Диалектика "центра" и "периферии" в процессе становления культурной среды г. Барнаула в XVIII-XIX вв

Лапина Ю. С., Жерносенко И. А. Диалектика «центра» и «периферии» в процессе становления культурной среды г. Барнаула в XVIII–XIX вв. // Вестник Бурятского государственного университета. Философия. 2020. Вып. 4. С. 39‒48.

В рамках рассмотрения проблематики одной из базовых философских категорий — категории «пространство» — значительным эвристическим потенциалом обладает ее культурологический аспект: соотношение между локусами — центром и периферией, вернее, их диалектическое единство.

Выделение «центра» и «периферии» в пространственно-временном континууме той или иной историко-культурной эпохи позволяет увидеть наиболее обобщенные и универсальные отношения между различными точками и областями социокультурного пространства, что, в свою очередь, способствует наиболее полному отражению действительности в ее пространственном измерении с учетом количественно-качественного характера изменений, проявляющихся в возникновении конкретных социокультурных феноменов.

Бинарная оппозиция «центр — периферия» междисциплинарна по своей природе и широко распространена в современной гуманитарной науке. Исследователь Г. А. Коваленко отмечает, что под «центро-периферической структурой… следует понимать… обобщенное выражение неравномерного распределения материальных и нематериальных благ и возможностей между людьми», в то время как «центр и периферия на различном уровне пространства связаны между собой потоками информации, капитала, товаров, рабочей силы и т. д.» [1, с. 45]. Так, использование оппозиции «центра» и «периферии» более чем характерно для истории и географии, а также экономического и политического знания. Данный подход, продемонстрировавший свою эффективность в названных областях социально-гуманитарного знания, применим и в рамках культурологического исследования, что позволяет обозначить ориентацию и точки притяжения культурного потенциала населения исследуемой территории, векторы ее культурного развития, направления и интенсивность информационного обмена.

Схема взаимодействия «центра» и «периферии» диалогична, характеризуется универсальностью и гибкостью, сложностью и нелинейностью социокультурных процессов. Иногда периферийные территории, в силу сложившихся исторических условий, могут принимать на себя управленческие функции, становясь своеобразным «центром».

Диалоговая природа взаимодействия центра и периферии предполагает концентрацию культурного потенциала с последующим его распространением на периферию, стремящуюся к его поддержанию и развитию в качестве обратной связи. Подобный феномен формирования амбивалентной социокультурной среды возник в XVIII–XIX вв. на периферийной территории Российской империи — на Алтае, в землях Колывано-Воскресенского горного округа, богатых полиметаллическими рудами где в начале XVIII в. уральский заводчик Акинфий Демидов начал строить город-завод Барнаул, превратившийся через сто лет в центр столичной культуры («Петербургии») в Сибири.

Для осмысления логики и динамики общероссийских процессов названного периода достаточно эвристичным, на наш взгляд, может оказаться индуктивный метод рассуждения: от конкретных регионов, где «многообразие связей типологически подобно общероссийскому, но в силу локализованности во времени и пространстве они носят более очевидный характер» [2]. Общероссийский экономический, политический, историко-культурный контекст, конечно, задавал опре- деленные тренды развития регионов, но именно конкретные региональные условия, наличие или отсутствие культурных пассионариев, эффективных управленцев и т. п. создавали неповторимый облик самих регионов, а также оказывали значимое влияние на столичный центр. Именно подобная уникальность условий и неравномерность развития регионов очень тонко были подмечены в середине XIX в. молодым путешественником и исследователем Сибири П. П. Семеновым-Тян-Шанским: «Общество [Барнаула — авт.], всё однородное, состояло из очень хорошо образованных и культурных горных офицеров и их семейств, сильно перероднившихся между собою, а также семейств 2–3-х золотопромышленников, отчасти бывших в свое время также горными офицерами. Жили они весело и даже роскошно, но в их пирах не было той грубости, которой отличались оргии членов Главного управления Западной Сибири в Омске. Эстетические наклонности горных офицеров проявлялись не только в убранстве их комнат и изящной одежде их дам, но и в знакомстве как с научной, так и художественной литературой и, наконец, в процветании барнаульского любительского театра, который имел даже свое собственное здание. Одним словом, Барнаул был в то время, бесспорно, самым культурным уголком Сибири, и я прозвал его Сибирскими Афинами, оставляя прозвище Спарты за Омском» [3, с. 13].

