Душа, ум и пространство: как Аристотель (не) понимает Платона (De anim. 406b-407b)

В статье я попробую показать, как Аристотель «не понимает» Платона, на примере одного фрагмента из трактата «О душе», добавив к этому соображение о 12-й книге «Метафизики». Речь пойдет прежде всего о фрагменте в третьей главе первой книги «О душе», где Аристотель критикует описание движения души в платоновском «Тимее». Перед этим он дает краткий обзор мнений о душе предшествующих философов, ΣΧΟΛΗ Vol. 11. 1 (2017)                                   © И. А. Протопопова, 2017

                       DOI: 10.21267/AQUILO.2017.11.4529

выделяя два главных признака одушевленного: движение и восприятие (τὸ ἔµψυχον δὴ τοῦ ἀψύχου δυσὶ µάλιστα διαφέρειν δοκεῖ, κινήσει τε καὶ τῷ αἰσθάνεσθαι, Arist. De an. 403b25–27).

Исходя из этого, считает Аристотель, сформировались два основных мнения о душе: одни полагают, что душа – это прежде всего нечто движущее (τὸ κινοῦν); другие во главу угла ставят познание и восприятие сущего (404b7–9). Те, кто придерживается второго мнения, говорит Аристотель, причисляют душу к началам (τὴν ψυχὴν τὰς ἀρχάς, 404b10), при этом одни считают, что начал много, другие – что одно: Эмпедокл, например, говорит, что душа состоит из всех элементов, и в то же время каждый из них есть душа (ἐκ τῶν στοιχείων πάντων, εἶναι δὲ καὶ ἕκαστον ψυχὴν τούτων, 404b11–12). И сразу после этого он уподобляет такому способу рассмотрения описание души в платоновском «Тимее»: «Таким же образом и Платон в “Тимее” образует душу из элементов: ведь подобное познается подобным, вещи же состоят из начал» (τὸν αὐτὸν δὲ τρόπον καὶ Πλάτων ἐν τῷ Τιµαίῳ τὴν ψυχὴν ἐκ τῶν στοιχείων ποιεῖ· γινώσκεσθαι γὰρ τῷ ὁµοίῳ τὸ ὅµοιον, τὰ δὲ πράγµατα ἐκ τῶν ἀρχῶν εἶναι, 404b16–18).

Рассмотрев основные представления о душе предыдущих философов, Аристотель переходит к рассмотрению того, правильно ли считать душу движущейся, а для этого выделяет четыре вида движения: перемещение, изменение, убывание и возрастание (φορᾶ — ἀλλοίωσις — φθίσις — ἀὔξησις), и говорит, что если душа движется, то она должна обладать либо одним, либо несколькими, либо всеми этими видами движений (406a12–14). Вывод удобнее дать в четкой формулировке комментатора Аристотеля Фемистия из его парафразы трактата «О душе»: «Было доказано, что все, движущееся по природе не случайным образом в отношении этих видов движения всегда находится в каком-то месте и теле» (ἀλλὰ δέδεικται ὡς πᾶν τὸ φύσει κινούµενον κατά τινα τῶν τεσσάρων τούτων κινήσεων µὴ κατὰ συµβεβηκὸς πάντως ἐν τόπῳ καὶ σώµατι; Them. In de An. 5.3 15,30 – Arist. De an. 406a13). Продолжает Аристотель следующей схемой: душа движет тело так, как и сама движется, и наоборот: как движется тело, так и душа (Arist. De an. 406a30–b3).

Таким образом, сначала представив мнение о душе как составленной из элементов, а затем введя четыре типа пространственных движений, свойственных телам, Аристотель без обсуждения приписывает эти движения душе и делает вывод: в представлениях тех, кто считает душу движущейся, душа оказывается телесно-пространственной. Именно такое представление о движении космической души он приписывает и Платону: «Таким же образом и Тимей объясняет природными причинами (φυσιολογεῖ) то, как душа движет тело: двигаясь сама, она двигает и тело, будучи тесно с ним связанной» (τὸν αὐτὸν δὲ τρόπον καὶ ὁ Τίµαιος φυσιολογεῖ τὴν ψυχὴν κινεῖν τὸ owpa^ тй y^P xivEio0ai auT^v xai to owpa xivew Sia to aupnEnXsxSai npoq аито, 406b26–28). Здесь же он говорит и о том, что душа в «Тимее» составлена из элементов: «Душа составлена из элементов и разделена на части в соответствии с гармоническими числами» (συνεστηκυῖαν γὰρ ἐκ τῶν στοιχείων ка! pEpEpiopdvnv ката Touq appovixouq apiSpouq 4o6b28-29).

Таким образом, Аристотель приписывает Платону пространственное телесное представление о космической душе - и тут же это приписанное представление, как мы сейчас увидим, критикует. Даже Фемистий в этом месте своей парафразы говорит, что из диалогов Платона очевидно, что тот не считал душу телесной (oti pev ouv nXaTwv oux oiETat owpa t^v фи/^v, noXXa/60Ev eot! JupфavЁq ex twv ev noXXoiq SiaXoyoiq аитй yEYpappsvwv, Them. In de An. 5.3 19, 21–23). Однако для «спасения явлений» он заявляет, что Аристотель имеет здесь в виду не Платона, а пифагорейца Тимея (’АрштотЁХп? Se ou npoq nXaTuva фnстlv avTiXEYEiv, aMa npoq Tipaiov; 19 23-24). Но это не выдерживает критики, поскольку Аристотель здесь явно отсылает именно к тексту платоновского диалога, а перед этим в 404Ы5 прямо указывает на диалог Платона «Тимей». Как же он интерпретирует место о круговом движении души?

