Дискретные характеристики речевого смысла

Специфика речевого сознания характеризуется нестатичной и интерактивной структурой, Участвуя во взаимодействии с речевой ситуацией, мы включаемся в активно-реактивную схему, дискритезируя поступающие данные посредством ассоциаций по принципу валидности и релевантности.

Предложенный тезис нуждается в пояснении. Предлагаю начать его с факторов, характерных для целого ряда деятельностей, свойственных человеку как индивидуально, так и социально взаимодействующему с объективным миром. Прежде всего следует коснуться феномена ситуации, который представляется в данном контексте одним из ключевых. Следует отметить, что я склонен воспринимать ситуативность объективного мира, ограничивая окружающий пространственно-временной континуум тем отношением, которое лично я к нему имею и намереваюсь тем или иным образом реализовать. Все, что меня в этом континууме не касается или мной не идентифицируется, является для меня нерелевантным и реагированию не под' лежит. Эта нерелевантность/релевантность теснейшим образом связана с той парадигмой явлений, которые я в состоянии воспринять тем или иным образом — посредством органов чувств, в силу веры или уверенности, в результате умозрительного эксперимента или логических построений, как плод воображения.

Действительна, индивиду положительно невозможно реагировать на те элементы ситуации, которые ему недоступны в силу невозможности их идентификации органами чувств или отсутствием фонового знания об этих элементах. Именно таким образом мы | не в состоянии семантически реагировать на речь, вербализованную на неизвестном нам языке или дошедшую до нас с искажениями, несовместимыми с идентификацией знака на любом уровне его существования (звуковые помехи, фонетическая неадекватность говорящего, отсутствие ключевых звуков и т. д. в j звучащей речи; нечеткая графика, утраченные фрагменты текста и т. д. в письменной речи; нарушения грамматики, неправильные словоупотребления и т. д ). Переспросно-уточняю-щую реакцию в такой ситуации следует рассматривать не как семантическое реагирование на речь, а как сигнал о том, что семантического контакта с этой речью не произошло и что реципиент ожидает очередной, более успешной попытки продуцента. Другими словами, недоступная пониманию речь является для реципиента несуществующей (в пределе) или неверно воспринятой (несоответствующей изначальным информационно-речевым интенциям продуцента). Однако, в данном произведении я не буду касаться этой предельной ситуации коммуникативной неудачи.

Другим, на мой взгляд, вполне иллюстративным примером релевантных/нерелевантных элементов ситуации является игнорирование параметров ситуации, не входящих в круг интересов реципиента, В частности, для меня как филолога критерием оценки вокального произведения нередко является его речевая составляющая, в то время как для музы- IznYTrnn Г Т rt л« /ч ГА *ч ЛЯ» ГчЦ-'ЛПГ’Т и Г 1/ГХ1 IT |3 П Т»^ » Г ЛТТЛТТТ.^ТГ Гкаш<1, паиииул, М^ПУЛЭПСЦМ I\yn 1 ургду^! УЦСПМЧ того же произведения скорее всего станет музыкальный ряд. Для пользователя ПК критерием выбора компьютера (например, при принятии решения о приобретении) будут его пользовательские характеристики (подробная техническая спецификация может остаться для него «китайской грамотой»); для системного администратора технические параметры того же ПК (например, при принятии решения о приобретении) выйдут на первый план.

Следует признать, что эти противопоставления осуществляются в данном контексте по незначительным, на первый взгляд нюансным параметрам, и в большинстве случаев подобная детализация может иметь лишь незначительное влияние на общее восприятие ситуации. Действительно, упомянутое выше вокальное произведение может быть оценено и филологом, и музыкантом комплексно: без разделения на текстовые и музыкальные составляющие; пользователь может обладать оп- ределенной технической компетенцией, в то время как специалист в области компьютерных технологий с легкостью может оценить ПК и с точки зрения рядового пользователя. Однако, существует значительный ряд ситуаций, в которых подобная детализация позволит по-новому взглянуть на причины и следствия дискретного восприятия при анализе расхождений в ситуативной оценке явлений разными индивидами.

Одним из ярких примеров такого расхождения является концептуальная вариативность при взаимодействии с научным текстом. Существует целый ряд возможных вариантов понимания1 одного и того же текста в зависимости от хронотопических, индивидуальных и системных характеристик и условий взаимодействия с этим текстом различных реципиентов. Однако прежде чем мы перейдем к анализу этой вариативности, необходимо пояснить причины обращения к научному коммуникативному регистру как исследовательской опоре. Причин несколько, и одной из самых важных следует определить системно-смысловую однозначность любого текста, маркированного и выстраиваемого автором как научный.