В XVIII в. в Российской империи наблюдается становление тяжелой, в том числе горнорудной и металлургической, промышленности (наиболее сконцентрированной на Урале и на Алтае), что к XIX в. определило капиталистический вектор развития страны. Формирование свободной конкуренции и рынка наемного труда, а также новых социальных слоев обусловило кризис крепостничества. Если в XVIII в. на заводах работали крепостные рабочие, набиравшиеся из крепостных крестьян окрестных деревень, так как горнорудное и металлургическое производство, относившееся к военно-промышленному комплексу, всецело было подведомственно Царскому кабинету, и государство на эти предприятия осуществляло поставку рабочей силы, то ко 2-й половине XIX в. ситуация претерпела существенные изменения: бóльшая часть производства тяжелой и тем более легкой промышленности, вырастающей из мануфактурных производств, стала принадлежать частным владельцам, использовавшим наемный труд.

Становление российского капитализма не могло не оказывать влияния на сферу культуры и образования. Развитие сложного производства потребовало расширения круга образованных лиц не только в сфере руководящего и инженерного состава, но и среди рабочих. К середине XIX в. формируется новый слой так называемой разночинной культуры, культуры представителей средних и низших сословий, в том числе крестьянства, получивших доступ к образованию. Существенную роль в этом процессе сыграло ускорение роста городского населения за счет притока крестьян на заработки в промышленной сфере. Именно урбанизацию правомерно считать основополагающим фактором формирования того самого «важнейшего универсального механизма всего культурного процесса, проявившегося в двуединстве развития городской культуры. Суть его сводится к постоянному взаимодействию между "центром" и "периферией"» [4, с. 20– 24]. Спецификой устройства этого механизма объясняется неравномерность рас- пределения городской культуры разных регионов Российской империи, а также различные темпы городского развития.

Характерно, что модель типа «центр — периферия», применённая к городской культуре Барнаула, способна выявить неочевидные вариативные связи. Барнаул изначально закладывался Царским кабинетом с подачи Акинфия Демидова как город-завод — промышленный и экономический «центр» горнорудного производства в Сибири, значительно превышающего уральские запасы полезных ископаемых. Будучи географической «периферией» Российской империи, провинциальный Барнаул, благодаря тесным контактам со столичным Санкт-Петербургом, откуда приезжали специалисты горнорудного производства, осуществлялось административное и экономическое управление, сразу же стал играть роль центра промышленного производства в Сибири, что, в свою очередь повлияло на его становление в качестве экономического и культурного центра, концентрирующего в себе не только собственно культурную жизнь, но также и производственную основу, предоставляющую широким слоям населения (в том числе иногороднего) рабочие места.

Развитие Барнаула в рассматриваемый нами период связано с так называемым феноменом Петербургии, заключающимся в проявлении аналогий и сходств с Санкт-Петербургом в концептуальном планировании города и его обустройстве. В Барнауле это проявляется в планировке улиц — «линий»; облике первого барнаульского храма, посвященного святым Петру и Павлу, напоминавшего петербургский Петропавловский собор; ансамблях Петропавловской улицы и Демидовской площади, следовавших принципам русского классицизма, рожденного в Петербурге [5, с. 98–100]. Главный командир Колывано-Воскресенских заводов Г. С. Качка отправил в Петербург для обучения архитектуре в Академии художеств двух смышленых юношей, ставших первыми зодчими Барнаула: «А. И. Молчанов работал на строительстве сооружений Дж. Кваренги, а Я. Н. Попов на протяжении семи лет учился у К. И. Росси, привезя на родину главный принцип россиевского творчества — формирование городского пространства через ансамблевые архитектурные комплексы…» [6, с. 105]. Подобный прецедент можно рассматривать как частный случай проявления центро-периферийных отношений — «большой и маленький Петербург», где Барнаул представляется в качестве малой «копии» столицы.

Еще один аспект проявления «феномена Петербургии» в Барнауле заключается в реализации петровской политики продвижения способных выходцев из народа в сферы науки и техники. Так, ключевую роль в истории развития культуры Барнаула сыграла деятельность Главного командира Колывано-Воскресенских заводов, губернатора Томской губернии Петра Козьмича Фролова, который, подобно Петру I, внес ряд прогрессивных изменений в административное устройство города, формирование городской среды и, следовательно, быт местного населения. Важно заметить то, что в своей активной деятельности по преобразованию города Барнаула и системы управления им П. К. Фролов во многом руководствовался опытом, полученным им во время обучения в Санкт-Петербургском горном институте, который он окончил в 1793 г. Именно П. К. Фролов стал инициатором строительства архитектурного ансамбля на Де- мидовской площади, основания в 1823 г. и последующего наполнения фондов первого в Сибири краеведческого музея (совместно с естествоиспытателем и врачом Фридрихом Геблером) [7, с. 20–21]. Будучи высокообразованным и культурным человеком, П. К. Фролов хорошо разбирался в архитектурном искусстве и привлекал к строительству дипломированных архитекторов, так же, как и он, обучавшихся в Санкт-Петербурге и способных привнести в барнаульский облик столичные черты [8]. Так, например, А. И. Молчанов, сопровождавший караван с серебром в Санкт-Петербург, впоследствии поступил в Академию художеств, а вернувшись на Колывано-Воскресенские заводы в 1827 г., получил крупные заказы на проектирование таких зданий, как плавильная фабрика, богадельня, горное училище [9].

