Духовная рассудительность у преподобного Иоанна Кассиана и в западной аскетической традиции V-VI веков

Учение св. Иоанна Кассиана (ок. 360–435) о духовной рассудительности давно привлекает внимание исследователей раннехристианской аскетической письменности. Помимо отдельных упоминаний о роли рассудительности в монографиях, посвященных аскетическому учению св. Кассиана, таких как работы Оуэна Чедвика [Chadwick, 1968]1, Коламбы Стюарта [Stewart, 1998]2, Ричарда Гудрича [Goodrich, 2007]3, Кристофера Келли [Kelly, 2012]4 и некоторых других, на сегодняшний день существует, по крайней мере, три статьи, специально посвященные этой теме [Alexe, 1997; Levko, 1996; Alciati, 2009]5.

Духовная рассудительность (лат. discretio, греч. διάκρισις) относится к той сфере духовной жизни, которую св. Кассиан называет «деятельным знанием» (actualis scientia), или «(духовным) деланием» (practice, греч. πρακτική) (Collat. 14. 1)6. Действительно,

согласно св. Кассиану, духовное совершенство (perfectio), или чистота сердца (puritas cordis), достигается двумя путями — деятельным и созерцательным , которые он также называет двумя видами христианского знания (duplex scientia):

Первое познание — деятельное (practice, id est actualis), которое достигается исправлением нравов и очищением от пороков; второе — созерцательное (theorice), которое состоит в созерцании Божественных вещей (in contemplatione divinarum rerum) и в познании сокровеннейших смыслов (sacratissimorum sensuum cognitione) (Collat. 14. 1).

Св. Кассиан особо подчеркивает, что оба вида познания тесно связаны друг с другом и без приобретения деятельного познания невозможно достичь созерцания (Collat. 14. 2). Как мы видели, духовное делание разделяется им на две части: первая заключается в познании природы пороков души и способов их врачевания, а вторая — в различении порядка добродетелей (ordo virtutum) и стяжании их для достижения духовно-нравственного совершенства7.

Согласно св. Кассиану, все пороки взаимосвязаны между собой и рождаются друг от друга; поэтому невозможно избавиться от одного из них, не истребив побуждения, исходящие от остальных (De inst. coenob. V 11; Collat. 5. 10–11, 13–14, 27). Для того чтобы победить основные пороки, или страсти, души (principalia vitia, passiones), которых у св. Кассиана, как и у Евагрия, восемь⁸, необходимо, во-первых, исследовать их свойства и особенности, во-вторых, изучить причины их появления и, в-третьих, овладеть средствами их врачевания и борьбы против них (De inst. coenob. V 1; Collat. 5. 10, 27). Важнейшую роль в очищении души от пороков и страстей, а также в стяжании христианских добродетелей у св. Кассиана играет духовная рассудительность (discretio), которая рассматривается им в качестве «источника и корня всех доброде-телей»⁹. Этой теме св. Кассиан специально посвящает свое 2-е «Собеседование», хотя отдельные упоминания о рассудительности содержатся и в других «Собеседованиях», особенно в 1-м (Collat. 1. 20–23), а также в «Постановлениях общежительных монастырей» (De inst. coenob. IV 9, 39, 43; V 7, 20; VII 1; VIII 21; XI 8 и др.).

Как отмечают исследователи, духовная рассудительность у св. Кассиана имеет три основных аспекта: это, во-первых, способность или дар различения духов, во-вторых, способность различения помыслов, в-третьих, умение сохранять умеренность или соблюдать надлежащую меру во всех действиях и поступках; при этом все три аспекта в качестве своего основания предполагают базовую природную способность человека различать добро и зло, данную ему Богом при творении [Dingjan, 1967, 13; Levko, 1996, 156; Alciati, 2009, 880]¹⁰. Рассмотрим эти три аспекта по порядку.

