Формирование мотивации к татуированию как механизм конструирования идентичности

Проблема конструирования идентичности в обществах современного типа - одна из наиболее актуальных в социальных науках. Если в социумах традиционного типа идентичность санкционирована традицией и фактически задана человеку от рождения, то в обществах «позднего модерна» (Э. Гидденс) она отчасти представляет собой результат выбора индивида. Конструирование идентичности связано с формированием я-образа, частью которого является телесный образ. Татуирование рассматривается нами в качестве одного из способов творческого конструирования телесного образа как части общей я-схемы.

В современной России, равно как и в западных обществах, существует татуирование двух типов: в «закрытых» социальных группах и «большом» обществе. К первому типу относится татуирование внутри таких социальных институтов, как армия, флот и тюрьма. Им присущи следующие характерные черты:

• -    четкая пространственная локализация, замкнутость границ;

• -    вынужденная длительная изоляция членов группы от «большого» общества;

• -    как следствие, формирование особого психотипа индивида, отличающегося «ментальной госпитализацией» [1, р. 4-6].

Татуирование индивидов в данных «закрытых» группах по сравнению с таковым в «большом» обществе имеет длительную историю и специфику: процесс татуирования, как и в обществах традиционного типа, подчинен традиции. Это означает, что, во-первых, татуирование выступает как традиционное действие, во-вторых, традиционны сами тату-изображения. В то же время татуирование в «большом» обществе имеет следующие особенности:

• -    сравнительно недавняя история возникновения (1960-е гг. в США и Европе, 1990-е гг. -в России);

• -    нетрадиционный , инновационный характер действия.

Именно последний аспект татуирования в «большом» обществе находится в центре нашего исследовательского интереса.

В ходе эмпирического анализа, проведенного нами в период с 2012 по 2015 г., татуирование рассматривалось как одна из практик, направленных на телесное преобразование. Целью исследования стало выявление содержательных и процессуальных аспектов мотивации подобного преобразования и его влияния на формирование идентичности. Использовали способ глубинного полуструктурированного интервью, выборка (N = 40) организована по методу «типичных представителей» тату-культуры.

Формированию выборки предшествовал анализ совокупности тату-аудитории, в которой очевидным образом выделяются два типа акторов: тату-мастера и тату-клиенты. Основное отличие первых от вторых в том, что мастера одновременно являются и носителями татуировок, и их производителями .

Кроме того, выборке предшествовало длительное невключенное наблюдение автора за татуированными на тату-конвенциях и в интернет-пространстве, которое позволило выделить три визуально специфических типа татуированных:

• 1)    с татуировками, занимающими незначительную поверхность кожного покрова, которые при желании легко могут быть скрыты под одеждой;

• 2)    с татуировками, занимающими значительную поверхность кожного покрова, которые также при желании могут быть скрыты под одеждой;

• 3)    с татуировками на видных частях тела (лице, шее, кистях рук и т. д.), которые невозможно скрыть от окружающих.

Эти три типа встречаются и среди тату-мастеров, и среди тату-клиентов.

Визуальному выделению трех типов татуирования способствовало и осознание важности темпорального аспекта татуирования, то есть длительности процесса. Логика здесь проста: чем дольше мы занимаемся какой-нибудь деятельностью, тем глубже мы проникаем в ее суть. Соответственно, чем больше времени мы посвящаем созданию на своем теле татуировки - а работа над большим по размеру и сложным по рисунку и композиции изображением может длиться более года, тем яснее и содержательно богаче становится для нас смысл процесса.

В связи с этим в качестве гипотезы исследования выступило предположение о наличии у визуально выделенных трех типов татуированных трех доминирующих мотивационных оснований татуирования.

• 1.    « Модный » тип со стандартными изображениями. Татуировки зачастую взяты из альбомов готовых изображений либо увидены у кого-нибудь из знаменитостей. Татуировки делаются как подражание «модным объектам».

• 2.    « Творческий » тип с «художественными» татуировками, предполагающими уникальность изображения и высокое мастерство исполнения, позволяющее охарактеризовать такие татуировки как «произведения искусства».

• 3.    « Демонстративный » тип с татуировками эпатажного содержания (тексты сексуального характера, фашистская и прочая запрещенная символика).