Барнаульский завод послужил точкой оформления городской среды, развитие которой далее регламентировалось и направлялось административными органами империи, так как он являлся единственным производственнотехническим центром за Уралом. Вокруг сереброплавильного завода, включающего в себя такие учреждения, как канцелярия, «инструментальный магазин» (склад готовой продукции), горно-химическая лаборатория, чертежная мастерская, выстраиваются специфические социально-экономические отношения, основанные на закрепощении рабочих. Также развитие завода обусловило формирование жизнеобеспечивающей инфраструктуры (горное училище, горный госпиталь, богадельня). Такая инфраструктура приводит к превращению города-завода в культурный центр, что проявляется в закономерном появлении таких учреждений, как библиотека, архив, типография, театр, картинная галерея, военный оркестр, а также метеорологическая станция, оранжерея и т. п. [6, с. 106].

Политика Царского кабинета в отношении Барнаула способствовала созданию и поддержке учреждений культуры столичного типа. Это было востребовано городским населением, среди которого было достаточно выпускников петербургских учебных заведений. Служащие горного ведомства и заводские рабочие получали образование не только в Барнаульском горном училище. Его выпускники, проявившие выдающиеся способности, продолжали свое обучение в столичном горном институте при финансовой поддержке барнаульской администрации . Этот фактор усиливался и тем, что в Барнауле как стратегически значимом для обороноспособности страны промышленном центре было запрещено поселение ссыльных и каторжников. В свою очередь, отсутствие в городе ссыльных революционеров, которые после отбывания наказания были оставлены для поселения в разных городах и селах Сибири и активно занимались просветительством, несколько замедляло развитие народного просвещения в Барнауле [6, с. 108].

В контексте проблематики настоящей работы необходимо отметить и обратное влияние Барнаула на Санкт-Петербург (хоть и, разумеется, менее значительное). Примером тому служит появление в Петербурге сооружений в стиле промышленного классицизма, впервые примененного на Урале и на Алтае, где было принято возведение промышленных зданий в классицистских традициях и приближение их визуального облика к зданиям общественным [10, с. 96]. Также существенным оказалось влияние социального аспекта бинарной оппозиции

«центр — периферия»: определенная часть чиновников и представителей технической интеллигенции, а также исследователей природы Алтая и ее ресурсов, вернулась в Петербург на службу в административные органы, обогащенная уникальным практическим опытом.

Горнопромышленная ориентация Алтайского горного округа и его принадлежность Царскому кабинету поставили Алтай в достаточно выгодные условия социокультурного развития по сравнению с другими горнодобывающими районами. Значимость внешних контактов Барнаула со столицей подчеркивались современниками. Сошлемся на свидетельство Г. Н. Потанина: «До пяти раз в год из Барнаула отправлялся в Петербург караван с золотом под начальством одного из инженеров, который возвращался из столицы со всякого рода новостями. Ни один город в Сибири не имел с Петербургом таких частых и правильных обновляющих местную жизнь сношений, и эта особенность давала право барнаульским инженерам говорить, что Барнаул — уголок Петербурга» [11, с. 254].

В совокупности вышеназванные факторы дают основание говорить о формировании в Алтайском горном округе особого типа региональной культуры, реализующей амбивалентный процесс социокультурного развития «центр — периферия», основанный, с одной стороны, на внимании государственной администрации к научно-технологическим и социально-экономическим процессам становления города-завода Барнаула, а с другой — на продуманной социальнокультурной политике местной администрации, проявляющейся в поддержке горнозаводской интеллигенции, образовании талантливых выходцев из среды рабочих завода, создании культурной среды города и т. п., — все это способствовало тому, что «к концу XVIII в. алтайские заводы заняли ведущее место в России по организации управления производством, системе подготовки специалистов и составу кадров технической интеллигенции. Накопленным опытом Алтай делился с другими горнодобывающими районами страны…» [12, с. 21].

Интересно отметить специфику духовного пространства горного города Барнаула. Помимо того, что к середине XIX в. Барнаул занимал позиции одного из самых образованных городов Российской империи: 57% его населения была грамотной, так как состояла из служащих городского ведомства, обладавших высшим и средним специальным образованием, и заводских рабочих с семьями, которые должны были иметь хотя бы начальное образование [5, с. 94], барнаульцы также вели довольно насыщенную культурную жизнь, о чем свидетельствует наличие Оперного дома, традиции домашнего музицирования, а также наличие нескольких оркестров.