В первом «Собеседовании» св. Кассиан приводит мнение египетского старца Моисея, проживавшего в пустыне Скит, о том, что существует три начала, или источника, всех помыслов, возникающих в человеческой душе (tria cogitationum nostrarum principia): они могут происходить либо от Бога, либо от диавола, либо от нас самих (ex Deo, ex diabolo et ex nobis, Collat. 1. 19). От Бога приходят спасительные помыслы, несущие нам просвещение Св. Духа (spiritus sancti inlustratione), открывающие нам небесные тайны (caelestia sacramenta), побуждающие нас к духовному совершенству, к сердечному сокрушению и т. п. От диавола происходят те помыслы (cogitationum series), с помощью которых он стремится низвергнуть нас услаждением пороков или уловляет нас тайными сетями, коварно выдавая зло за добро и преобразуясь в ангела света (ср. 2 Кор 11:14). Наконец, от нас происходят те мысли, в которых мы естественным образом вспоминаем о том, что мы делаем или ранее сделали, слышали или видели и т. п (Collat. 1. 19). Как поясняет св. Кассиан устами аввы Моисея, наша душа так устроена, что в ней естественным образом совершается круговорот различных помыслов, от коротого она не может освободиться в силу своей подвижной и изменчивой природы (Collat. 1. 17–18). Однако наша душа способна принять в себя или отвергнуть любой из помыслов:

Как возникновение помыслов не во всем зависит от нас (non omnino pendet a nobis), так и отвержение или принятие их заключается в нас (probatio vel electio consistit in nobis). <…> Нашим по большей части (nostrum magna ex parte) является то, чтобы исправлялось качество помыслов (cogitationum qualitas emendetur) и чтобы в нашем сердце возрастали либо святые и духовные помыслы (sanctae ac spiritales), либо земные и плотские (terrenae carnalesque) (Collat. 1. 17).

В этой борьбе с помыслами важнейшую роль как раз и играет рассудительность. Именно с ее помощью мы можем и должны различать помыслы и стоящие за ними духовные силы, подобно тому, как «искусные менялы» (probabiles trapezitae)11, т. е. монетчики, отличают истинные монеты от ложных, определяют их качество и вес:

Нам следует постоянно наблюдать эти три категории [помыслов] (tripartitam rationem) и все помыслы (universas cogitationes), возникающие в нашем сердце, обсуждать с помощью проницательной рассудительности (sagaci discretione discutere), и, прежде всего, исследовать их происхождение, причины и виновников, чтобы мы могли понять, как нам следует к ним относиться, исходя из достоинства тех, кто их внушает, чтобы нам стать, по заповеди Господа, искусными менялами (probabiles trapezitae, ср. Мф 25:27). <…> Мы сможем этого достичь, если исполним апостольское наставление: Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они (1 Ин 4:1) (Collat. 1. 20)¹².

Из этого рассуждения св. Кассиана хорошо видно, как тесно связаны друг с другом первый и второй аспекты понятия духовной рассудительности: с одной стороны, это способность различать помыслы по их качеству и источнику их происхождения, а с другой — способность различать духовные силы, стоящие за тем или иным помыслом13. Хотя некоторые ученые полагают, что у св. Кассиана рассудительность из Божественного дара превращается в умение или искусство (ars), приобретаемое на опыте [Alciati, 2009, 78–79], сам св. Кассиан отмечает, что способность «различения духов» (discretio spirituum) не столько приобретается благодаря человеческим усилиям, сколько даруется Богом по Его благодати:

Рассудительность есть не какая-то незначительная добродетель (mediocris quaedam virtus) и не может быть приобретена во всех случаях (passim) человеческими усилиями (humana industria), если только не будет сообщена по Божественной щедрости (divina largitate conlata). Она причисляется апостолом к славнейшим дарам Святого Духа (nobilissima spiritus sancti dona, см. 1 Кор 12:8–11). <…> Дар рассудительности (discretionis munus) есть не земной и не малый, но величайший дар Божественной благодати (divinae gratiae maximum praemium). И если монах не будет искать его со всем усердием (omni intentione) и с помощью здравого рассуждения (certa ratione) не приобретет этого различения входящих в него духов (ascendentium in sese spirituum discretionem), то он, словно блуждающий глубокой ночью в непроглядной тьме, не только обязательно упадет в опасные ямы и обрывы, но часто будет спотыкаться и на гладких и ровных местах (Collat. 2. 1).

