Диалектические основания власти

Использование исследователями понятия власти в широком диапазоне значений само по себе не представляет особых затруднений для понимания авторской позиции. Ситуация в корне меняется, если понятие власти расширяется до такого объёма, в который попадают явления, не связанные со свободной сознательной целеполагающей деятельностью людей. Достаточно исследователю не удерживать внимание на, казалось бы, банальной мысли о том, что человек, имея многоуровневую природу и принципиально различные основания своей деятельности, не всегда руководствуется сознательными основаниями, чтобы незаметно перейти от анализа властных, политических и прочих социальных отношений к отношениям, которые детерминируются природными психическими механизмами, которые лишь внешним образом перенесены в политическую или иную социальную сферу. Акцентируя внимание на выделенной предпосылке, представляется неправомерным относить к анализу власти и политики всё, что не является продуктом свободного самосознания. Разумеется, в реальном мире социальных связей имеет место выстраивание отношений на основе природных форм зависимости – силы, страха и пр., но эти отношения имеют иную природу, и даже если эти формы инициируются представителями властных и политических институтов, они не перестают быть исключительно природными отношениями, пусть даже в сфере власти. Подобные отношения являются примитивной первичной ступенью социальности, в которой форма противоречит содержанию, заложенные в коллективном духе потенции свободного самоопределения ложатся на почву атомарного, боящегося за своё выживание и в большинстве случаев лишь внешним образом связанного, сосуществующего социума. Несмотря на огромное количество аспектов, которые авторы вкладывают в понятие власти, за редким исключением, когда власть относят к миру природы, смысл власти связывают с реализацией воли, т.е. практически действующим сознанием в обществе. В зависимости от цели, с которой производится исследование, возможно, было бы оправданным разделить исследование социально-психологических реалий воспроизводства зависимости в сфере власти и анализ властных отношений в тех сегментах социума, где существует органическое единство свободно мыслящих правовых лиц. Представляется очевидным, что эти принципиально несводимые механизмы и отношения не могут внешним образом соединяться в понятии власти. Опережая скоропалительные выводы о якобы «диалектическом единстве противоположностей» в сфере власти, представляется необходимым высказать некоторые соображения по поводу того, в каком контексте диалектика действительно имеет эвристический смысл.

Диалектическое противоречие в социально-философском контексте часто инициируется исследователями в избыточно широком смысле. Так, несоответствие целей и результатов реформ иногда называют противоречиями. Противоположный результат также нередко называют противоречием. Речь может идти как о несовместимости разных интересов, действий, тенденций, так и о необходимом единстве различных, в том числе и противонаправленных, интересов, целей, поступков, идей. Между тем, выявление противоречия может свидетельствовать как о необходимости реформирования объекта, коррекции вектора деятельности, так и о ложности принимаемых решений. Несовместимыми в социальной среде могут быть как действия, так и пассивность в тот момент, когда цель не реализуется. Наконец, прежде чем вообще соотносить знание с предметом и фиксировать его соответствие или несоответствие, как показывает анализ современных работ, не лишним оказывается соотнести понятие с его определением и следствиями, из него вытекающими. (Так, к примеру, задача построения правового государства может исходить из предпосылки, что нынешнее государство «пока ещё не правовое». Но тогда понятие государства будет использовано без необходимой связи с правом, что для многих социальных теорий является «круглым квадратом», т.е. институт власти вообще не является государством.)

Властные отношения пронизывают все сферы общества и, соответственно, сами содержат эти противоречия. Социальные противоречия играют двойственную роль: с одной стороны, они являются следствием проводимых в обществе преобразований, с другой – социальные противоречия в известной диалектической методологии сами выступают причиной модернизации. Первые зависят от быстроты, глубины реформирования и возникают, когда инновационные процессы встречают сопротивление противоположно направленной и психологически мотивированной интенции самосохранения, устойчивости, консерватизма. Сами по себе они безотносительны к содержанию и воплощаются в бесконечных формах внешнего проявления, реализуя по сути лишь одну мотивацию – продлить ранее считавшуюся эффективной технологию выживания. Противоречия, вытекающие из диалектического анализа содержания, напротив, являются постоянными спутниками любой фазы социального бытия и являются, скорее, сигналами набирающей обороты тенденции. Если первые обнаруживаются в переходные периоды и вызывают ответную реакцию, направленную на их сглаживание, то вторые являются движущей силой любого процесса, проходят необходимые фазы вызревания и, наконец, снимаются в рамках более развитой формации, но не исчезают, а приобретают новую форму, соответствующую содержанию, обнаруживая свой преходящий, исторически обусловленный характер.

Ни одно положение, какую бы форму всеобщности, необходимости и доказательности ни придавал ему автор, не есть истинное без соответствия с целью, которой с помощью него хотят достигнуть, без выявления единичного и особенного содержания, в котором его намерены найти или осуществить. Поэтому, как ни казались бы истинными призывы следовать закону, справедливости и чести, сами по себе они – лишь момент, который не существует в вакууме и должен быть реализован в особенной ситуации. Тогда окажется, что в одном случае справедливым будет равное воздаяние за равное деяние, а в другом – справедливым признают «кому больше дано – с того больше и спросится»; в одном случае следование закону, «невзирая на лица», будет абсолютным непререкаемым требованием, а в другом – явным нарушением закона, например, потребление чужой собственности будет признано допустимым, если лицо, лишившее другого собственности, вынуждено было сделать это, спасая свою жизнь («право нужды»); в одном случае сообщение правды является шагом к исправлению ситуации, а в другом – сообщение лжи является вынужденным и даже необходимым средством для предотвращения преступления, ликвидации угрозы жизни и т.д. Равно и власть не имеет универсального поведенческого или иного определения вне зависимости от целей, которые реализует воля, и средств, которые использует. Истинность каждого момента зависит от того, к чему его относят, т.е. от третьего, для чего каждый из моментов будет истинным в одном случае и ложным – в другом. В социуме значимы не законы и принципы сами по себе, а то, ради чего они создаются – цели и ценности. Поэтому не стоит злоупотреблять латинскими или иными крылатыми фразами и поговорками типа «Dura lex, sed lex»1, так как они сами требуют своего оправдания в субстанциальном.

Заведомо безрезультатной будет интерпретация диалектического противоречия в сфере власти уже в том случае, если противоположности будут выделяться по одному теоретическому основанию (например, противоположности в государстве в их чистоте в соответствии с основной идеей государства), а в эмпирической реальности будет рассматриваться тот же объект, но лишь по названию относящийся к этому понятию (государства). Так, если в качестве основной задачи государства мы будем видеть реализацию всеобщего права, а в эмпирической реальности будем рассматривать некоторые группы лиц, обладающие правом распоряжения и выступающие от лица государства, но в действительности преследующие исключительно частные потребности и не признающие всеобщности права, то в этом случае речь будет идти лишь о природных формах противопоставления (а в природных отношениях возникающие противоречия имеют иную динамику и результат, нежели в духовных отношениях), природных отношениях в сфере политики, но не о политической власти, относящейся только к свободному (правовому) самосознанию. Нет смысла искать диалектику в отношениях с разным содержанием. В ряде случаев окажется, что противоречия нужно искать не в государстве (так как в некоторых отношениях оно только номинально)1, а в интересах, целях и методах, далёких от идеи права борющихся за возможность распоряжения кланов; противоречива может быть не политика, а желание выдавать за рациональную политику простую природную форму борьбы, вплоть до физического устранения конкурентов и т.д. Разумеется, и в природной борьбе есть свои внутренние противоречия, которые можно обнаружить и даже предсказать их возможное разрешение, но это будут противоречия и логика другого процесса, с другим общим содержанием.

Отсюда необходимо ввести те ограничения, которые мы будем относить к интерпретации власти и её противоречивой природы. В контексте исследования природы социального противоречия властных отношений представляют интерес, в первую очередь, те противоречия, которые возникают не в индивидуальном сознании каждого человека, а исключительно в отношениях между людьми, причём в тех отношениях, которые не исчезают вместе с отдельными эмпирически взятыми индивидами, а воспроизводятся всегда, когда люди вступают в отношения с другими людьми, не связанными родственными отношениями. Во-вторых, представляется необходимым рассматривать только те отношения между людьми, которые регулируются на основе свободного самосознания, а не природными детерминантами (инстинктами, силой и т.д.) Это не значит, что природные регуляторы малозначимы. Наоборот, они более фундаментальны, но они являются предметом изучения других, специальных наук – социальной психологии и др. В третьих, преобладающий ныне функционалистский подход, который противопоставил себя субстанциализму классической философии, не смог доказать свою самостоятельность и в скрытой форме постоянно использовал практику выделения устойчивых сущностей. Предста вляется, чт о сама попытка в начале XX в.

отказаться от фиксации устойчивой природы предмета и изучать только функциональные (по аналогии с математикой) проявления и изменчивость оказалась эффективной лишь в определённых узкоспециальных исследованиях. Подобный подход в философии породил лишь произвол в использовании понятий, которые по определению фиксируют существенное в предмете. Поэтому необходимо фиксировать внимание на тех противоречиях власти, которые коренятся именно в устойчивой логике развития социума. При этом мы отдаём себе отчёт в том, что обозначенные ограничения не позволят видеть общество во всей полноте его доминант и детерминант. Однако мы и не будем относить противоречия, относящиеся к единичной природе отдельных эмпирических индивидов, к социальным властным противоречиям. Индивидуально возникающие у каждого отдельного человека субъективные мотивации всегда влияли на социальный процесс, но никогда не изменяли логику развития общества и никогда её не подменяли. Типизация потребностей, целей и средств складывалась однонаправ-лено, в то время как отдельные индивиды действовали разнонаправленно. Объективная последовательность этапов возникновения и разрешения противоречий складывалась помимо воли отдельных людей всегда, когда для того или иного направления развития общества складывались необходимые и достаточные предпосылки и условия. Любое оправдание политики и власти имеет только один критерий – каждый шаг и каждое средство либо служит реализации свободы всех членов общества, либо нет.

Исследование, в рамках которого написана данная статья, выполнено при финансовой поддержке Аналитической ведомственной целевой программы «Развитие научного потенциала высшей школы» (2009-2010) Министерства образования и науки Российской Федерации. Проект РНП.2.1.3.4842 «Методологические и логико-семантические основы исследования социального противоречия и переходных периодов развития современного российского общества». Научный руководитель проекта – доктор философских наук, профессор В.В. Попов.