Фосслер Карл

Фосслер (Vossler) Карл (06.09.1872, Хоэнхайм, Германия – 18.05.1949, Мюнхен) – немецкий филолог и философ языка, специалист в области романских языков и литератур. Родился в семье директора Сельскохозяйственной академии. В 1890-е гг. изучал французскую и итальянскую литературу и романские языки в ряде немецких и европейских университетов (Тюбингенский, Женевский, Страсбургский, Римский, Гейдельбергский). С 1902 г. – профессор Гейдельбергского университета, с 1909 г. – Вюрцбургского, в 1911–1937 гг. и 1945–1947 гг. – Мюнхенского. Ректор Мюнхенского университета в 1926–1927 гг. и в 1946 г. В 1937 г. был отправлен в отставку по подозрению в политической неблагонадежности.

Испытавший значительное воздействие идей В. фон Гумбольдта, Фосслер в своих многочисленных трудах пытался сохранить цельность филологического знания, решая проблемы языка и стиля писателей с осознанным использованием методов и приемов литературоведения. На протяжении всей жизни работал над изучением и переводом «Божественной комедии» Данте.

Как указывает В. М. Алпатов, связывая «языкознание и литературоведение с философией и историей культуры, Фосслер, называвший свой подход эстетическим идеализмом, резко критиковал позитивистское языкознание, в т. ч. младограмматизм, рассматривавший язык „как нечто данное и завершенное“ <…> в отличие от Гумбольдта, считавшего первичным „дух народа“ и подчеркивавшего коллективный характер языка, исходил из первичности индивидуальности, стремясь исследовать „человеческий дух с его неистощимой индивидуальной интуицией“. Хотя некоторые компоненты языка, прежде всего фоне- тика и морфология, заданы, каждый человек обладает индивидуальным стилем и через стиль творит свой язык; стиль может проявляться не только в лексике, но и в интонации, иногда в синтаксисе» [2].

Среди учеников и последователей Фосслера – Л. Шпитцер, В. Клемперер, В. Краусс, О. Лерх и др.

Для Бахтина и его круга «школа Фосслера» представляется одним из важнейших направлений современной западной философско-лингвистической мысли. Как справедливо указывают комментаторы Собрания сочинений Бахтина, «развитие так называемой „герменевтической логики“ в 1920–1930-е гг. в Германии (Г. Миш, Г. Липпс) и позднее (Г. Г. Гадамер, О. Ф. Больнов, Ф. Роди) может рассматриваться в качестве аналога бахтинской философии выражения, подобно тому как в плоскости лингвистики и филологии наиболее близким (хотя и критически воспринятым) аналогом бахтинской теории выражения и высказывания стала, как известно, так называемая школа Фосслера, в центре которой, как отмечал М.М.Б<ахтин>, находится категория выражения как „высшая и общая“» [3, т. 1, с. 564].

Идеи Фосслера и его последователей оказываются одним из элементов общей концепции социологии языка и литературы, которая нашла выражение в «Формальном методе в литературоведении», «Марксизме и философии языка», «Проблемах творчества Достоевского», сопутствующих статьях и подготовительных материалах. Особенно показательны в этом смысле хранящиеся в архиве Бахтина конспекты работ Фосслера, описание которых дается в комментариях к тому: «В тех же тетрадях (а также в нескольких других, несомненно, того же времени – второй половины 20-х гг., и также рукой Е. А. Бахтиной и, видимо, кроме того, H. M. Бахтиной, сестры автора) – конспекты философско-лингвистических работ (К. Фосслера, Э.-Р. Курциуса, А. М. Пешковского, Г. Г. Шпета и др.), относящиеся, видимо, к параллельной подготовке книги М<арксизм><и> Ф<илософия> Я<зыка> (вышла в январе 1929)» [3, т. 2, с. 432].