Таким образом, духовная рассудительность для св. Кассаина является, с одной стороны, приобретенной человеческой способностью или навыком (virtus) (Collat. 2.1; 2. 5 и др.), приобретаемым с помощью волевого усилия (intentione) и здравого рассуждения (certa ratione); с другой стороры, она есть Божественный дар (munus, donum), который Бог дарует человеку по мере его духовного преуспеяния и совершенствования. Другими словами, рассудительность требует напряженных усилий разума и воли самого подвижника, который должен находиться в постоянном бодрствовании и наблюдать, что творится внутри его сердца, и одновременно она является даром Божественной благодати, к приобретению которого монах должен непрестанно стремиться14. В самом деле, св. Кассиан полагает, что мы сами должны:

постоянно обследовать все тайники нашего сердца (omnes cordis nostri recessus) и самым проницательным выслеживанием (indagatione sagacissima) обнаруживать следы всех входящих туда [духовных сил], чтобы умственный зверь (intellectualis bestia), лев или дракон, проникнув туда, тайно не запечатлел бы там своих гибельных следов, по которым и прочим [духовным силам] откроется вход в тайники нашего сердца из-за [нашего] пренебрежения помыслами (per cogitationum negligentiam) (Collat. 1. 22).

Что же касается критериев оценки или проверки помыслов у св. Кассиана, то они, с одной стороны, имеются в самой человеческой душе — в ее способности различать добро и зло (что близко к понятию совести — conscientia15); с другой же стороны, они содержатся в многочисленных примерах из Священного Писания, в советах духовных наставников, а также в совокупном опыте христианских подвижников16. Действительно, согласно св. Кассиану, каждый возникающий в нашей душе помысел мы сами должны «исследовать со всей тщательностью (omni scrupulo) и взвешивать на весах нашего сердца (in nostri pectoris trutina) с помощью самого справедливого равновесия (aequilibratione iustissima)» (Collat. 1. 21)17. С другой стороны, все наши помыслы мы должны «взвешивать общественным испытанием (ad examen publicum trutinantes), то есть сопоставлять их с деяниями и свидетельствами пророков и апостолов», после чего принимать их как полезные и соответствующие или отклонять их как вредные и несоответствующие (Collat. 1. 21)18. Ту же функцию критерия выполняют и «установления предков» (instituta maiorum) (Collat. 2. 5)19, одобренные «опытными и кафолическими отцами» (probatis et catholicis patribus) (Collat. 1. 20), а также наставления опытных духовных наставников — старцев (seniores), от слов и увещаний которых рассудительность обретает свою силу20. Действительно, согласно св. Кассиану, истинная рассудительность (vera discretio) приобретается только истинным смирением (vera humilitate), первым признаком которого является — оставлять на суд старцев (seniorum examini) не только все то, что следует делать, но и все то, о чем мы думаем (universa… quae cogitantur); так что никто не должен полагаться на свой собственный суд (suo iudicio), но во всем доверять их решениям (illorum definitionibus) и при необходимом рассуждении, что есть добро или зло, руководствоваться их преданием (illorum traditione) (Collat. 2. 10)21.

Таким образом, два первых аспекта понятия духовной рассудительности — различение духов и различение помыслов — тесно взаимосвязаны друг с другом и для своего правильного функционирования требуют не только волевых и интеллектуальных усилий самого подвижника, но и Божественной благодати, а также духовного руководства и окормления со стороны опытных духовных наставников. Только так можно достичь истинной рассудительности, благодаря которой устраняются пороки души и расцветают добродетели, высшей из которых является совершенная любовь (caritas) (Collat. 1. 7; De inst. coenob. IV 43). Согласно св. Кассиану, именно духовная рассудительность должна руководить нашей жизнью (vitae nostrae gubernatio); без нее мы не сможем поступать правильно; в ней заключается необходимая нам мудрость, ум и здравый смысл (sapientia, intellectus sensusque), без которых нельзя воздвигнуть «внутренний дом» нашей души (interior nostra domus) и собрать «духовные богатства» (spiritales divitiae); без благодати рассудительности (discretionis gratia) никакая добродетель не может стать совершенной и сохраняться неповрежденной, поскольку именно рассудительность есть «родительница, хранительница и управительница всех добродетелей»²².

