Дормантские законопроекты, и не только

в частности, можно считать ответственность парламента в целом или фракций, групп, отдельных депутатов за неэффективность правотворческой деятельности. Для российского законодательного процесса это положение усугубляется еще и тем, что до сих пор, несмотря на осознание значимости такого закона, проявляющейся в неоднократно предлагаемых законопроектах, отсутствует специальный акт в виде «Закона о законах». Очевидно, что это не способствует стабильности законодательства.

Дифференциация законопроектов, как правило, происходит, исходя из предмета. В то же время авторами данного исследования было обращено внимание на специфические законопроекты, впавшие в состояние летаргии, то есть не отмененные, но и не принятые в течение длительного времени, для которых было предложено обобщающее название «дормантские законопроекты» [1, 2]. Определяя название для таких законопроектов, мы исходили из существующего понятия «dormientes», переводимого с латыни как «спящие». В предыдущих исследованиях мы обращали внимание на то, что «впавший» в состояние летаргии законопроект, иллюстрирующий небрежность внесения и принятия к рассмотрению законодательных инициатив, создает неопределенность при необходимости правового регулирования вопроса, полностью или частично совпадающего с предметом «спящего» законопроекта. Кроме того, так называемое «молчание права» может свидетельствовать о том, что законодатель не считает целесообразным урегулировать соответствующее отношение правовыми средствами либо отвергает признание за данными обстоятельствами наступления (ненаступле-ния) определенных юридических последствий [3].

Исследования этой темы предопределило интерес к явлениям, близким по смыслу, в частности, «дормантским законам», «дормантским международным договорам» и «дормантским полномочиям».

Используя предложенную терминологию, наличие «дормантских международных договоров» очень хорошо можно проиллюстрировать на примере нератифицированного подписанного Россией в апреле 1997 г. Протокола № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод [7], оформившего решение об отказе от применения смертной казни на территории России [4]. Прошло 25 лет, договор до сих пор не ратифицирован. Вне оценок целесообразности отмены смертной казни хотелось бы отметить, что процедура, мягко говоря, затянулась.

Говоря о «дормантских полномочиях», мы проанализировали некоторые полномочия одного из органов государственной власти – Конституционного Суда. Небезынтересно напомнить, что до принятия конституционных поправок в 2020 г. в соответствии с положениями ч. 3 ст. 100 Российской Конституции совместное собрание палат Федерального Собрания было предусмотрено для заслушивания Посланий Президента и Конституционного Суда (кроме того, совместно палаты ФСРФ до внесения в 2020 г. поправок в Конституцию могли собираться в соответствии с положениями ч. 3 ст. 100 для заслушивания выступлений руководителей иностранных государств). Относительно института Посланий Президента РФ очевидно, что он стал традиционным для России. Этот формат часто используется для весьма важных для страны предложений. В частности, предложение о внесении поправок в российскую Конституцию 1993 г. было озвучено 15 января 2020 г. в ходе ежегодного послания Президента Федеральному Собранию. Относительно посланий российскому парламенту высшего судебного органа конституционного контроля нужно отметить, что этим конституционным полномочием Конституционный Суд РФ не воспользовался в течение 22 лет ни разу. На самом деле вряд ли это можно оценивать положительно. Правовые позиции Конституционного Суда есть результат истолкования конкретных положений законодательства, итог выявления конституционного смысла рассматриваемых положений в пределах компетенции Конституционного Суда. Спецификой его конституционно-контрольных полномочий предопределяются особенности правовой природы и юридической силы решений Суда. Правовые позиции Конституционного Суда, выраженные по итогам рассмотрения дела в его постановлении или определении, имеют общеобязательный характер, обладают нормативностью и, соответственно, могут признаваться источниками права. При этом в основном речь идет не только о так называемом «негативном нормотворчестве», которое является следствием признания не соответствующими Конституции положений оспариваемого нормативного акта, в связи с чем он утрачивает силу. Конституционный Суд, применяя формулу «законодателю надлежит сформулировать...», создает положения нормативного характера, имеющие общеобязательный характер, повышенную юридическую силу. В этом проявляется специфическая форма его правотворческой деятельности, так как с помощью конституционного истолкования преодо- левается коллизия между несколькими нормами путем поиска баланса содержащихся в них конкурирующих ценностей. Обеспечивая сбалансированность конституционных ценностей, Конституционный Суд Российской Федерации раскрывает их подлинную сущность с учетом содержания самой Конституции [5, с. 115]. Такие конституционные полномочия КС РФ предопределяют наличие существенного повода для диалога между Конституционным Судом и Федеральным Собранием. Многие проблемные вопросы, вероятно, могли бы быть урегулированы в этом формате. Но… не состоялось, не случилось. Принятый в 2020 г. Закон Российской Федерации о поправке к Конституции исключил из конституционного текста упоминание о послании парламенту Конституционного Суда Российской Федерации.

Следует отметить, что «дормантские полномочия» существуют в полномочиях органов конституционного контроля многих стран, мы проанализировали их на примере Федерального конституционного суда Германии (далее – ФКСГ), наделенного рядом резервных полномочий, которые ФКСГ либо никогда не использовал, либо использует крайне редко.

К таким полномочиям относится, например, лишение основных прав, которое основано на положении, что защита гарантированных Конституцией прав человека в Германии осуществляется только в том случае, если не происходит злоупотребление данными правами в целях свержения конституционного строя. Лица, использующие свои права с этой целью, могут быть лишены их (ст. 18 Конституции). Кроме того, к полномочиям ФКСГ в соответствии с положениями ст. 21 Конституции ФРГ относится возможность запрета политической партии в случае, если деятельность последней направлена на причинение ущерба основам конституционного строя. Обычными, традиционными для многих Основных законов являются крайне редко используемые полномочия по проверке правильности выборов, обвинений против Президента и других высших должностных лиц, в частности, против судей. Специфика федеративного устройства Германии обусловила полномочия по рассмотрению споров при расхождении в толковании Основного закона конституционными судами земель и по рассмотрению споров при расхождении мнений по вопросу о действии права в качестве федерального права.

Появление данных, в используемой нами терминологии «дормантских», полномочий исследователи связывают с историческими предпо- сылками и требованиями современного демократического государства [6].

В завершение хотелось бы отметить, что предлагаемое исследование имеет цель привлечь внимание к теме, которой в сегодняшнем теоретикоправовом пространстве не уделяется должного внимания. Вместе с тем мы полагаем, что обозначенные в статье примеры, наши аргументы и выводы могут вызвать научную дискуссию по теме, которая заслуживает серьезного исследования не только у специалистов в области конституционного права, но и у исследователей, чей научный интерес лежит в плоскостях истории, теории и философии права.