Эмпирическую базу нашего исследования составили представители первого и второго типов: 14 тату-мастеров крупных московских тату-салонов и 26 их клиентов. Возраст респондентов - 20-40 лет. Проверка аналитических выводов на валидность осуществлялась методом экспертной триангуляции. Третий тип не был включен в выборку ввиду предположения о возможном клиническом характере личности представителей данного типа - рассмотрение клинических случаев выходит за рамки нашей компетенции.

В ходе анализа интервью обнаружено, что у представителей первого, « модного », типа, выделяются три основных сценария, по которым развивается их тату-история.

• 1.    Сделавшие татуировку со временем начинают сожалеть об этом и мечтают ее вывести / выводят.

• 2.    Сделавшие татуировку довольны результатом и не планируют в дальнейшем делать другие татуировки.

• 3.    Сделавшие татуировку довольны результатом, но с изменением моды или вслед за своим кумиром могут сделать еще одну или несколько татуировок.

«Модный» тип практически не встречается среди тату-мастеров. В целом мотивация к татуированию у его представителей не подвержена динамике и ограничивается подражанием кумирам. В терминах теории социальной идентичности Г. Тэджфела, где противопоставляются социальная и личная идентичность [2], идентичность представителей «модного» типа тяготеет к первому виду.

Гораздо более динамичной и дифференцированной является мотивация второго, « творческого », типа. Анализ интервью респондентов позволяет аналитически выделить два этапа формирования мотивации к татуированию: первичной мотивации , которая возникает у респондентов и побуждает их к первому «тату-эксперименту»; вторичной , складывающейся в процессе накопления практического опыта татуирования и его рефлексивного осмысления. В результате вторичная мотивация накладывается на первичную и постепенно становится доминирующей - в случае, когда первый опыт татуирования не вызвал отторжения и ценность татуировки закрепилась в сознании ее носителя.

Этап формирования первичной мотивации характеризует недостаточная рефлексивность действия. В первичной мотивации аналитически выделяются два уровня развития. Первый имеет следующие особенности (в скобках приведены цитаты из интервью):

• 1)    прямое влияние «значимых Других», подражательность;

• 2)    любопытство, экспериментирование (« попробовать кольнуть »);

• 3)    легкомысленность, игровое отношение к ситуации;

• 4)    аффективное отношение к татуированию (« азарт », « кураж », « на подъеме »);

• 5)    нерефлексивность.

Общая характеристика этого мотивационного уровня может быть проиллюстрирована фрагментами из интервью с тату-мастерами. «Самую первую татуировку делал сам в 12-14 лет -будет как у бати. Еще не в сознательном возрасте, школьные годы», - тату-мастер Сергей, 36 лет. «Совсем в молодости, еще в школе, татуировку себе сделал старший брат, лет в 14 меня это тоже зажгло, потому что жизнь была веселая, дворовая, все это крутилось, вертелось, какие-то молодежные течения. В 16 сделал себе первую, в 17 - вторую», - тату-мастер Павел, 28 лет.

Именно для тату-мастеров характерен переход от «эмоционального заражения» непосредственно к действию: « попробовать кольнуть ». У тату-клиентов первое впечатление от увиденной татуировки и непосредственный опыт татуирования разнесены во времени - первая татуировка, как правило, делается по достижении 18-летия. «Как большинство людей, татуировку увидел я в возрасте нежном, в 6-7, на рок-музыканте. В детстве я полагал, что я вырасту и сделаю себе огромного дракона в японском стиле на всю руку», - Артем, 23 года. «У мамы был знакомый, друг, и меня как бы приняли в их компанию. И чем он меня порадовал, то что он был безумно умный человек, выделялся из компании своим интеллектом прежде всего, чувством юмора и прочим, и прочие характеристики неуловимые, харизматичный человек был. Несмотря на это, у него были татуировки, но это абсолютно не показатель - абсолютно адекватный, нормальный человек. И это как-то отложилось», - Ирина, 20 лет.