Особую, регламентирующую функцию в управлении производством в Алтайском горном округе играла военная музыка, по природе своей призванная повышать дисциплинированность и сплоченность в строю. Так как Императорская канцелярия Колывано-Воскресенских горных заводов входила в военнопромышленный комплекс Российской империи, то и стиль руководства Алтайским горным округом, и звания офицеров округа подчинялись военному регламенту. А военная музыка стала неотъемлемой частью городского быта. Один из выдающихся капельмейстеров, руководитель городского военного оркестра капрал Степан Иванов, помимо непосредственного сопровождения всех мероприя- тий военно-горного строя, организовывал концерты военного оркестра, музыкальные вечера, а также открыл первую в Барнауле музыкальную школу [6, с. 116].

Пристрастия местной административной элиты к музыке, театру, литературе начали складываться еще в период правления Екатерины II. Приобретением музыкальных инструментов и аксессуаров к ним занимались главные командиры Колывано-Воскресенских заводов (А. И. Порошин, А. А. Ирман, Б. И. Меллер, Г. С. Качка) и местные музыканты [13, с. 28]. Военные оркестры и «светские ансамбли могли выступать как на официальных церемониях, так и на различных увеселительных гражданских мероприятиях — балах, концертах и т. д.» [14, с. 146].

Постепенно в городе укоренялась и невоенизированная светская музыкальная культура. Если поначалу ее «очагами были дома высокопоставленных чиновников-аристократов, приехавших из центральной части страны, где формировались традиции новой российской культуры, то последняя треть XVIII в. характеризуется распространением светской культуры в более широкие слои общества» [15, с. 596–597]. Открытие Оперного дома в 1776 г. внесло в культурную жизнь барнаульцев столичный лоск. Горные офицеры Алтайского округа, получившие образование в Петербурге, привезли в Барнаул традицию проведения культурного досуга в театре. Они же вместе с супругами сформировали основной состав исполнителей. Дело в том, что для представителей дворянских званий было характерно посещение музыкальных и танцевальных занятий, обучение иностранным языкам, входившие не только в систему их домашнего обучения, но и являвшиеся атрибутом принадлежности к определенному сословию [13]. «Помимо музыкальных спектаклей, на сцене театра нередко давались музыкальные вечера и концерты военного оркестра» [5, с. 177]. Исполнение любительских спектаклей барнаульского Оперного дома проходило на высоком профессиональном уровне, о чем не раз свидетельствовали путешественники, оказывавшиеся в Барнауле [7].

Значимым фактором демократизации культуры, выразившейся прежде всего в активизации народного просвещения в Барнауле, является появление ссыльных после реформы 1861 г. В связи с этим меняются жанровые приоритеты музыкальной культуры Барнаула: теперь особое место получает хоровая музыка, которая изначально носила прикладной характер: звучала в ходе церковной службы в храмах. Но именно благодаря церковной музыке происходило приобщение жителей Барнаула к вокально-хоровому исполнительству, что в дальнейшем приведет к созданию любительских хоров певчих и светских хоровых коллективов 1 . В 1890-е гг. зарождается новая форма выступлений — «духовные концерты».

В начале 1890-х гг. местная интеллигенция, любящая музицировать, объединилась в «Барнаульский музыкальный кружок». Главной задачей кружка являлось «давать возможность своим членам собираться для исполнения музыкальных произведений, а также способствовать развитию музыкальных талантов среди своих членов»1. Для достижения этой цели устав предполагал «предоставление помещения, устройство библиотеки, устраивать домашние и публичные музыкальные вечера и концерты»2. Согласно принятому уставу, в начале марта 1895 г. музыканты кружка начали регулярно выступать в зале клуба Горного собрания.

Резюмируя вышесказанное, констатируем:    Барнаул является репрезентативным примером действия бинарного механизма социокультурного развития «центр — периферия», что демонстрируется формированием специфической культурной среды города-завода как культурного центра Сибири, испытывающего мощное влияние столицы. С другой же стороны, будучи географической периферией по отношению к столице, Барнаул оказывал существенное влияние на становление оборонного и экономического потенциала Российской империи. Все это стало возможно, опять же, благодаря двунаправленным усилиям как со стороны Царского кабинета, так и со стороны местной администрации, сформированной из приезжей столичной интеллигенции и выращенных собственных талантливых выходцев из интеллигентской и разночинной среды, обученной в столице и местном горном училище (по сути — филиале Санкт-Петербургского горного института).