Аристотель говорит, что душа у Платона есть некая пространственная величина – µέγεθος (Arist. De an. 407a3). Это, заявляет он, неправильно, поскольку Платон хочет представить душу космоса так, каков так называемый ум (о xaXoupEvoq vouq) - ведь душа здесь движется по кругу, а это не свойственно душе воспринимающей (αἰσθητική) и желающей (ἐπιθυµητική), поскольку у них другие типы движений (Arist. De an. 407a4–6).

Действительно, в «Тимее» говорится, что круговое движение души, как и тела космоса, ближе всего уму и разумению (περὶ νοῦν καὶ φρόνησιν, Plat. Tm. 34a2–4). Душа, как и тело космоса, отражает движение первообраза, т.е. того вечного живого существа, на которое взирает бог – существа, которое объемлет в себе всё умопостигаемое живое (та Yap S^ vonTa Z&a navTa exeivo ev Ёаитш nEpiXaedv exei Plat- Tm- 3oc2—3iai). Речь идет о ноэтическом , невидимом принципе устройства космической души – и описание такого устройства, разумеется, является метафорой, о чем прямо и говорит Тимей, предваряя свою речь: надо воспринимать этот рассказ как правдоподобный миф (τὸν εἰκότα µῦθον, Plat. Tm. 29d2 ) .

Однако Аристотель представляет дело так, что круговое вращение души-ума здесь является телесно-пространственным. Аристотель говорит, что ум не может быть пространственной величиной, поскольку он един и непрерывен. Но каким образом, по Аристотелю, ум един и непрерывен? Он говорит, что мышление – это мысли, которые следуют друг за другом подобно числам, а не как пространственная величина (ἡ δὲ νόησις τὰ νοήµατα· ταῦτα δὲ τῷ ἐφεξῆς ἕν, ὡς ὁ ἀριθµός, ἀλλ' οὐχ ὡς τὸ µέγεθος, Arist. De an. 407a7–9). Они «идут прямым путем» (εὐθυποροῦσιν) и завершаются умозаключением, тогда как круговое движение возвращается к началу (ἡ δὲ περιφορὰ πάλιν ἐπ' ἀρχὴν ἀνακάµπτει, 407a29–30). Аристотель показывает, что логическое движение мысли невозможно через круговое пространственное движение ума, и завершает свое рассуждение тем, что мышление вообще ближе не к движению, а к покою и остановке, как и силлогизм (ἠρεµήσει τινὶ καὶ ἐπιστάσει µᾶλλον ἢ κινήσει· τὸν αὐτὸν δὲ τρόπον καὶ ὁ συλλογισµός, 407a32–34).

Что здесь происходит? Во-первых, Аристотель приписывает Платону представление об уме как о пространственной величине, во-вторых, показывает, что нус не может быть круговым пространственным движением, поскольку на самом деле мышление есть последовательная логика умозаключений. Таким образом, он вменяет Платону суждение, которого у того нет, а затем критикует это суждение исходя из своего собственного представления о ноэсисе как логическом умозаключении.

Между тем у Платона логическое рассуждение с выводом относится к сфере дианойи , последовательно завершаемой дискурсивности (Plat. Rp. 510–511). Получается, что Аристотель вообще уводит рассуждение в сторону от «тимеевской» темы космической души-ума, переводя его в плоскость человеческого мышления и индивидуальной души.

Что из этого следует? Первый вариант: Аристотель просто не понимает представлений Платона о нусе , который в «Государстве» описывается как сфера деятельности души вне образов, когда она движется через эйдосы посредством самих эйдосов к беспредпосылочному началу, не имея никакого отношения к пространству и телесности, но и не являясь логическим умозаключением (Plat. Rp. 510–511). Второй вариант: он по каким-то причинам искажает взгляды Платона.

Возможно, проще было бы принять первый вариант, в очередной раз фиксируя радикальную разницу мышления Платона и Аристотеля, однако этому препятствует существование 12-й книги Аристотелевой «Метафизики» – особенно знаменитой 7-й главы, где речь идет о высшем уме и неподвижном перводвигателе. Эта главка завершается тем, что существует вечная, неподвижная и обособленная от чувственного сущность (οὐσία τις ἀΐδιος καὶ ἀκίνητος καὶ κεχωρισµένη τῶν αἰσθητῶν), не имеющая величины и неизменная, недвижимая и являющаяся источником и причиной всех других движений (Arist. Mth. 1073a4–12). По мнению комментаторов Аристотеля, на концепцию «неподвижного перводвигателя»

повлияли представления Платона о нусе и ноэсисе , в частности, выраженные в «Тимее»¹ – и если так, то «непонимание» Аристотелем Платона в трактате «О душе» становится особенно загадочным. Однако нерешенность вопросов относительно хронологии «Лямбды» и её положения в «Метафизике» и аристотелевском корпусе в целом² делают этот вопрос темой отдельного большого исследования.