Приведенные отрывки из интервью показывают, что из пяти выделенных нами атрибутов первого уровня первичной мотивации у тату-клиентов наблюдаются все пять, а у тату-мастеров - преимущественно первый и пятый. У клиентов чаще имеет место «отложенное действие», и именно временной зазор между стимулом и реакцией позволяет им подумать о будущей татуировке дольше. Гораздо чаще клиенты благодаря отсрочке действия демонстрируют «мысленное» проигрывание собственного татуирования и переход на второй уровень формирования первичной мотивации без татуировок, в то время как мастера попадают на второй уровень с тату-изображением, выполненным кустарным способом и впоследствии «перебиваемым» «кавером» более высокого качества.

Для второго уровня первичной мотивации характерны:

• -    ослабление влияния «значимых Других»;

• -    более спокойное эмоциональное состояние;

• -    начало рефлексивного осмысления татуирования;

• -    формирование ведущего мотива (сценария) татуирования.

В исследовании выявлены восемь сценариев мотивации к татуированию у «творческого» типа.

Сценарий 1. Мотив протеста против запретов родителей : « мне запрещали... сделал в пику, назло ». «Отвечало моим внутренним каким-то потребностям... Когда родители строгие, папа военный, хочется свободы», - тату-мастер Дмитрий, 38 лет. «В те времена это был протест против этих вот родительских рамок жестких. Тогда же был Советский Союз, тогда даже джинсы были в диковинку, а уж татуировки - это ой! - татуировки только у уголовников», - тату-мастер Сергей, 36 лет .

Сценарий 2. Мотив эпатажа, демонстрации и самоутверждения . «Хотелось выделиться и доказать миру», - Полина, 28 лет. «Понимаете, каждый в свое время немножко сумасшедший, особенно в молодости, небольшой эпатаж», - тату-мастер Дмитрий, 38 лет .

Сценарий 3. Мотив поиска круга общения . «Эти люди (татуированные. - Е.В. ) казались мне такими крутыми, смелыми... В тот момент я была такой неформальной девочкой, мне хотелось тусоваться с неформальными людьми, мне казалось, что для меня это как раз такой путь неформальной тусовки и доказательство, что я такая, вау, не такая , как все. Это для меня было выходом», - Полина, 30 лет .

Сценарий 4. Мотив фиксации принадлежности к группе: «у нас так принято». Этот мотив характерен для респондентов, которые являются членами неформальных сообществ / субкультур. Например, футбольные фанаты наносят символику любимого футбольного клуба, панки -паука в паутине (символ панк-культуры).

Сценарий 5. Мотив опыта эстетического переживания . «.. .Дракон японский... меня это поразило. Я даже не знаю, мне казалось, что он сложный в рисунке, и скорее всего стереотип этой картинки у меня остался из детства, это был такой маленький коврик для суши, только большого формата, и на нем дракон. Не помню, где я его видел, но он меня всегда впечатлял, и с тех пор дракон для меня - это самое-самое, и я уже сейчас больше осмысливаю татуировку и ассоциирую ее с драконами, то есть именно с Японией, с японской татуировкой», - тату-мастер Дмитрий, 29 лет.

Сценарий 6. Мотив защиты . В татуировку вкладывается религиозный, мистический смысл: « это мой оберег ». «Тогда (в армии. - Е.В. ) это было как самозащита. Тату была - арабская вязь, было написано "Аллах, дай мне силы", тогда я считал себя мусульманином, и это как оберег», - Азат, 30 лет.

Сценарий 7. Мотив фиксации привязанности . Обусловлен потребностью постоянно ощущать эмоциональную связь с близким и дорогим существом. Татуировки этого типа - возлюбленные, друзья, домашние животные. «У меня была собака моя любимая, недавно ее не стало, пару месяцев назад, и я хочу собаку свою, чтобы она всегда была со мной», - Ирина, 20 лет.

Сценарий 8. Мотив самовыражения . Возникает потребность переноса на тело собственного или чужого художественного творчества, наиболее точно отражающего представление о себе, я-образа: « захотелось иметь это на себе ». «Захотел свои же рисунки сделать на себе. Это проявление внутреннего мира - из внутреннего перевел во внешний мир, вот и все», - тату-мастер Илья, 32 года.

Этап формирования вторичной мотивации характеризует усиление рефлексивного осмысления татуирования через следующие процессы:

• -    критический пересмотр первичных мотивов (сценариев);

• -    отвержение мотивов подражания, любопытства, эпатажа, демонстрации;

• -    более тщательный выбор сюжета татуировки, стиля исполнения и тату-мастера (у тату-клиентов);

• -    структурирование мотивов (сценариев) первичной мотивации.