Оценивая общее состояние европейского языковедения в статье «Новейшие течения лингвистической мысли на Западе», опубликованной в 1928 г., Бахтин впервые предпринял попытку обозначить место Фосслера и его школы. Этот материал, практически без изменений, вошел отдельной главой в книгу «Марксизм и философия языка». В ней Бахтин, осмысливая ситуацию в Европе и ее отражение в советской лингвистике, констатирует: «Насколько школа Фосслера не популярна в России, настолько популярна и влиятельна у нас школа Соссюра. Можно сказать, что большинство представителей нашей лингвистической мысли находятся под определенным влиянием Соссюра и его учеников». Для него самого гораздо ближе идеи Фосслера и его последователей, объективный анализ которых он проводит в книге:

«Очень часто можно услышать обвинения Фосслера и фосслерианцев в том, что они скорее занимаются вопросами стилистики, чем лингвистикой в строгом смысле слова. В действительности, школа Фосслера интересуется вопросами пограничными, поняв их методологическое и эвристическое значение, и в этом мы усматриваем огромные преимущества этой школы. Беда в том, что в объяснении этих явлений фосслерианцы, как мы знаем, на первый план выдвигают субъективно-психологические факторы и индивидуально-стилистические задания. Этим иногда язык прямо превращается в игралище индивидуального вкуса». Подобная позиция привела к тому, что P. O. Шор в рецензии на книгу причислила ее автора к активным фосслерианцам.

Созвучная мысль о важности идей Фосслера для нового понимания речевой коммуникации прозвучала и в «Формальном методе в литературоведении»: «Необходим тщательный и трудный анализ различных типов речевых выступлений и соответствующих форм высказывания во всех сферах жизненного общения и практики, чтобы можно было говорить о функциях языка в том или ином типе коммуникативной конструкции. При этом придется все время учитывать все социальные особенности общающихся групп и всю конкретную сложность идеологического кругозора – понятий, верований, нравов и пр. и пр., – в пределах которого строится каждое жизненное высказывание. Современная лингвистика только теперь начинает подходить к этим труднейшим вопросам речевого общения в школе Фосслера и в школе философа Бенедетто Кроче» [6, c. 104].

Нет сомнений, что фосслерианское понимание индивидуальности слова и стиля писателя нашло отражение в том опыте построения стилистики автора «Бедных людей» и «Братьев Карамазовых», который предпринимает Бахтин в «Проблемах творчества Достоевского», хотя прямые отсылки к школе Фосслера в книге отсутствуют. В «Слове в романе», создающемся на этапе перехода Бахтина от социологической поэтики к «социологической стилистике», напротив, он не просто ссылается на работы фосслерианцев, но вступает с ними в активную полемику, отчасти развивая идеи, высказывавшиеся им в предшествующих работах. Полагая, что «сведение стилистического явления к индивидуализации языкового явления одинаково характерно для двух крупнейших лингвистических школ современности: для „Женевской школы“ Фердинанда де Соссюра (Байи, Сешэ) и для школы Карла Фосслера (Лео Шпитцер, Лерх и др.), как ни различны эти школы в понимании самого языкового явления и в методах конкретного стилистического анализа», он возражает против ограничения сферы стилистики исключительно сферой индивидуального стиля. Фосслерианцы, с его точки зрения, «стоят на почве последовательного философского идеализма и индивидуализма в понимании языка и стиля. <…> В стилистическом явлении они ищут прежде всего прямого и непосредственного выражения авторской индивидуальности, а такое понимание менее всего благоприятствует пересмотру основных стилистических категорий в нужном направлении. Идеалистический индивидуализм в философии языка и стиля не способен разрешить проблему романного слова. Именно на романном слове с особой яркостью обнаруживается узость и неадекватность идеалистического языкознания и поэтики действительной жизни слова» [3, т. 3, с. 20].

Заметную роль уже воспринятые и переосмысленные идеи школы Фосслера играют в процессе формирования общей концепции бахтинского исследования о Рабле, хотя здесь гораздо большее значение для автора имеет Л. Шпитцер. Несмотря на отсутствие прямых отсылок к Фосслеру в книге о Рабле, «фосслеровский подтекст» в ней очевиден для специалиста. Как полагает И. Л. Попова, «резюмируя взгляды школы Фосслера на язык Рабле, разумнее всего ссылаться на работы Лео Шпитцера и отчасти самого Карла Фосслера, на Фосслера уже потому, что ему принадлежит расширительно-метафорическая привязка слова „карнавал“ к Рабле: „лексический карнавал“ („lexikalischer Karneval“) Рабле. Или, в переводе Бахтина, – „карнавал слов“. Именно с этой закавыченной цитаты, автор и источник которой, впрочем, не указаны, начинается один из первых сохранившихся набросков к будущей книге: „Идея карнавала. Стилистический облик Раблэ как ‘карнавал слов’“» [7, с. 227–228].

Еще одним подтверждением важности идей Фосслера для Бахтина в 1940-е гг. становится появление его имени в статье «Вопросы стилистики на уроках русского языка в средней школе»: «Стилистическая грамматика (и ее основа: лингвистическая стилистика) лучше всего разработана во Франции. Научные основы ее были заложены в трудах школы Фердинанда де Соссюра (Байи, Сешей, Тибоде и др.). Имеются прекрасно разработанные пособия для школьной практики. В Германии этими вопросами занималась школа Фосслера (Лео Шпитцер, Лорк, Лерх и др.)» [3, т. 5, с. 141].

Интерес Бахтина к проблеме речевых жанров в начале 1950-х гг. вновь обращает его к наследию школы Фосслера. Он, видимо, отметил и полемику, развернувшуюся в 1944 г. на страницах американского журнала «Лэнгвидж» между Л. Шпитцером и Л. Блумфилдом, определенную известным советским лингвистом Г. О. Винокуром в соответствии с духом и терминологией того времени как спор между воззрениями современного американизированного позитивизма с четким механикоматериалистическим уклоном и воззрениями прямолинейного идеализма с уклоном в субъективизм.

Упоминания Фосслера и Шпитцера достаточно часты (в сравнении с другими именами) на страницах рукописей «Проблема речевых жанров» и «Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках». Подводя своеобразный итог своему многолетнему диалогу с Фосслером в «Дополнениях и изменениях к „Достоевскому“», ученый пишет: «Мы охарактеризуем здесь ряд явлений, которые уже давно привлекали внимание литературоведов, занимавшихся вопросами стилистики (а также и лингвистов, некоторых, например, школы Фосслера). С нашей точки зрения, фосслерианцы занимались не столько строго лингвистическими, сколько металингвистическими проблемами, т. е. изучали явления не в системе языка, а в формах их живого функционирования в различных областях культуры (преимущественно художественных). Явления эти, если их изучать по существу, т. е. как явления диалогической природы, выходят за пределы строгой лингвистики, т. е. металингвистичны» [3, т. 5, с. 356].

Соч. : Die Göttliche Komödie. Heidelberg, 1925. 2. Aufl. Bd. 1–2; Эстетический идеализм :

Избранные работы по языкознанию. М. : Изд-во ЛКИ, 2007.

• 1.    Алпатов В. М. Волошинов, Бахтин и лингвистика. М.: Яз. славян. культур, 2005. 432 с.

• 2.    Алпатов В. М. Фосслер // Большая российская энциклопедия. М.: Большая рос. энцикл., 2017. Т. 33. С. 497.

• 3.    Бахтин М. М. Собр. соч.: в 7 т. М.: Рус. словари; Яз. славян. культур, 1996–2012. Т. 1–

  • 4.    Вентцель Т. В. Фосслер // Краткая литературная энциклопедия: в 9 т. М.: Совет. энцикл., 1975. Т. 8. Стб. 70.

  • 5.    Киржаева В. П. Лингвистическая проблематика в книгах, статьях и набросках М. М. Бахтина. Статья первая // М. М. Бахтин в Саранске: док., материалы, исслед. Саранск: [Б. и.], 2002. Вып. 1. С. 36–55.

  • 6.    Михаил Михайлович Бахтин. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка: ст. М.: Лабиринт, 2000. 625 с.

  • 7.    Попова И. Л. Книга М. М. Бахтина о Рабле в контексте идей школы Фосслера (к постановке проблемы) // Новый филол. вестн. 2005. № 1. С. 224–233.

  • 8.    Шор Р. О. [Рец.] // Рус. яз. в совет. шк. 1929. № 3. С. 149.

Fossler (Vossler) Karl

Vera P. Kirzhaeva, Doctor of Pedagogics, Professor of Chair of Russian language.

N. P. Ogarev National Research Mordovia State University.

Saransk, Republic of Mordovia, Russia

Annotation. The publication presents a dictionary article prepared for the Bakhtin Encyclopedia.