При этом, когда св. Кассиан рассматривает вопрос о природе добродетелей, он раскрывает третий аспект понятия духовной рассудительности, состоящий в принципе меры (modus, mensura), или умеренности (moderamen, moderatio), которая избегает любых крайностей (nimietates)23. Как отмечает Р. Альчиати, рассудительность есть «высшая добродетель монаха, отчего она имеет целостное значение и воплощает истинный и особый навык (habitus) монашеской жизни. В этом смысле, как фундамент добродетели и источник постоянства сердца (stabilitas cordis), рассудительность становится также мерой человеческого действия в перспективе наилучшей срединной соразмерности (aequitas optime media, Collat. 4. 12)» [Alciati, 2009, 73]. Действительно, согласно св. Кассиану, рассудительность есть «родительница умеренности» (moderationis generatrix) (Collat. 1. 23)24. Для того чтобы доказать это, он вкладывает в уста прп. Антония Великого следующее рассуждение:

Смысл рассудительности (rationem discretionis) заключается в том, что она всегда учит монаха идти царским путем (via regia), избегая крайностей с обеих сторон (utramque nimietatem): с правой стороны она не позволяет превозноситься [высотой] добродетелей, то есть из-за излишней ревности с неуместным упорством преступать предел справедливого воздержания (continentiae iustae modum), а с левой стороны не допускает уклоняться к порокам из-за послабления в удовольствиях, то есть под предлогом заботы о теле расслабляться противной вялостью духа. Ведь это рассудительность в Евангелии называется оком и светильником тела (oculus et lucerna corporis), как говорит Спаситель: Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно (Мф 6:22–23). Причина этого заключается в том, что именно рассудительность, различая все помыслы и поступки человека (cogitationes hominis universas actusque discernens), тщательно рассматривает и обозревает (pervideat atque perlustret) все то, что следует делать (Collat. 2. 2).

Как считают исследователи, именно св. Кассиан впервые стал рассматривать рассудительность как принцип умеренности25. Вероятно, он опирался на аристотелевскую теорию добродетелей как «золотой середины» между пороками как край-ностями26, а также на патристическое учение о «двух путях», восходящее к Библии27. Однако в самом рассматриваемом нами тексте св. Кассиан ссылается только на одно крылатое выражение, приписываемое Эзопу:

Итак, со всем тщанием надлежит нам с помощью добродетели смирения приобретать благо рассудительности (discretionis bonum), которая может сохранить нас невредимыми от крайностей с обеих сторон (ab utraque nimietate). Ибо есть старое изречение (vetus sententia) о том, что ἀκρότητες ἰσότητες28, то есть, что обе крайности равны (nimietates aequalitates sunt). В самом деле, чрезмерность как поста, так и обжорства ведут к одному и тому же концу, и одинаковый вред монаху приносит как неумеренная продолжительность бдений, так и расслабленность от длительного сна (Collat. 2. 16)29.

В этом аспекте духовная рассудительность близка к знаменитой античной добродетели благоразумия (prudentia, греч. φρόνησις)³⁰, и именно такую интерпретацию она получит в средневековой латинской традиции³¹. В целом же духовная рассудительность рассматривается св. Кассианом как светильник (lucerna)³² для человека, поскольку она не только способна различать возникающие в душе различные помыслы, оценивать их качество и происхождение, но и, подобно свету³³, освещает человеку путь к добродетели, уча его следовать «царским путем», т. е. быть умеренным во всем и избегать любых крайностей. Именно благодаря рассудительности подвижник может не только обрести чаемую «чистоту сердца» (puritas cordis)³⁴, т. е. свободу от всех дурных помыслов и страстей (аналог евагриевского бесстрастия, ἀπάθεια), но и достичь «сердечного спокойствия» (tranquillitas cordis)³⁵, а также стяжать совершенную любовь (caritas)³⁶, которая есть совершенство всех добродетелей.

