли достигать значительных величин. Так, в степях Северного Причерноморья численность мужчин могла превышать численность женщин в два раза, при общей невысокой продолжительности жизни. При этом дальние походы выделявшегося класса воинов (основную его массу и составляли те, кто лишен был возможности участвовать в воспроизведении непосредственной жизни, иметь семью) сглаживали деструкции хозяйствования: приносили добычу, женщин – соответственно частично ликвидировались половые и иные экономические диспропорции. В закрытых же коллективах диспропорции (маскулинизация) могли достигать значительных размеров (троекратное превышение численности муж- чин), и тогда социум не мог справиться с задачей воспроизведения непосредственной жизни.

Благодаря многочисленным палеоантропологическим данным у нас есть возможность рассчитать, как быстро накапливался критический уровень диспропорций в условиях обширных степей Северного Причерноморья в эпоху энеолита – бронзы. Как правило, каждые 250–300 лет следовал пик таких диспропорций, далее шел более или менее продолжительный период их сглаживания. Если взять, к примеру, средний возраст смерти взрослого населения катакомбной культуры (не среднюю продолжительность предстоящей жизни, заметим ¹) для мужчин 39,9 и для женщин 35,4 лет ( Круц , 1984. С. 88, сл.), то можно рассчитать количество умерших на 1000 взрослого населения за год (1000 : 39,9 и 1000 : 35,4, соответственно – 25,1 и 28,2). Что могло бы случиться, если бы, предположим, катакомбная культура была более закрытым сообществом?

Приведем сначала достаточно далекую, но весьма наглядную для понимания процесса демоэкономическую аналогию. Н. Н. Миклухо-Маклай проследил нарастание половых диспропорций на о. Рапа-Нуи (о. Пасхи) в небольшой по численности общине, которая не могла изменить свой экстенсивный тип хозяйствования, теряла население, а притока его извне не могло быть. Поэтому за очень короткий промежуток времени, в пределах жизни нескольких поколений, маскулинизация достигала значительных масштабов (на 500 жителей 100 женщин, а затем на 230 – 30), хотя ранее наблюдалось численное превосходство женщин. Н. Н. Миклухо-Маклай верно описывает развитие кризиса: жены умирают рано, отношение к ним скверное, нарастает потребность ранних родов, кандидатов на каждую подрастающую девочку много ( Миклухо-Маклай , 1941. С. 144).

Существовавшие в степной зоне Причерноморья социумы, оставившие известные археологические культуры, периодически оказывались перед задачей преодоления негативных последствий экстенсивного развития. Кризис разрешался через частичное оседание на землю, смешение с иными племенами, особенно земледельческими, но чаще всего через организацию дальних походов за добычей, причем в качестве таковой особенно ценились женщины. В матери- альной культуре это проявлялось в виде появления новых влияний, изменений в самом характере культуры, возникновении ранее неярких черт или повторении черт, имевших место в минувший исторический период.

В начале развития катакомбных традиций в этой зоне не отмечается усиленного оседания на землю племен; очевидно, что такой возможности и не было после долгих столетий развития здесь экстенсивного скотоводства, малопродуктивного земледелия, приводившего к аридизации растительности и истощению почв. Само относительное однообразие ямной культуры на пространствах от Урала до Балкан свидетельствует о нарастающей экстенсификации демоэко-номики. О кризисе «ямной» демоэкономики на заключительных этапах ее существования свидетельствуют немногочисленные попытки оседания на землю, перехода к комплексному скотоводческо-земледельческому хозяйствованию. Главная причина такого перехода – вовсе не «результат расселения древнеям-ных племен в пограничье с раннеземледельческими центрами» (Энеолит СССР, 1982. С. 328). Наблюдаемое расселение – само по себе следствие экстенсивности степного хозяйства.

Соответственно, если бы с последних столетий III тыс. до н. э. и далее продолжалось постепенное развитие «ямных» традиций, то палеоантропологические материалы дали бы еще большую, чем в ямной культуре, половую диспропорцию. Однако был реализован иной путь. Время бытования катакомбных культур всегда представлялось исследователям таким, что свидетельствовало о более далеких контактах части их носителей, чем только зона традиционных культур степи, отчасти лесостепи. Исключая возможность обширного перехода местных племен к комплексному хозяйствованию, мы должны заключить, что правы те исследователи, которые для раннего этапа развития катакомбных культур реконструируют определенные и нетрадиционные подвижки населения ( Братченко, Шапошникова , 1985). Вполне возможно, что в конце III – начале II тыс. до н. э. в результате достаточно дальних походов части мужского населения, отделенного от непосредственного воспроизводства жизни, в Северном Причерноморье появляются черты неместных традиций. В итоге смешения населения несколько улучшается демографическая ситуация. Если для ямной культуры этой зоны коэффициент маскулинизации, по антропологическим материалам, составлял 2,1, то для местных катакомбных культур – 1,8. Заметим, для срубной культуры – 2,2. Причем для какого-то этапа развития катакомбных культур это соотношение было достаточно характерным. Так, по материалам раскопок восьми курганных могильников в Арзгирском районе Ставропольского края, представленным Г. П. Романовой, соотношение между количеством мужских и женских катакомбных погребений (при общем их подсчете, без искусственного разделения по разным обрядовым группам, к чему прибегает автор) также составляет 1,83 ( Романова , 1988. С. 141). Критика такого разделения дана в литературе ( Кислый , 1997. С. 57–66), здесь заметим, что диспропорции есть свидетельство определенного состояния общества и выравнивать их искусственно означало бы лишаться важной исторической, экономической информации.

Наиболее вероятно предположить, что первоначально крайне незначительное количество чуждых «ямной» культуре населения и традиций начинает проникать в среду лишь некоторых местных племен. Возможно, первоначально это было в Приазовье. Но в социуме с жесткой половозрастной дифференциацией важен первоначальный импульс, который приводит к развитию производительных сил, к новым формам эксплуатации, что было подобно в какой-то мере тому, как в эпоху ранних викингов проблемные северные территории Европы «выбрасывали» пусть небольшие, но эффективные для экономик и своей страны, и страны-реципиента отряды. Выводы специалистов об антропологической гомогенности раннекатакомбного населения несколько противоречивы. С. И. Круц, хотя и говорит о значительной вариабельности состава разных племен (микрогрупп), вплоть до выделения узколокальных групп, все же далее делает заключение о преимущественной однородности катакомбных племен до начала второго этапа их развития (Давня історія України, 1997. С. 529, 530).

С течением времени в среде населения катакомбных культур половые диспропорции должны были снова увеличиться. Снова появляется потребность оседания на землю и/или дальних походов, что снимало бы напряжение. Однако катакомбное население, в отличие от относительно более гомогенного «ямного» общества Северного Причерноморья, было готово к разнообразным ответам на вызов. Одним из таких ответов стала дальнейшая культурная дифференциация (усиленное включение в среду катакомбной культуры разнообразных элементов, что повлекло создание самобытных отдельных катакомбных культур), оседание на землю в поймах и устьях рек (появление агломерации поселений в долинах Южного Буга, Днепра, Дона), появление новых путей, ведших из Северного Причерноморья на Восток. Любопытно, что все попытки выделить особую крымскую катакомбную культуру не увенчались заметным успехом, несмотря на особое отличие территории. Во-первых, северная и северо-западная часть полуострова оказалась и географически, и культурно тесно связанной с ингульской и днепро-азовской катакомбными культурами. На остальной части полуострова катакомбное население было достаточно немногочисленным для формирования устойчивых местных культурных традиций. Во-вторых, в восточной части полуострова, где почти нет катакомбных памятников, в первой половине II тыс. до н. э. сформировалась своеобразная каменская археологическая культура. Ее образование подчеркивает усиление на втором этапе бытования катакомбной культуры потребностей в устранении нараставших экономических диспропорций. Одной из характерных черт каменской культуры было размещение поселений у дорог, которые вели к древним переправам через Керченский пролив на Кавказ и далее на Восток. О том, что такой путь был привычным для населения катакомбной культуры в периодически усложнявшихся условиях развития, говорит ситуация, возникшая еще на раннем этапе сложения культуры, когда путь передвижений населения с особыми антропологическими признаками лежал не через Приазовье, а именно через Крым (Давня історія України, 1997. С. 539).

Близкий культурный аналог каменским памятникам – Ливенцовская и Ка-ратаевские крепости в устье Дона. Возникшие немного позднее памятников каменской культуры, они, очевидно, выполняли подобную роль, находясь у древних дорог, ведущих на Кавказ.