Данная однозначность проявляется в том, что при организации текста избранным способом автор, следуя системным требованиям научной коммуникации, стремится обеспечить полное и однозначное отражение результатов научных изысканий, избегая недомолвок и двусмысленностей. Данное системное требование связано с когнититвной прагматикой научной речи и призвано обеспечить адекватность восприятия текста в любой хронотопи-ческой ситуации. Однако, практика показывает, что в речевой реальности научный текст не всегда и не всяким реципиентом воспринимается именно так, как планировал его автор.

Расхождения при восприятии имеют корни в отличиях некоторых компонентов и характеристик, определяющих индивидуальность реципиента. Например, набор предварительных знаний реципиента может (и скорее всего будет) существенно отличаться от набора предварительных знаний продуцента. Различия могут иметь как количественные, так и качественные характеристики: количественно реципиент может быть в большей или меньшей степени осведомлен о состоянии дел в той научной области, которая отражена в воспринимаемом тексте; качественно реципиент может исповедовать отличные или диаметрально противоположные научные взгляды. Далее, продуцент и реципиент могут демонстрировать различную степень профессионального интереса к тем или иным аспектам рассматриваемого вопроса: для продуцента, естественно, наибольший интерес будут вызывать ключевые | проблемы, отражаемые им в тексте, для реципиента же наибольший интерес могут представлять периферийные аспекты той же проблемы. Третье: продуцент и реципиент могут принадлежать к различным темпоральным или культурным средам, что также неизбежно скажется на соответствии семантических составляющих текста на разных этапах его существования (создание/восприятие). Согласитесь, вышеприведенные моменты, безусловно, не ; могут не повлиять на точность восприятия тек- ■ ста и, несомненно, скажутся на его финальной ; интерпретации. Если вы со мной согласны, то у нас закономерно возникнет подозрение, что адекватно воспринять научный текст представляется совершенно невозможным... Так почему же мы тем не менее вполне успешно взаимодействуем и с семантикой, и с прагматикой, и с составом смыслов тех текстов научного коммуникативного регистра, с которыми, в силу профессиональной принадлежности и профессионального же интереса, регулярно сталкиваемся?

Ответов может быть несколько. Первый можно сформулировать следующим образом: . текст и его смысловая наполненность являются абсолютной величиной и при восприятии не претерпевают изменений. В этом случае контраргументом может служить тот факт, что не всякий научный текст воспринимается однозначно каждым читателем. Например, неискушенные и недостаточно подкованные наши студенты далеко не всегда осваивают информационные составляющие даже стандартного текста учебника. С другой стороны, искушенные и достаточно подкованные коллеги-ученые зачастую интерпретируют прочитанное по-своему — в угоду собственным научным взглядам. Даже при вполне адекватном (приближенном к авторскому замыслу) понимании в некоторых случаях мы развиваем освоенную мысль в направлении, которое указанному автору и «в кошма- ре бы не привиделось», например: These two structuralisms are about as close to each other as Chicago is to Geneva. In spite of superficial resemblances (in, for example, some areas of terminology or the analysis of particular examples) they have little but the name in common... Bloomfield’s conversion to behaviourism served only to widen the gulf separating his own from Saussure’s view of language. There could be no clearer testimony to this than that ' provided by Bloomfield’s semantics, which appeals to laboratories and chemical science to establish the meaning of the word salt (Bloomfield, 1935. P. 139). This is ' not structuralism in the European sense. At the very least, a Saussurean would say, it confuses faits de langue with faits de parole. It seems fairly certain that Saussure would no more have dreamt of endorsing the Bloomfieldian account of linguistic meaning than of lecturing at the University of Geneva in his nightshirt [3],

Другой ответ, также являющийся крайностью, отчуждает текст от автора и формулируется следующим образом: текст является автономной от автора смысловой единицей и может при восприятии подвергаться любой возможной интерпретации в соответствии с j интенцией реципиента. Данный вариант представляется вполне возможным, поскольку снимает с реципиента формальную обязанность слепо следовать по избранному автором пути и открывает возможность творческого восприятия речевого произведения, что в современном мире художественной литературы приводит к множественным интерпретациям, позволяя расширять традиционные границы литературного хронотопа. При этом подобное условие не отрицает прав автора таким образам сформулировать мысль, что реципиент на добровольных началах и уже не слепо, а творчески последует за ним и останется в рамках исходного — авторского состава смыслов и авторской интерпретации, Однако предельность, присущая данной схеме, не удовлетворяет системным требованиям успешной коммуникации, поскольку предполагает возможность разрушения прямой связи авторской и читательской интерпретаций.