Учение св. Иоанна Кассиана о духовной рассудительности оказало значительное влияние на последующую западную аскетическую традицию, особенно на галльских, итальянских и ирландских монашеских писателей V–VI вв.37 Не имея возможности в наших кратких заметках остановиться на всех них подробно, рассмотрим некоторые общие характерные тенденции.

Если говорить о галльских писателях, то прежде всего следует упомянуть о совер-меннике и друге св. Кассиана — епископе Евхерии Лионском († ок. 450), который составил сокращенный вариант его трудов (Epitome)38. В своем собственном сочинении «Правила духовного познания» (Formulae spiritalis intelligentiae) Евхерий не без влияния св. Кассиана указывает, что если во время молитвы в сердце человека проникают недолжные помыслы (importunae cogitationes) и оскверняют его, то надлежит отгонять их «рукою рассудительности» (manu discretionis)39. Так же как и св. Кассиан, Евхерий отмечает, что добродетель рассудительности (discretionis virtus) подается учителю истины свыше от Бога (divinitus ministratur)40; однако при этом она является разумной деятельностью самого человека, который, словно бы солью (salem rationis ac discretionis), испытывает ею свои действия41.

Другой галльский писатель V в. епископ Фавст Регийский (ок. 410–495) в трактате «О благодати Божией и свободе воли» (De gratia Dei et libero arbitrio) четко воспроизводит учение св. Кассиана о рассудительности как принципе меры между крайностями, применяя этот принцип к догматическим вопросам:

Равным образом претыкаются о скалу соблазна и те, кто считают Господа Христа одним лишь Богом, и те, кто, утратив свет рассудительности (amissa discretionis luce), самонадеянно утверждают, что Он просто человек. Обе крайности (utraque nimietas), поскольку не могут соблюсти рассудительности и различительности (discretionem atque discrimen), впадают в равное прегрешение42.

Рассуждая о состоянии Адама после грехопадения, Фавст отмечает, что он «не был связан никакой необходимостью грешить, поскольку его рассудительности было вверено то, чтобы он господствовал над грехом своей превосходящей свободой» (discretioni committitur ut peccato superiore libertate dominetur)43. В одном из своих посланий, известном как «Исповедание веры» (Professio fidei), Фавст говорит, что не владеющий рассудительностью (discretionis nescius) уклоняется с «царского пути» (omissa via regia) направо или налево, т. е. или к пелагианству, или к крайнему августинианству44.

Если перейти к итальянским аскетическим писателям, то первый, кто обнаруживает серьезное знакомство с ученеим св. Кассиана о рассудительности, был св. Бенедикт Нурсийский (ок. 480–547). Действительно, св. Бенедикт, так же как и св. Кассиан, обладал врожденным чувством меры, и его монашеские «Правила» (в русской традиции «Устав»), по словам св. Григория Двоеслова, «отличаются своей рассудительно-стью»45. Почти на каждой странице «Правила» видится стремление автора избегать крайностей, чтобы предлагаемые им правила были доступны для всех. Уже в Прологе св. Бенедикт говорит, что не хочет предписывать «ничего сурового, ничего тяжелого» (nihil asperum, nihilque grave)46. Описывая качества настоятеля монастыря, св. Бенедикт особо выделяет среди них чувство меры во всем:

Пусть он не будет суетлив и многозаботлив, пусть не будет ни в чем чрезмерен (non sit nimius) и упрям, пусть не будет ревнив и слишком подозрителен (nimis suspiciosus), иначе он никогда не будет спокоен. В своих распоряжениях он должен быть предусмотрителен и расчетлив. И будь то Божественные, будь то мирские труды, которые он налагает, пусть он налагает их с рассудительностью и умеренностью (discernat et temperet), помня о рассудительности (discretionem) святого Иакова, который говорил: Если я заставлю мое стадо чрезмерно утруждаться ходьбой, то все стадо помрет за один день (ср. Быт 33:13). Итак, принимая во внимание это и другие подобные свидетельства о рассудительности — матери всех добродетелей (testimonia discretionis matris virtutum), пусть все так соразмеряет, чтобы выходило то, чего и крепкие желают, и немощные не избегают⁴⁷.

Таким образом, св. Бенедикт видит в рассудительности прежде всего принцип меры (mensura), дающий надлежащее руководство в добродетели48; при этом он не упоминает о рассудительности как о «различении духов» или «различении помыслов», которые, как мы видели, были важными аспектами учения св. Касси-ана49. Сходное ограниченное понимание духовной рассудительности было также свойственно другому аскетическому автору VI в. — св. папе Григорию Двоеслову (ок. 540–604), который сводил рассудительность к соблюдению надлежащей меры во всем50, а также к способности различения между добром и злом, благодаря которой мы избираем добродетели и отвергаем пороки51. Подобно св. Кассиану, св. Григорий говорит о «свете рассудительности» (discretionis lumen), который освещает око нашей души, т. е. «сердечное намерение» (cordis intentio), предваряющее наши действия52.

В более расширенном виде учение св. Кассиана о духовной рассудительности было воспринято в ирландской аскетической традиции. Действительно, один из ее ярких представителей, св. Колумбан (ок. 540–615), посвятил вопросу о месте и роли рассудительности в жизни монаха целую главу своего «Правила общежительного»53. В ней он, в частности, дает такое определение: «Рассудительность (discretio) получила свое название от различения (a discernendo), поскольку она в нас различает между добром и злом (discernit inter bona et mala), между средствами и целями»54. Причем это различение следует проводить не только относительно внешних обстоятельств и поступков (foris), но и внутри — между душой и телом (intus inter corpus et animam)55. Далее св. Колумбан развивает мысли св. Кассиана об истинной рассудительности как сохранении надлежащей меры и избегании крайностей:

Итак, следует воздерживаться от обеих опасностей, то есть от всякой чрезмерности (ab omni nimietate), посредством славной умеренности (per temperantiam gloriosam) и истинной рассудительности (veram discretionem), которая тесно соединена с христианским смирением (Christianae humilitati adhaeret) и открывает истинным воинам Христовым и боящимся Бога путь к совершенству56.

Таким образом, рассудительность помогает человеку избекать пороков и приобретать добродетели, в которых следует всегда соблюдать надлежащую меру, но делать это со смирением и послушанием. Св. Колумбан, так же как и св. Кассиан, использует образ весов (trutina), когда описывает действие рассудительности в человеческом сердце:

Вот какова мера истинной рассудительности (mensura verae discretionis), которая взвешивает все наши действия согласно справедливому весу (omnes nostros pondere trutinans iusto actus) и никогда не позволяет нам отклоняться от праведности (deviare ab iusto); и если мы будем всегда прямо следовать за ней, словно за вождем (vice ducis), то не впадем в заблуждение57.

Как верно отмечает Р. Альчиати, рассудительность для св. Колумбана — это «необходимый для монаха инструмент, чтобы следовать по „царскому пути“ (via regia) и так сохранять справедливое равновесие между крайними оппозициями» [Alciati, 2009, 95]. Этот «царский путь» освещается рассудительностью как «Божественным светом» (lumen Dei)58, поскольку, как заметит позднее в XII веке св. Бернард Клервоский, нам «необходимо просвещаться светом рассудительности, которая есть матерь всех добродетелей и исполнение совершенства»59. И тот факт, что рассудительность приобрела такой высокий статус в западной аскетической традиции, безусловно, является заслугой св. Иоанна Кассиана.