Фразеологизмы со значением "интенсивность действия": прагматический аспект (на материале немецкого языка)

Основоположниками прагматики как научной дисциплины принято считать Ч. С. Пирса и Ч. У. Морриса, однако многочисленные научные исследования показали, что корни ее следует искать в более раннем периоде человеческой истории. Еще Аристотель в своем сочинении «Об истолковании» говорил о словах как условных знаках мыслей, которые являются общими для всех людей. В его труде приводятся такие понятия как интерпретатор знака

(разум), интерпретанта (мысль, понятие), а также выдвигается идея, что эти мысли или понятия являются общими для всех людей и возникают из постижения разумом объектов и их свойств.

Говоря о причинах возникновения прагматики, нельзя не упомянуть о трудах Дж. Остина, Дж. Р. Серля, Дж. Локка, Л. Виттгенштейна, У. Джеймса, Дж. Мида и других ученых. Среди немецких исследователей можно назвать име- на В. фон Гумбольдта, Ф. Вегенера, К. Бюлера, Ю. Хабермаса и др.

В задачу прагматики входит изучение сферы отношений между знаками и теми, кто ими пользуется - говорящим, слушающим, пишущим и читающим. Конечно, круг вопросов, решаемых прагматикой, объемен. Здесь можно рассматривать и отношение говорящего/пишущего к тому, что и как он говорит/пишет, и отношение слушаю-щего/читающего к услышанному/прочитанному. Однако для того, чтобы как-то объединить все эти аспекты воедино, следует подумать о центральной, общей категории для указанных вопросов. И таким понятием, по нашему мнению, выступает субъект.

Во многих случаях семантические свойства языковых единиц, помещенных в достаточно длинный и динамически развертывающийся контекст (дискурс), оказываются существенно иными, нежели семантические свойства тех же единиц, рассматриваемых в изолированном виде или в коротком контексте.

Предложения с субъектом «Я» становятся основным «фокусом» дискурса, а следовательно, и прагматики. Эти предложения значительно отличаются от предложений с субъектом «не-Я»: «Я»-субъекты не устанавливают связь с внешним миром, «Я» одновременно и предмет внешнего мира, и субъект мышления, т. е. субъект понятийной сферы; немаловажно то, что «Я»-субъекты не требуют индивидности и индивидуализации: «Я» всегда индивид в высшей степени; более того, они не требуют предположения их существования, так как существование говорящего утверждается самим актом его говорения [6. С. 34].

Прагматика рассматривает человека как автора событий, которые и заключаются в самом акте говорения. Если не соотносить события и акт говорения, то в таком случае возникают так называемые «прагматические парадоксы» (термин Ф. Реканати, под которым он подразумевал противоречие, возникающее в самом акте говорения или мышления, если содержанием акта выступает отрицательное высказывание «Я не мыслю», «я не говорю», но одновременно это мыслится и говорится [6. С. 34]).

Разумеется, все это также справедливо и для фразеологических единиц (ФЕ). Употребление фразеологизма является частным случаем знаковой деятельности, ведь сочетание слов, передающее смысл, который носит целостный характер, является, на наш взгляд, знаком, т. е. единством определенных формы и содержания. Знак, выраженный ФЕ, относится к знаковому контексту, обусловленному соответствующим дискурсом [1. С. 63].

Прагматика - это, в первую очередь, погружение в контекст. Именно в контексте вводятся в речь и идиомы. Это означает, что для достижения наиболее отчетливого понимания процесса употребления той или иной ФЕ рекомендуется охватить максимально широкий контекст (сверхфразовый - по терминологии А. В. Кунина [2. С. 14]).