Во-первых, либо доминирующий мотив закрепляется как основной, во-вторых, либо он отвергается и на его место заступает новый, в-третьих, чаще всего происходит расширение мотивационной сферы : «Сначала я думала, что татуировка для меня - одно, а затем поняла, что это и второе, и третье, и... десятое».

На этом этапе оформляются осмысленные индивидуальные мотивационные карты ( набор мотивов-сценариев ), которые приобретают поливалентный характер .

• 1.    Протестный мотив отмечен на мотивационной карте большинства респондентов. Однако изменяется объект направленности протеста , расширяется его социальный контекст : он связан уже не с бунтом против родителей, а с возражением против навязываемых рекламной индустрией стандартов телесной красоты, фемининности/маскулинности. Человек «хочет быть самим собой », а не объектом манипуляции индустрии моды.

• 2.    Мотив поиска круга общения. Ни у одного из респондентов этот мотив на данном этапе не выступает как доминирующий, поскольку расширение круга было достигнуто на предыдущем этапе. Для 100 % тату-мастеров новый круг общения становится профессиональным.

• 3.    Мотив фиксации принадлежности к группе . В случае если респондент перерастает субкультуру, к которой ранее ощущал принадлежность, татуировки этого типа либо оставляются как « воспоминание о прошлых увлечениях », либо перекрываются новыми, более соответствующими нынешней идентичности актора.

• 4.    Эстетический мотив. Наиболее распространенным мотивом выступает мотив украшения собственного тела: о красоте так или иначе говорят 100 % респондентов, сходясь во мнении, что татуировка - « это искусство » и « она должна быть красивой ». Человек исходит из собственного представления о красоте.

• 5.    Мотив защиты не претерпевает принципиальных изменений, и татуировка по-прежнему понимается здесь как оберег . Однако трактовка защитной функции становится более глубокой: татуировка воспринимается не как внешний объект, а как « кусочек своего чего-то, чего у меня уже не отковырять » (Азат, 27 лет). «Если бы татуировки сейчас резко все пропали, я бы немного удивлялся и чувствовал себя, я не знаю, как обнаженный что ли, то есть, может быть, какую-то эмоциональную защиту она дает, то есть ты чувствуешь, что что-то тебя защищает», -Артем, 23 года. Сюжет татуировки приобретает глубокий личностный смысл, оказывая на ее носителя психотерапевтический эффект. «У меня был такой период жизни, что мне не хватало самоуверенности, наверное, веры в себя не хватало, и я решила сделать данный сюжет, что он должен что-то характеризовать, что не надо ни на кого уповать, а уповать только на себя», -Ирина, 20 лет. Внутренняя психологическая проблема неуверенности в себе выносится на внешнюю, телесную границу, происходят дублирование реальности, отделение первой реальности от второй. Эта вторая, дублированная, реальность, с одной стороны, выступает как зеркало, в котором отражается «внутренний враг», с другой - служит своего рода защитным барьером, ограждающим внутреннюю реальность от проникновения на ее территорию психологической угрозы внешнего мира, способной нарушить целостность границы я-образа.

• 6.    Мотив фиксации привязанности не претерпевает изменения.

• 7.    Мотив ценности боли. Во-первых, с « преодолением себя » через боль большинство респондентов соотносит повышение самооценки, достигнутое в результате татуирования. Во-вторых, боль связывается с памятью. «Для меня это ритуал. Татуировка должна быть очень болезненная и очень дорогая, тогда она значима в принципе, тогда человек не забывает о той мотивации, которая подвигла на нанесение», - тату-мастер Дмитрий, 29 лет. В-третьих, значимость боли объясняется тем, что именно через боль человек получает красоту . «И тем больше она ценится, потому что досталась такой высокой ценой. Если человек делает ее под обезболивающим, он не поймет смысл и кайф от татуировки. Поэтому и делают традиционным способом -чтобы человек прочувствовал, что есть красота. Хочешь, чтобы было красиво, - терпи», - тату-мастер Сергей, 36 лет.