Сделанные палеодемоэкономические реконструкции согласуются с выводами антропологов. Как раз на второй этап бытования катакомбных культур приходится обширная волна перемещения населения из района Северного Кавказа на запад. В результате на территории Запорожья, Криворожья, Самаро-Орель-ского и Буго-Ингулецкого междуречья происходит значительная смена местного населения северокавказским (Давня історія України, 1997. С. 533), что, конечно же, улучшало демоэкономическую ситуацию.

Далее можно привести пример социума, хорошо охарактеризованного демостатистическими данными, где формирование половых диспропорций достигало пика к возрасту 10–15 лет, но затем, в результате того, что общины не были абсолютно закрыты, маскулинизация немного уменьшалась. Речь идет о некоторых районах Кавказа по данным «Первой всеобщей переписи населения Российской империи» 1897 г., в данном случае о Джеванширском уезде (без учета городского населения) Елисаветпольской губернии (Первая всеобщая перепись… 1897. Табл. III, б . С. 57):

Заметим, что показатели возраста 0–4 года даны обобщенно, поэтому и здесь заметна диспропорция. Действительно, многочисленные этнографические материалы свидетельствуют, что уже с раннего детского возраста в социумах с гиперболизированной демоэкономической потребностью в маскулинизации смертность девочек была значительно выше смертности мальчиков. Реализовалась ранняя женская сверхсмертность чаще всего за счет простого пренебрежения ухода за девочками.

Во время смены населения катакомбных культур бабинским идет дальнейшая дифференциация мужского населения, особенно той его части, которая была отделена от непосредственного воспроизводства жизни. Так называемое патриархальное рабство в своей основе имело демоэкономическую потребность семей в определенном количестве таких мужчин, которые по своему статусу не претендовали на брачную пару/семью. Без них социум этого этапа развития не мог существовать (Кислый, 1989. С. 91, 92; 2003–2004. С. 121, 122). Для катакомбной культуры в определенные периоды ее развития такая потребность была более жесткой, часть населения занята была в походах. Отсюда возможность для особой, пусть небольшой, прослойки мужского населения получать для брака женщин во время разбоев, походов, межплеменного обмена и т. п., что порождало права собственности 2. Это действительно так и подтверждается исследованием коллективных захоронений ямной, катакомбной и срубной культур. Если в ямной и срубной культурах прослежено соот- ветственно 8,1% и 1,5% коллективных захоронений, то в катакомбной – 19,4%. Совместных погребений нескольких взрослых в катакомбной культуре 9,2%, в ямной – 3,5%, в срубной – 1%. О том, что сам тип могильного сооружения (речь идет о возможности подзахоронения) не сыграл решающей роли в колебании показателей, свидетельствует практически стабильное число погребений с детьми в каждой из трех культур (Рычков, 1982. С. 92, 93, 95, 96). Это в какой-то мере может также свидетельствовать о том, что количество детей в семьях и детская смертность были примерно одинаковыми для населения этих культур, а значит, «катакомбное» население было в большей мере дифференцировано за счет притока человеческих ресурсов извне. Ни в одной из трех культур не зафиксированы на имеющемся материале парные женские захоронения, тогда как парные захоронения мужчин зафиксированы, правда, в очень незначительном для каких-то выводов количестве.

Так общество подходит к этапу возможности и потребности выделения конституированной прослойки подвижных скотоводов-воинов, вероятно, часть населения готова была передвигаться за ними достаточно постоянно. Это был поиск новых путей разрешения внутреннего демоэкономического кризиса, который точно описан в Ветхом Завете. Согласно этим описаниям, развитие про-токочевнической экономики у кочевников-ибри на определенном этапе завершается успешным походом Иисуса Навина. Причем вся библейская история этих племен для нас интересна как раз свидетельствами о постоянных перекочевках, попытках оседания на землю, контактах с земледельческим населением и/или о захватах части средств к существованию этого населения, далее – о красочных манипуляциях с женским и мужским потомством и т. п. Отсюда закономерно предположение, что известный поход скифов в Переднюю Азию был лишь поздним эпизодом подобной подвижности протокочевников Северного Причерноморья.

Значительное своеобразие материальной культуры бабинских племен, а также их демографического статуса может свидетельствовать, как уже неоднократно отмечалось ( Отрощенко , 1998. С. 113–117; Кислый , 2003–2004. С. 122), об углублении описываемых процессов.