Таким образом, учитывая то, что многие семантические свойства ФЕ обуславливаются прагматикой контекста и дискурса, также следует в первую очередь осознавать, что характер ФЕ следует из ориентированности на субъективную реальность мира, которая принадлежит отношению человека к действительности и к знаку [1. С. 84]. В этой связи нельзя не упомянуть о размышлениях М. М. Бахти на о «Я» и «Другом». Он пишет, что «действительное бытие-событие „определяется не само по себе, а именно в соотнесении с моей долженствующей единственностью, нудительно действительный лик события определяется с моего и для меня единственного места. ^Поскольку мое отношение существенно для мира, действительно в нем его эмоционально-волевой ценностью - признано, то для меня эта признанная ценность, эмоционально-волевая картина мира одна, для другого - другая. Или приходится признать своеобразной ценностью сомнение? Да, мы признаем такой ценностью сомнение, именно оно лежит в основе нашей действенно поступающей жизни, при этом нисколько не вступает в противоречие с теоретическим познанием. Эта ценность сомнения нисколько не противоречит единой и единственной правде, именно она, эта единая и единственная правда мира, его требует. .„Простой пример пояснит сказанное. Я люблю другого, но не могу любить себя, другой любит меня, но себя не любит. „С моего единственного места только я-для-себя я, а все другие - другие для меня (в эмоционально-волевом смысле этого слова). Ведь поступок мой (и чувство - как поступок) ориентируется именно на том, что обусловлено единственностью и неповторимостью моего места. Другой именно на своем месте в моем эмоционально-волевом участном сознании, поскольку я его люблю как другого, а не как себя. Любовь другого ко мне эмоционально совершенно иначе звучит для меня - в моем личностном контексте, чем эта же любовь ко мне для него самого, и к совершенно другому обязывает меня и его. Но, конечно, здесь нет противоречия. Оно могло бы возникнуть для какого-то третьего, неинкарнированного безучастного сознания. Для того сознания были бы себе равные самоценности -люди, а не я и другой, принципиально иначе ценностно звучащие» [5. С. 116-117].

В качестве предмета нашего исследования выступают идиомы современного немецкого языка, выражающие интенсивность действия. Категория интенсивности, ее особенности, свойства и средства выражения привлекли за последнее время внимание многих ученых. Этим явлением занимались еще Б. де Куртенэ, В. З. Панфилова и др. Из современных трудов следует отметить работы В. В. Акуленко, М. А. Артемьевой, О. Е. Родионовой, И. И. Туранского, А. В. Федорюк и других. Интенсивность - результат градационного отображения степени проявления какого-либо признака. В данной статье нами исследуется интенсивность значения фразеологизмов. Интенсивность может выражаться при помощи средств различных языковых уровней. Тем не менее, наиболее типичной она является для лексической семантики (А. Н. Полянский, И. И. Убин, Е. И. Шейгал и др.), а следовательно, и для фразеологических единиц.

Как известно, предметом прагматики является речевой акт. В чем же заключается успех любого коммуникативного акта? Для этого крайне важно, используя в своей речи ФЕ, соблюдать баланс между собственными коммуникативными целями, правилами коммуникации и уместностью идиом в том или ином высказывании. Но каким образом определяется такая уместность? На этот вопрос мы постараемся ответить далее.

Конечно же, во фразеологических словарях можно найти соответствующие стилистические пометы, которые облегчают прояснение данного вопроса теоретически. Однако они не всегда могут помочь в реальной ситуации.

Рассмотрим это на примере идиомы «wie ein Burstenbinder saufen/rauchen» . Согласно словарю X. Ше-манна «Deutsche Idiomatik» указанная фразеологическая единица носит помету «salopp», что означает, что ее не рекомендуется использовать. Тем не менее, в среде ровесников, близких друзей такое вполне возможно, и никто не сочтет данную идиому чрезмерно грубой. Так же следует учитывать, по отношению к кому, к себе или Другому, можно ее использовать. Как показало наше исследование, наиболее часто ФЕ «wie ein Burstenbinder saufen/ rauchen» употребляли, чтобы охарактеризовать, прежде всего, третье лицо. Тем не менее, нам встретился всего один случай такой характеристики по отношению к самому себе:

«Ich rauche wie ein Bürstenbinder, der Bildschirm meines Computers verschwindet im Nebel. Ja, ja, wir Bürstenbinder, wir Fecker, wir Vaganten, wir Zigeuner, so sind wir eben... ».

(«Bitte recht freundlich...!» von von Venanz Nobel, publiziert in: Urs Walder, Nomaden in der Schweiz, A. Züst Verlag, Zürich, 1999).