• 8.    Мотив самовыражения присутствует на мотивационной карте всех респондентов. Однако трактовка термина «самовыражение» различна. Это понятие имеет обобщающий характер, выступая как родовое, содержащее конкретные видовые случаи. Пользуясь категорией «самовыражение», респонденты включают в нее понятия «самопознание», «самоидентификация», «самопозиционирование» и «утверждение собственной онтологии». Татуировка связывается и с « желанием выразить какие-то духовные ценности – то, что есть внутри, но то, что нельзя выразить словами », и с « образом мышления », и со стремлением « подчеркнуть индивидуальность, черту характера ».

Эффект «отзеркаливания» проблемы хорошо известен в психотерапевтической практике. Когда респонденты откровенно признают собственную неуверенность в себе, они отмечают также, что татуировка помогает им ее преодолевать.

Достигнутая уверенность в себе связывается в сознании части опрошенных еще и с тем, что сам акт татуирования воспринимается ими как «смелый шаг», повышающий их собственную самооценку. «Смелость» респонденты объясняют тем, что татуировка - это « изменение » и оно « навсегда », поэтому приобщение к татуировке они считают серьезным и ответственным решением.

Поскольку этот важнейший мотив не только отражает эстетические предпочтения опрошенных, их внешний я-образ, но и тесно связан со всей системой их мировоззрения, внутренним «я», то посредством татуировки на коже производится не только запись собственного представления о красоте, но и регистрация жизненных интересов и фундаментальных установок личности. В этом случае запись начинает функционировать как своего рода личный дневник, текст которого постоянно «перечитывается» автором и обеспечивает удержание вложенного в него смысла на переднем крае сознания. «Это уже как одна идея, единое целое: „там сюжет - борьба светлой и темной сторон - и во мне, и во внешнем мире, это определенный стиль "нью скул", он просто мне нравится, он красочный, яркий, и там ленточкой - мое предпочтение в музыке. Это "хардкор", который дословно переводится как "тяжелое ядро", "жесткий стержень", "твердое ядро". Поэтому я это не просто наносила как дань музыке, но и как в общем отношение к жизни, и если в какие-то моменты у меня не получается в жизни следовать вот этому, то пускай это будет со мной как талисман», - Мария, 27 лет.

«Талисман» в качестве способа самоидентификации в данном случае выступает как постоянно присутствующий в непосредственной близости объект, отвечающий за непрерывность тождества респондента с самим собой, своим идеальным «я». Отношение к татуировке как талисману , обеспечивающему непрерывный диалог ее носителя с самим собой, его тождество с идеальным «я» и служащему, таким образом, ориентиром и опорой , характерно для подавляющего числа опрошенных.

Зачастую в мотив самовыражения прочно вплетен мотив самопознания и обретения себя , когда внутренняя картина мира респондента находит отклик в каком-то внешнем персонаже, выступающем носителем близкой по духу жизненной онтологии. Через татуировку обеспечиваются непрерывное присутствие значимого героя и постоянная коммуникация с «родственной душой», обеспечивающей моральную поддержку. Осознание сходства жизненных идеологий придает герою «идеальную» модальность, и он начинает выступать одновременно как образец поведения . «„Влас для меня вообще идеал женщины. Конечно, фигуры такой, как у нее, быть не может, но„ Про стиль жизни этой женщины: она живет в свое удовольствие, но одновременно помогает людям и испытывает к человеку противоположного пола, который самодовольный, эгоистичный, „.чувство, но это чувство чистое», - Вера, 22 года . Самопознание и обретение себя в данном случае напрямую связаны с гендерной самоидентификацией респондента. Этот же мотив в целом характерен для определенной части женской тату-аудитории, выбирающей в качестве объекта идентификации персонажей, традиционно воспринимаемых как символ женственности, грациозности, нежности: кошку, пантеру, бабочку, цветок.

Отношение к татуировке как к талисману мужчинам свойственно не меньше, чем женщинам, и отождествление себя с внешним персонажем имеет свою гендерную специфику. Герои, которых выбирают мужчины, - лев, тигр, медведь, орел - носят ярко выраженные черты мужественности, силы, иногда агрессии. «У мужчины самого по себе стремление к первенству и неосознанная тяга к жестокости (небольшой, я имею в виду) - психологические, он же бывший воин, исследователь, и все, что внутри, он выражает на себе», - комментирует подобные предпочтения мужчин тату-мастер Илья, 32 года.