По всей видимости, наиболее адекватной можно считать схему, предложенную

М. М. Бахтиным, который отмечал, что событие жизни текста, т, е. его подлинная сущность, всегда развивается на рубеже двух сознаний, двух субъектов [2]. В соответствии с этим построением текст обладает лишь частичной автономностью по отношению к автору, автономностью, проявляющейся в рамках конкретной речевой ситуации понимания. И поскольку «всякое высказывание звено в цепи речевого общения. Это активная позиция говорящего в той или иной предметно-смысловой сфере» [ 1, с. 263], всякая интерпретация, осуществляемая реципиентом, может рассматриваться как «активная позиция воспринимающего высказывание в той же предметносмысловой сфере». При этом стратегически построение текста осуществляется автором, он же наполняет текст ключевыми и периферийными смыслами и выстраивает их в таком порядке, который подсказывает ему его авторский замысел. В свою очередь, другой коммуникант ¹'— реципиент обеспечен правом подвергать оценке предъявляемые ему в тексте смыслы и располагать их в иерархической последовательности, определяемой, с ¹ одной стороны, степенью убедительности автора, с другой — собственными представлениями об их значимости, релевантности ситуации или актуальности для данного пространственно-временного среза; другими словами, ситуации понимания этого текста.

При этом возникает феномен расщепления хронотопа текста, момент его дискретизации. Одна часть хронотопа остается в том пространстве-времени, в котором текст создавался автором, другая часть этого хронотопа делегируется в пространство-время восприятия этого текста читателем, что и отразилось в вышеприведенном примере, где «Cours de Linguistique» Соссюра издания 1922 г. под-верг-ся интерпретации Блумфилда в работе «Review of F. de Saussure, Cours de linguistique» 1923 г., которая, в свою очередь, подверглась критике в статье «fntegrational linguistics and the structuralist legacy» Роя Харриса в 1999 г.

В данной статье указанный хронотоп прошел очередную ступень дискретизации, уже в качестве иллюстративного материала. Кроме хронотопической дискретизации, в статье Харриса наблюдается оценочно критическая детализация взглядов Блумфилда на Соссю- ров-ский курс лекций: Дз is evident from his review of Saussure's Cours (Bloomfield, 1923), Bloomfield never grasped either the theoretical basis or the originality of Saussure’s position, Bloomfield's conversion to behaviourism served only to widen the gulf separating his own from Saussure's view of language [3].

Возникает закономерный вопрос: оправдано ли отнесение диахроники смысла к дисциплинарному полю хронотопических границ? На мой взгляд, говоря о диалогике научного текста, невозможно игнорировать тот факт, что научная коммуникация имеет принципиально нефинитные рамки. Другими словами, научный текст, научная идея, единожды попав а сферу научного же общения, потенциально остаются там навсегда, приобретая панхронические характеристики вне зависимости от ее истинности/ ложности, актуальности/ неактуальности, значимости/бесполезности. Этот феномен связан с тем, что всякая научная теория или всякое научное наблюдение имеет встроенный императив объективности, связанный не с позицией автора, которая в любом случае субъективна, а с фактором объекта/явления, априори располо женными в объективном пространстве научного наблюдения (в противном случае результат утратит характер научного). Именно поэтому интертекстуальные компоненты научного произведения зачастую содержат ссылки на тексты, вышедшие уже в силу различных причин из поля зрения большинства.

Именно в этом ракурсе, по-видимому, следует рассматривать предельную вариативность восприятия научного текста и зависимость этого восприятия от научных интересов реципиента, равно как и от его (реципиента) научных убеждений. В этом смысле позволю себе отметить, что любой научный труд следует рассматривать не только как единое целое, но и как ряд относительно автономных смысловых блоков, валидных и релевантных исследовательской парадигме в той мере, в какой валидность и релевантность очевидны, доказаны и актуальны на каждом из этапов взаимодействия с этим научным трудом других субъектов научной коммуникации. При этом каждый из указанных субъектов (и автор упомянутого труда в том числе) имеет право на собственное понимание каждого из смысловых блоков в отдельности и всего текста в целом.