Казалось бы, адресант излишне критично настроен к себе. Но если мы проанализируем статью в целом, то обнаружим истинную интенцию автора. В старину так именовали не только тех, кто вязал метлы, веники, изгото-вял щетки (Bursten ), но и некую этническую группу людей, кочевавшую по стране, так называемых «белых цыган», предположительно, своим происхождением обязанных одному из кельтских родов. Эта этническая группа кормилась тем, что ее представители часто выполняли не пользующуюся уважением работу вроде точильщика ножей, плетельщика корзин ит.п. В том числе многие из них брались и за вязание метел и веников [7]. Книга, где опубликована указанная статья, называется «Кочевые народы Швейцарии». Автор родом из такого племени рассказывает о своей жизни в современном мире, немного иронизирует над собой и своими корнями. В том числе он для выражения этой иронии использует и известную всем идиому

Кроме подобного фразеологического окружения данная идиома может встречаться с нейтральными глаголами - laufen, lugen, schuften, arbeiten . Но по нашим данным происходит это достаточно редко, несмотря на то, что ФЕ в таком случае носит помету «ugs». Все объясняется тем, что идиома с таким окружением устарела, как и сама профессия «Burstenbinder ». Тем не менее, эта ФЕ встречается и сегодня, но только с окружением, охарактеризованным как salopp.

Следующей ФЕ, которая позволит нам проиллюстрировать положение о преимуществе рассмотрения фразеологизмов с точки зрения прагматики и изменений в употреблении, происходящих на обозримом участке времени с данной идиомой, является компаратив « wie ein Schneider».

Указанный компаратив, согласно немецким фразеологическим словарям, употребляется для выражения интенсивности следующих действий: frieren/essen/laufen. В качестве стилистической пометы можно увидеть только сокращение «ugs». После анализа нескольких десятков примеров, было установлено следующее: наиболее часто встречается ФЕ «wie ein Schneider» с глаголом frieren. Обычно эта идиома произносилась самим адресантом от первого лица.

Irgendwann war dann auch Ruhe und alle schliefen mehr oder weniger gut ein. Meine Ausrüstung im Zelt war im Gegensatz zu meinen Fahr-Klamotten definitiv nicht wintertauglich und ich fror wie ein Schneider in meinem Übergangs-Schlafsack... Evtl. hätte ich auch eine Decke weniger unter mir haben sollen und sie besser mal über mich gelegt. Naja. Auch diese Nacht ging vorüber und der nächste Morgen verging mit Kaffekochen und frühstücken (siehe Bild unten). Der Typ, der mir am Abend vorher ewige Freundschaft geschworen hatte, erkannte mich nicht mal mehr. Tolle Wurst .

Этот своеобразный отчет был взят с сайта любителей мотоспорта. Адресант, судя по многочисленным молодежным сленговым лексемам, человек довольно молодой. Используя указанную ФЕ, он очень образно и наглядно иллюстрирует то, насколько холодно было в палатке. Роль идиомы в данном случае заключается в том, чтобы доказать с ее помощью тезис о неподходящем для зимы снаряжении, высказанном непосредственно перед тем предложением, где была употреблена вышеупомянутая фразеологическая единица.

Что касается остальных глаголов, которые значатся в словарях как возможное окружение идиомы «wie ein Schneider», то примеры с ними было найти практически невозможно, несмотря на тот факт, что они не были отнесены составителями к разряду устаревших или малоупотребительных. Таким образом, уже можно говорить о тенденции применения данной идиомы.

Само собой разумеется, что язык постоянно претерпевает многочисленные изменения на различных уровнях. В истории немецкого языка наиболее отчетливо прослеживаются периоды, когда эти изменения уже можно было систематизировать, это Althochdeutsch, Mittelhochdeutsch, Frühneuhochdeutsch è Neuhochdeutsch.

Но благодаря усилиям многих ученых, занимающихся выявлением все новых и новых изменений в языке, вполне очевидно, что такое историческое рассмотрение языка на очень длинных промежутках времени недостаточно для полного понимания всех процессов, происходящих в языке на сегодняшний день.

Таким образом, проанализировав приведенные выше примеры, мы пришли к выводу, что наиболее возможно было бы отслеживать действительные изменения в языке, происходящие за небольшой промежуток времени, только в режиме прагматики.