Обилие значимых персонажей, наносимых на кожу, прямо пропорционально многообразию мировоззренческих установок и сложности я-образа . Их присутствие на коже обеспечивает респонденту непрерывное ощущение тождества самому себе. «Мутант на моей стопе - клетка организма, из которой вырастает получеловек-полупаук, и для меня это тоже значит очень много, потому что говорит о том, что человеческий разум очень многогранен и каждый человек в себе развивается по-своему... Есть еще зайцы. Зайцы - вообще отдельная тема, это из компьютерной игры, для меня это как знак сумасшествия, потому что они сумасшедшие, несуразные, смешные, позитивные, непонятные, но - да, я такая, я тоже порой сумасшедшая и непредсказуемая», - Вера, 22 года .

Однако поиск опоры вовне характерен не для всех респондентов - для части из них «путь к себе» связан с запечатлением «я», мыслимого на фоне «идеального, гармоничного мира». «На руке - это детство мое: это вид из окна разбитого, здесь внизу еще девочка маленькая сидит играет с игрушками, это как бы я; тут окно открыто, тут МГУ видно, я живу на метро "Университет", тут парк, аттракционы, ля-ля-ля, космос, звезды, тут спутник СССР - я же в СССР родилась. Типа детство, что-то такое милое, теплое, хорошее», - Анастасия, 26 лет. Как видно из этого рассказа, в образе детства, ассоциирующегося с «милым», «теплым» и «хорошим», звучит тема защищенности, которую обретает человек, погружаясь в его спокойную, умиротворяющую атмосферу. Этот небольшой эпизод - характерный образец поливалентного типа мотивационной карты.

Теперь, если мы вспомним деление Г. Тэджфелом идентичности на социальную и личную, то в соответствии с нашей авторской интерпретацией распределение мотивов татуирования по двум категориям будет выглядеть следующим образом. Социальная идентичность : мотивы подражания, поиска круга общения, фиксации принадлежности к группе, фиксации привязанности. Личная идентичность : мотивы протеста, защиты, ценности боли, эстетический мотив, мотив самовыражения. Условность отнесения мотивов к категориям социальной и личной идентичности станет явной при дальнейшем обсуждении.

Учитывая ранее зафиксированную нами поливалентность мотивационных карт, отметим, что татуирование выступает как механизм конструирования и социальной идентичности, и личной. Однако, принимая во внимание удельный вес каждого мотива в структуре мотивационных карт респондентов, мы можем констатировать, что личная идентичность постепенно начинает превалировать над социальной в процессе развития мотивации к татуированию.

Обсуждение. Таким образом, татуирование как телесное преобразование выступает в качестве одного из механизмов творческого конструирования идентичности, в котором прослеживается индивидуальная траектория ее построения. Проблема идентичности является одной из самых актуальных и обсуждаемых в социальных науках.

В социологии и социальной психологии выделяются два типа самоидентичности: идентичность как принадлежность к «мы-группе» (внешняя идентификация) и «идентичность-для-себя» (внутренняя). В первом случае социальная самоидентификация понимается как социоструктур-ный «процесс определения себя через членство в социальной группе» [3, с. 158-179]. Во втором случае - как механизм формирования «самости», утверждения собственной, независимой от группы, онтологии [4].

По мнению критиков теории социальной идентичности Г. Тэджфела, например Г. Брэквелла, У. Дуаза, деление идентичности на личную и социальную проблематично: личная также является социально обусловленным конструктом. Критерием, оправдывающим проведение различия между двумя типами идентичности, служат их функции . Социальная идентичность связана с осознанием человеком своей принадлежности к группе , а личная - собственной уникальности [5].

По мнению автора теории самодетерминации Э. Деси, потребность в самодетерминации, называемая им также потребностью в автономии , является врожденной и выступает как главная из трех базовых потребностей человека наряду с потребностями в компетентности и в отношениях с другими людьми. Потребность в автономии включает стремление самостоятельно контролировать собственные действия и поведение, быть их инициатором. Именно она составляет основу внутренней мотивации человека [6].

Однако автономия личности в современном мире, по мнению авторов критической теории М. Хоркхаймера и Т. Адорно, проблематична: весь мир оказывается «пропущенным через фильтр культуриндустрии… Могущество индустриального общества подчиняет себе человека раз и навсегда» [7, с. 157-158]. «Решающее значение сегодня имеет... самой системе присущая необходимость ни на мгновение не спускать глаз с потребителя, не давать у него зародиться подозрению, что сопротивление возможно. Этот принцип требует, чтобы, с одной стороны, все его потребности представлялись ему безусловно удовлетворяемыми культуриндустрией, но с другой, чтобы эти потребности уже заранее были устроены таким образом, что себя самого в них он не мог воспринимать иначе как только вечным потребителем, объектом культуриндустрии. Последняя не просто убеждает его в том, что ее обманом удовлетворяются его желания, но сверх того дает ему понять, что ни при каких обстоятельствах не придется ему удовлетворяться чем-то кроме предложенного» [8, с. 177].

«Свобода выбора», являющаяся основой либеральной идеологии современного общества, по мнению авторов критической теории, оказывается фикцией: «Постоянно подчеркиваемые различия, такие, например, как между фильмами категории А и В или публикациями в журналах разного уровня цен, не столько порождаются самой сутью дела, сколько служат задаче классификации, организации и учета потребителя. Здесь для всех что-нибудь да оказывается предусмотренным с тем, чтобы ускользнуть не смог никто, различия культивируются и пропагандируются. Обеспечение публики иерархией серийного производства качеств способствует все более и более сплошной квантификации. Якобы спонтанно каждый должен вести себя в соответствии с заранее определяемым посредством индексации своим "уровнем" и иметь дело только с теми категориями массовых продуктов, которые производятся специально для его типа» [9, с. 153].

По сути М. Хоркхаймер и Т. Адорно фиксируют одно из фундаментальных противоречий современного общества: между автономией личности и властью социального, стремящегося квантифицировать все многообразие социального и подчинить личность во всех ее проявлениях своему контролю. Культуриндустрия, товарное производство выступают как частные случаи производства социального как такового. Это же относится и к созданию телесных образов, «ответственность» за которое принадлежит институту красоты. М. Фуко не совсем прав, когда утверждает, что контроль над телесностью не имеет четкой институциональной локализации. Человек, презирающий моду, в равной мере является участником организованного модного процесса, как и человек, со страстью скупающий модные новинки, поскольку власть модной индустрии уже учла его как тип потребителя, отнесла к своему потребительскому классу – классу «презирающих моду» – и создала для него соответствующий модный образец, о типическом характере которого он, вероятно, и не подозревает.

Сама идентичность навязывается социальным в качестве роли , по выражению П. Бергера и Т. Лукмана, реифицируется, и тогда происходит полная идентификация индивида с социально предписанными типизациями. «Он начинает воспринимать себя не иначе как только такой тип» [10, с. 148–149]. Именно в зазоре между индивидуальным как свободным в своей самобытности и социальным как типизирующим и ограничивающим возникает напряжение, связанное с конструированием телесного образа как части идентичности личности.

Даже будучи интернализированной, типизация объективирует лишь часть «я». Не только врожденная потребность в самодетерминации, как утверждает Э. Деси, но и ощущение того, что дело обстоит именно так, как описывают сторонники позиции, отстаивающие «тотализирующий» характер социального, запускает процесс формирования осознанной потребности в автономии, рефлексивного и контролируемого конструирования идентичности, не подпадающей ни под один из системно санкционированных образцов. Именно этим объясняется устойчивый рефрен всех интервью: «Я делаю это только для себя». Вопрос не в том, что это «только для себя» невозможно, а в том, что респонденты думают , что это возможно.

Тату-история респондентов «творческого» типа начинается как конструирование социальной идентичности. Этот процесс связан с ориентацией прежде всего на референтную группу и ролевым поведением через «представление себя другим» (И. Гоффман). Однако при творческом освоении своего тела и рефлексивном осмыслении телесного преобразования происходят обогащение я-образа личностными характеристиками и конструирование личной идентичности. Динамика мотивационного процесса демонстрирует постепенное вытеснение в сознании акторов социальной идентичности (внешне обусловленной) личной (внутренне обусловленной).

Ссылки: