Гендерная идеология и биоэтика: зачем они друг другу?

Вопросы гендерной идеологии в западных средствах массовой информации являются одними из наиболее горячо обсуждаемых. Содержание дискуссий свидетельствует о наличии глубоких разногласий не только по поводу тех или иных общественных решений, способов практического применения этих решений, но и по поводу самой природы человека. Именно вопросы взаимосвязи между полом и идентичностью человеческой личности в этих дискуссиях выходят порой на передний план. Гендерная идеология распространяется и в России, поэтому ее изучение вызывает не только академический интерес, но важно и с практической точки зрения. Гендерная идеология направлена на разрушение ценностей традиционных обществ, в первую очередь института семьи, поэтому необходимо быть как минимум информированными о том, как и в чем проявляется угроза этого движения для социума и для отдельной личности. Кроме этого, идеология эта носит выраженный антихристианский характер, формируя (в первую очередь у детей и молодых людей) набор взглядов, затрудняющий или даже полностью исключающий евангельское понимание любви.

Для христианской биоэтики эта тема важна, во-первых, потому, что она касается вопросов пола и самоидентификации, которые погружены в контекст биомедицинских технологий (фармакологическая и хирургическая поддержка), а во-вторых, как и в случае любой биоэтической проблемы, необходимо оценить наличие в этой области потенциальных угроз христианскому мировоззрению в целом, и каждой христианской душе в частности. В особенности необходимо оценить угрозу для христианской добродетели целомудрия, чтобы попытаться предостеречь неопытные души от совершения непоправимых ошибок.

Возникновение гендерной идеологии

К особенностям современной биоэтики можно отнести то, что вопросы, всегда относившиеся к сфере психиатрии и сексопатологии, внезапно стали преподноситься как животрепещущие и первостепенные в общественном обсуждении. На наших глазах возникла идеология «гендера», а вслед за этим немедленно последовало весьма агрессивное глобальное внедрение и продвижение этой идеологии в СМИ по всему миру. То, чем раньше могли по долгу профессии интересоваться узкие клинические специалисты (психологи, эндокринологи и т. д.), вдруг стало одним из «прогрессивных» общественных движений, которое в короткое время завладело умами миллионов детей и подростков во всем мире. Этой идеологии непременно придается окраска эдакого благородного бунтарства, борьбы за свободу от угнетающего мрака предшествовавших столетий. Попав в сознание подростка под видом протеста против «патриархального режима, угнетающего свободу», эта идеология использует юношеский максимализм и эмоциональную лабильность во время полового созревания в качестве питательной среды. Эта среда, во-первых, обеспечивает стремительное распространение идеологии гендера среди детей и подростков, часто при попустительстве морально дезориентированных взрослых. Во-вторых, с учетом конфликтности и импульсивности, свойственных подростковому периоду, от внутреннего принятия гендерной идеологии до поступков, способных разрушить жизнь, проходит очень немного времени. Дети и подростки вырастают, и формируются поколения молодых и зрелых людей, в сознание которых трансляция и реализация идеологии гендера заложена как проявление самостоятельности и смелости.

Создается впечатление, что вместо попыток оздоровления атмосферы, в которой идет обсуждение моральных аспектов применения биомедицинских технологий, в случае с гендерной идеологией задачей современной биоэтики является оформление этой идеологии в наукообразную форму с ее дальнейшим внедрением в сферу законодательства и здравоохранения. Из критиков такого подхода (в первую очередь из исповедующих традиционное христианство) секулярная общественная среда довольно быстро формирует образ опасных врагов, препятствующих распространению по планете добра и справедливости. После этого любым высказываниям критиков секулярной биоэтики присваивается тональность средневековых инквизиторов, а точка зрения, отрицающая прогрессивный и полезный характер новой биоэтиче-ской проблемы, стигматизируется как неприемлемая в прогрессивной среде.

Развитие гендерной идеологии

Термин «гендер» с середины XX в. начали продвигать феминистические движения . По крайней мере так говорят сами апологеты и историки феминизма. Они утверждают, что это движение возникло как форма борьбы за права женщин. Устами психологов и философов они запустили в общественное сознание идею о том, что следует разграничить пол и то, что они назвали «гендером». Постулировалось, что этот термин обозначает нечто иное, чем пол — как правило, социальные особенности жизни в качестве мужчины или женщины (то есть социально усвоенные правила и роли, которые культура связывает с биологическим полом). Мальчики носят голубое, девочки — розовое и т.д.¹

Эта идеология интенсивно развивалась, и к нашему времени возник целый словарь ранее широко не применявшихся терминов, где есть, например, люди «гендерно неконформные», есть люди, «<испытывающие гендерную дисфорию». Гендерная дисфория — это психическое расстройство, при котором возникает несоответствие между внутренним ощущением пола человека и его реальным полом. В те времена, когда этот язык только зарождался, быть гендерно неконформным означало принадлежать к одному биологическому полу и при этом не вести себя типичным для этого пола образом. Испытывать гендерную дисфорию означало принадлежать к одному биологическому полу и при этом искренне верить, что должен быть противоположным полом, или иметь такое желание.

По утверждениям самих феминисток, их движение с самого начала преследует целью защиту прав женщин. Необходимо подчеркнуть, что в настоящей работе эта тема никак не затрагивается. Разумеется, защита прав женщин — дело благородное и заслуживает всяческого одобрения и поддержки. Однако на всех этапах развития этого движения помимо главной заявляемой деятельности происходило нечто совсем не связанное с какой-либо защитой женщин. Речь идет о переформатировании общепринятых смыслов и понятий, связанных с полом человека. Почему это переформатирование, имеющее уже глобальный характер, вывесило на свой фасад именно идею феминизма, не совсем понятно, да и не очень интересно. Скорее всего это было сделано в целях защиты от критики, чтобы всегда иметь возможность обвинить оппонента в том, что он препятствует борьбе женщин за свои права. Не исключено, что сами феминистки и не подозревали, какие разрушительные для человечества процессы происходят в тени их активности по борьбе за права женщин. Сейчас это уже не важно.

В результате «борьбы женщин за свои права» в рамках движения феминизма была сформирована лингвистическая среда, в которой стало возможно отсоединить от понятий «мужчина» и «женщина» сопутствующие им образы и идеалы мужественности и женственности. Это было сделано для того, чтобы в дальнейшем сами понятия «мужчина» и «женщина» изменили свой смысл.

Проект, который был осуществлен движением феминисток, заключается в том, чтобы устранить обычные, традиционные представления о мужественности и женственности, а затем разработать новые определения женщины и мужчины. Считалось, что это наилучшим образом продвинет «дело феминизма».

В английском языке это разделение можно разглядеть более отчетливо: термины male (мужской) и female (женский) остались терминами, имеющими отношение к биологическому полу, а термины man (мужчина) и woman (женщина) перестали иметь отношение к биологическому полу, т. е. слова «женщина» и «мужчина» стали считаться гендерными.

Поэтому мужественность и женственность как производные от понятий «мужчина» и «женщина» перестали определяться в терминах, связанных с биологическим полом, как это было в «старом» традиционном обществе. Теперь эти понятия определяются не физической реальностью, а социальными реалиями и условностями. Они стали социальными конструкциями.

После завершения этой лингвистической и смысловой операции стали появляться удивительные высказывания и точки зрения. Например: «Понятие “женщина” ( woman ) теперь определяется как член социального класса, характерной чертой которого является социальная подчиненность, основанная на предполагаемой женской биологической роли в воспроизводстве. Т. е. она занимает определенное положение в обществе (угнетаемое), а происходит это потому, что она “представляется” или “читается” по-женски ( female ), а не потому, что она является биологически женщиной. Аналогично, “мужчина” ( man ) относится к тем, кто находится в привилегированном положении, потому что их воспринимают или воображают как мужчин ( male )»².

Это называется «социально-ролевым взглядом» на мужественность и женственность, который отличается от традиционного взгляда. По мнению активистов гендерного движения теперь женщины и мужчины определяются не в терминах биологического пола, а в терминах социальных позиций угнетения и привилегий.

В конце 1960-х — начале 1970-х гг., с помощью латинских приставок cis (по одну сторону) и trans (по другую), были придуманы термины для обозначения состояний, когда пол и гендер в одном человеке совпадают или не совпадают (т. е. если совпадают —это цис-гендер, а если нет, то это транс-гендер). Совпадение или несовпадение при этом полностью зависят от субъективного решения самого человека, который может «выбрать» гендер, не соответствующий его биологическому полу.

Борьба феминисток «за права женщин» шла своим чередом, и в какой-то момент в одних окопах с ними оказались «защитники прав транссексуалов». И поскольку вместо пола у них на тот момент был гендер, а гендер определяется социально, а не биологически, «защитники» использовали социально-ролевой подход для разработки терминологической базы, описывающей варианты гендерной дисфории.

Вслед за введением в обиход этих терминов было реализовано социальное движение, принуждающее всех членов общества принимать трансгендеров как людей, которые действительно являются представителями того пола, к которому они себя причисляют, и обязать всех вокруг поддерживать любые, в т. ч. самые немыслимые «аутентичные формы самоидентификации», например, используя предпочитаемые местоимения.

Социально-ролевой подход позволил отделить гендер от биологического пола, и предполагалось, что это понятие объединит всех, кому нравится обозначать себя с помощью приставки «транс». Но что-то пошло не так, и неожиданно возник раскол между феминистками, исповедующими социально-ролевой подход, и феминистками, которым ближе полностью транс-инклюзивный (что бы это ни значило) взгляд на гендер. Посреди этой грандиозной битвы кто-то решил, что консенсус возможен только в том случае, если различие между полом и гендером будет полностью уничтожено. Сегодня тех, кто занимается этим уничтожением, в соответствующей литературе называют не иначе как «прогрессивными интеллектуалами».

И это не просто фигура речи. Приверженцев гендерной идеологии принято относить к т. н. «прогрессивной парадигме». (Постоянно брать в кавычки термины гендерной идеологии, в т. ч. сопутствующее ей понятие «прогрессивный» просто невозможно, поскольку тогда может получиться, что в тексте каждое второе слово будет в кавычках. Достаточно помнить, что все это обсуждение идет внутри одних больших кавычек, указывающих на искусственный и не вполне здравый характер изучаемого феномена).

Сторонники прогрессивной парадигмы для простоты решили, что парадигма является прогрессивной в той степени, в какой она отходит от традиционной парадигмы. Чем больше прогрессивная парадигма отходит от традиционной парадигмы, тем более она прогрессивна. Дать ей конкретные характеристики нельзя, поскольку это не некий единый набор взглядов и ее сторонники часто несогласны друг с другом.

Например, в отношении пола есть прогрессивные авторы, которые считают, что половые различия не объективны, а социально сконструированы3. Именно это лежит в основе популярного предположения о том, что пол не определяется, а «назначается» при рождении. Другие прогрессивные авторы считают, что существует более двух полов4. Есть авторы, которые считают, что пол появляется не в момент зачатия, а в какой-то момент внутриутробно или позже5. Среди наиболее прогрессивных прогрессистов широко распространено мнение, что между полом и гендером нет вообще никакой связи и любое их объединение является случайным и навязанным извне6.

Решив стереть различия между полом и гендером, прогрессивные интеллектуалы обнаружили, что оказались в ловушке. Куда денутся «цисыі» и «трансыі» , придуманные для подчеркивания различий между полом и гендером, при уничтожении этих самых подчеркиваемых различий? Но недаром же они называют себя прогрессивными. Теперь вместо того, чтобы различать гендер и пол, прогрессивные интеллектуалы различают «гендер/пол», с одной стороны, и «пол, присвоенный при рождении», с другой. Теперь любой мужчина может заявить, что он, например, женщина-трансгендер. Просто при рождении ему был присвоен мужской пол, но врач ошибся. Ведь «врачи, по сути, просто гадают, когда объявляют младенцев мальчиками или девочками, без нужды занимаясь психологическим прогнозированием»⁷.

Как объясняют разработчики этой жестокой игры в человеческие жизни, теперь «быть цисом — значит быть по одну сторону от линии “пол/гендер” и от линии “пол, присвоенный при рождении”, а быть трансом — значит быть по разные стороны от этих линий»8. В этой новой редакции понятия «цис» и «транс» стали трудноуловимыми, но от этого не менее обязательными к употреблению по отношению к их носителям. Теперь, как утверждают гендерные идеологи, количество способов, которыми человек может самоидентифицироваться (т. е. «гендерных идентичностей»), ничем не ограничено. Бесконечно теперь и число «норм», которые каждый может считать для себя приемлемыми.

Как результат таких насильственных трансформаций общественного сознания возникла и утвердилась концепция, согласно которой «женщина» — это не биологическое, не социальное, а скорее психологическое понятие: женская «гендерная идентичность», как ее называют.

Согласно этому взгляду на самоидентификацию, единственное необходимое и достаточное условие быть женщиной — идентифицировать себя как женщину. Интересно, что слово, которое должно быть определено, само используется в определении. В итоге, к настоящему времени оказалось, что в этом фантасмагорическом мире «борцов» и «защитников» никто не знает ответа на вопрос «что такое женщина?» А начиналось все вроде бы с борьбы именно за права женщин.

Действие гендерной идеологии

Вопреки постулируемому освобождающему и улучшающему жизнь людей характеру этой идеологии, она представляет собой далеко не нейтральную для общества концепцию. То отношение к человеку и его жизни, которое продвигает в умы молодых людей гендерная идеология, откровенно враждебно христианской вере и смыслу человеческой жизни, который именно в христианстве сформулирован максимально четко и просто. Будучи принятой неокрепшими умами и неопытными душами, эта идеология подрывает самые базовые установки человеческого бытия, искажая человеческие жизни и обрекая целые поколения людей на нравственные и психологические страдания, нередко приводящие к катастрофическим последствиям.

Возникающая в результате принятия гендерной идеологии нравственная дезориентация ведет к тому, что искажается понятие семьи. Подлинное значение семьи и смысл семейной жизни подвергаются агрессивному пересмотру и отвержению, и вместо них провозглашаются принципы, не обладающие собственным положительным содержанием, но имеющие своей целью уничтожение семьи как института. Гендерная идеология провозглашает отсутствие разницы между мужчинами и женщинами, относя естественные отношения и само понятие пола к неким пережиткам прошлого, остающимся на обочине истории.

«Таким образом, антропологическая основа понятия семьи лишается смысла. Эта идеология вдохновляет образовательные программы и законодательные тенденции, которые продвигают идеи личной идентичности и аффективной близости, радикально порывающие с реальным биологическим различием между мужчиной и женщиной. Человеческая идентичность приписывается выбору индивида, и этот выбор к тому же может меняться со временем. Эти идеи являются выражением широко распространенного в современной культуре образа мыслей и действий, который путает подлинную свободу с идеей о том, что каждый человек может действовать произвольно, как будто не существует истин, ценностей и принципов, которые могли бы служить руководством, и все возможно и допустимо»9.

Проникновение гендерной идеологии в общественное пространство и ее принятие молодыми людьми без критического отношения не позволяет им определить для себя нравственные приоритеты в период созревания и подготовки к взрослой жизни, когда должно происходить становление личности и возникновение размышлений о создании семьи.

Эта идеология провозглашает, что человеческая идентичность является вопросом личного выбора, т. е. зависит от того, как человек сам себя идентифицирует. Идентификацию эту предлагается делать с учетом заготовленных идеологией шаблонов, количество которых постоянно растет, и которые при кажущемся разнообразии вариантов объединены в одном. Это поощрение эмоционального и сексуального поведения, отрицающего биологические различия между мужчиной и женщиной и фундаментальную эмоциональную близость между ними, позволяющую в дальнейшем создать семью. Звучат утверждения, что эта самоидентификация может меняться на протяжении жизни в зависимости от ощущения идентичности и эмоциональных предпочтений текущего момента.

Происходящее на наших глазах целенаправленное и планомерное уничтожение антропологической, биологической, нравственной и духовной основ, составляющих фундамент семьи, ведет к тому, что семья перестает существовать как институт. Глобальная законодательная активность и многообразие образовательных программ, направленных на продвижение гендерной идеологии, свидетельствуют о масштабе, с которым осуществляется эта деятельность.

Гендерная идеология отрицает что-либо, заложенное в человеке исходно, что имеет отношение к ядру личности, формирует его идентичность и определяет основу всего, что человек делает. Единственное, чем могут определяться личные отношения «партнеров» —это взаимная привязанность между ними, независимо от пола, возможности и/или желания деторождения, которые при создании семьи теперь не должны иметь значения.

Гендерная идеология и биоэтика

Как и любое направление либеральной пропаганды, продвижение гендерной идеологии ведется как минимум в контексте обсуждения некой новой прогрессивной темы, которая набирает обороты, и сторонников которой необходимо гостеприимно встречать во всех общественных сферах, а как максимум с позиций непререкаемого авторитета, который терпеливо (а порой с плохо скрываемым раздражением) объясняет основы правильного подхода к жизни в современных условиях. Уровень и стиль этого обсуждения были описаны в первой части настоящей статьи.

Проникла эта тональность и в биоэтику. Представляет интерес особый жанр западных научных работ, посвященных биоэтической трактовке гендерной идеологии. Собственно, как таковой трактовки там нет, однако есть объемная описательная часть, живописующая информационный и смысловой ландшафт, на котором гендерная идеология ведет свое развитие. Цитируются многочисленные авторы, каждый из которых непременно или «борец за права» или «активист», а также описываются разные виды и подвиды придуманных ими за последнее время «идентичностей» и «ориентаций». Никакого критического анализа обычно нет, а есть некая имитация научной деятельности. Авторы обычно относятся к гендерной идеологии исключительно как к морально нейтральному феномену, который можно подробно описывать и обязательно обозначить «пути дальнейшего развития». Написанные в таком стиле статьи по биоэтике являются попросту способом ретрансляции тезисов гендерной идеологии без какого-либо критического анализа.

Чтобы не казалось, что вся напряженность вокруг гендерной идеологии ограничивается лишь пикировками кабинетных ученых, спорящих о том, кому какое слово больше нравится, можно обратиться к теме детской гендерной дисфории.

Распространение гендерной идеологи среди детей является ее наиболее чудовищным проявлением. Популяризация гендерной идеологии довольно быстро дошла до этапа, на котором «право свободного выбора» и «абсолютно свободное самоопределение» стали пропагандироваться детям. Не будем описывать и комментировать бесчеловечные мероприятия, в рамках которых на западе идет массовое растление детских душ.

Важно знать, что активисты гендерного движения плотно сотрудничают с профессиональными медицинскими ассоциациями, документы и рекомендации которых ложатся в основу практического здравоохранения. В первую очередь имеются в виду педиатрические и эндокринологические ассоциации, в сфере клинических и научных интересов которых находятся нарушения развития и заболевания половой системы.

Результаты таковы, что, например, в Англии за десять лет количество девочек, идентифицирующих себя как трансгендер, подскочило на 4400%10.

Исследование, опубликованное в журнале Pediatrics, сообщило, что почти каждый десятый американский подросток заявляет о своей гендерной идентичности11. Это более чем в тысячу раз больше, чем десять лет назад, когда как трансгендеры себя идентифицировали по разным данным от 2 до 14 человек на 10000012.

Согласно другому исследованию, число американских подростков с диагнозом «гендерная дисфория» за недавний пятилетний период выросло почти в три раза13.

Существует организация по защите прав трансгендеров — Всемирная профессиональная ассоциация трансгендерного здоровья (WPATH). Эта общественная группа рекомендует врачам необратимо изменять внешность ребенка с помощью гормонов и операций, чтобы он выглядел как представитель другого пола. Врачи в специальных «гендерных клиниках» пытаются подогнать тело ребенка под его самоощущения, какими бы спонтанными и беспорядочными они ни были. Поражает быстрота, с которой в американском обществе был проделан путь от более безопасных, неинвазивных методов консультирования, наблюдения и психотерапии запутавшихся детей к тому, чтобы по умолчанию прибегать к гормонам и операциям.

Известно, что если дети испытывают гендерную дисфорию до начала полового созревания, то существует очень большая вероятность того, что со временем они станут комфортно чувствовать себя в своем теле, если не вмешиваться в их развитие14. Однако американская законодательная база при политической и информационной поддержке в том числе и в педиатрии, продолжает легализовать и расширять применение гормонального и хирургического «лечения» детей, большинство из которых просто дезориентированы, растеряны и уязвимы, нередко делая их стерильными, со множеством пожизненных медицинских осложнений и проблем с психическим здоровьем. Кроме того, у многих из таких детей еще до операции наблюдаются проблемы с психическим здоровьем, которые гендерный переход может только усугубить15.

Исследование, в котором в течение 10–15 лет наблюдали за взрослыми после хирургической трансформации, также показало, что они в 19 раз чаще умирают от самоубийства, чем их сверстники с аналогичными показателями. Теперь страны, проводившие исследование, рекомендуют во всех случаях для детей, которые страдают от гендерной дисфории или заявляют о своей трансгендерной идентичности, только неинвазивную психотерапию и консультирование16.

Несмотря на все это, западное общественное мнение уже настолько переформатировано, что даже в медицинской среде какой-либо протест против поддерживаемого государством гендерного диктата уже почти невозможен: «полное одобрение обществом гендерно- утверждающего подхода подразумевает осуждение любого, кто придерживается иных взглядов»17. Соучастию медицинского истеблишмента в гендерном движении должно было предшествовать серьезное научное обоснование, однако научным данным и здравым этическим принципам были предпочтены идеология и политика. В результате самой уязвимой группе населения при поддержке государства теперь наносится необратимый вред.

На этом примере можно отчетливо видеть, каковы последствия гендерной идеологии в повседневной жизни обычных людей. Также этот пример показательно характеризует секулярную западную биоэтику, которая на всем протяжении развития гендерной идеологии — от первых феминистических информационных вбросов до первых самоубийств искалеченных прооперированных детей, поддерживала это движение, и продолжает это делать до сих пор. В лучшем случае наблюдается нейтральное отстраненное отношение. Для чего же нужна такая биоэтика? И чем она занята сейчас?

Ниже приведен фрагмент из научной статьи, характерный для современной западной биоэтики. Автор несколько раз повторяет, что сознательно отказывается от собственного мнения: «Цель не в том, чтобы отстаивать какую-то определенную позицию по этим вопросам, а в том, чтобы показать, как инструменты современной метафизики могут помочь предложить более полную карту концептуальной местности, указывая, где можно найти основные области согласия и где действительно лежат наиболее важные разногласия»18.

Побродив по этой концептуальной местности, автор начинает задавать вопросы.

«Один из самых важных вопросов, касающихся соотношения пола и гендера, с точки зрения права и государственной политики — это вопрос о первичности. Какая категория является первичной, с помощью которой мы должны идентифицировать себя? Какая из них является первичной категорией, с помощью которой мы должны идентифицировать других? Другими словами, когда я называю себя мужчиной или женщиной, должен ли я иметь в виду свой пол или свой гендер? Когда я называю другого человека мужчиной или женщиной, должен ли я иметь в виду его пол или гендер?»19 Автор подчеркивает, что даже если вдруг окажется, что пол и гендер неразделимы, он все равно считает это важными вопросами.

Этот набор вопросов, вокруг которого строится основной объем статьи, можно считать одним из самых частых приемов при оценке биоэтикой гендерной идеологии.

Являются ли половые различия объективной характеристикой, или это социальная конструкция, вопрос человеческого решения, постановления или договора?

Является ли категория пола бинарной или существует более двух полов?

Является ли эта категория эксклюзивной, то есть каждый человек принадлежит только к одному полу?

Является ли она исчерпывающей, то есть каждый человек принадлежит как минимум к одному полу?

Существуют ли четкие границы или разграничения между полами или половые различия — это характеристика не качественная, а количественная?

Когда в человеке появляется пол? При зачатии, внутриутробно или позже?

Является ли пол человека неизменным или он может меняться с течением времени?

К чему относится этот термин?

Гендер — это то же самое, что и пол?

Это нечто, тесно связанное с полом, или это нечто совершенно иное?

Возможен ли конфликт между полом и гендером, и если да, то в чем природа этого конфликта?

Как следует поступать в случае, если пол и гендер человека конфликтуют?

Может ли человек пройти через изменение своего пола или гендера и при каких обстоятельствах?

Принято повторять, что по поводу того, как лучше всего понимать природу половых различий, существует множество разногласий. Поэтому повесив в воздухе эти вопросы, исследователь сам себе отвечает: «В литературе нет четкого мнения о том, как лучше ответить»20.

Постановка таких вопросов в научной среде больше похожа на пропаганду, чем на попытку сформулировать действительно актуальные проблемы. Частое повторение этих вопросов постепенно легитимизирует их в общественном сознании, и ощущение противоестественности размывается, уступая место покорному принятию этой повестки. Увеличивается количество людей, знакомых с этой темой и воспринимающих ее как что-то совершенно нормальное и здоровое. Противники же популяризации гендерной идеологии безусловно начинают восприниматься как антинаучно настроенные невежды и мракобесы, стоящие на пути свободы и прогресса.

Разумеется, ответы на эти вопросы также разнятся, и в статьях по биоэтике все эти ответы приводятся. Есть авторы, которые, следуя традиционному словоупотреблению, продолжают считать «гендер» и «пол» синонимами и выступают против их разгра-ничения21. Другие авторы утверждают, что такой вещи как гендер не существует, поэтому и термином «гендер» пользоваться бессмысленно22. Однако в большинстве современных дискуссий о поле и гендере эти два термина обычно преподносятся как концептуально различные, даже теми, кто считает, что они неразделимы. Если пол часто рассматривается как биологическая категория, то гендер — как социальнопсихологическая категория, относящаяся к самовосприятию, предпочтениям, поведению, проявлениям, опыту и тенденциям индивида, а также к различным социальным ролям, которые он занимает или должен занимать в силу наличия у него самовоспри-ятия, предпочтений, поведения, проявлений, тенденций и т. д.23

Если применить этот стиль статей, при котором гендерная идеология обсуждается просто в виде большого числа задаваемых вопросов, то может быть, и нам стоит поступить так же и просто озвучить вопросы, которые считаются актуальными для христиан?

Например: стоит ли воспринимать подобный стиль научной корреспонденции всерьез, именно как формат академической науки, или же можно разглядеть за этим некую форму пропаганды, адаптированную для общественного формата биоэтики?

Не является ли такая форма обсуждения вопросов биоэтики, и в частности, вопросов гендерной идеологии, механизмом легитимации гендерной повестки в общественном обсуждении?

Если ответ на предыдущий вопрос положительный, то понимают ли авторы, что они содействуют распространению этой идеологии, а не «ставят вопросы» и «обозначают границы»?

Если этот формат задавания вопросов является единственно допустимым в западной биоэтике при обсуждении вопросов гендерной идеологии, не является ли это свидетельством полной беспомощности секулярной биоэтики как научного инструмента?

Почему не задаются вопросы по существу? Почему все вопросы задаются так, как если бы постулаты гендерной идеологии были уже очевидностью, и осталось разобраться лишь в мелочах?

Почему эти вопросы задаются якобы с точки зрения стороннего наблюдателя, но при этом звучат так, будто этот наблюдатель уже принял легитимность этой идеологии и теперь просто формулирует вопросы, чтобы поместить эту тему в сознание людей, незнакомых с обсуждаемым вопросом (подобно тому, как в форме вопросов с предложением подумать пишутся учебники для начинающих)?

И, наконец, как соотносится написание статей в подобном стиле со знанием о детях, которые приняли решение сделать операцию по смене пола, поскольку им с самого раннего возраста одни говорят, что пол можно выбрать, а другие, что его вообще не существует? О детях и молодых людях, которые после операции, поняв, что произошла непоправимая жизненная катастрофа, покончили с собой?

Печально наблюдать, что даже в посвященных христианской биоэтике изданиях в отношении гендерной идеологии преобладает дух секуляризма. Западные специалисты, конечно, максимально осторожны в высказываниях, поскольку находятся под идеологическим гнетом гендерного фундаментализма, и мы не знаем, как сами повели бы себя на их месте. Политическое давление по этой теме настолько интенсивно, что критика гендерной идеологии в Америке приравнивается к преступной деятельности. Никакое даже кулуарное обсуждение в рабочих коллективах просто невозможно, поскольку можно запросто лишиться должности без возможности дальнейшего трудоустройства.

В случаях, когда секулярная точка зрения не доминирует явным образом, используется псевдонейтральная позиция. Авторы в таких случаях предваряют работу стандартным утверждением, что они просто помогают разбираться в сложном вопросе, или указывают возможные способы, чтобы сделать это в будущем. На деле же зачастую берется некий тезис секулярной идеологии (который в превентивном порядке недвусмысленно утверждает свою истинность), после чего авторы с необыкновенным пиететом констатируют, до чего же сложная это тема и как нелегко во всем этом разобраться. Если же при обсуждении затрагивается точка зрения, свойственная традиционному христианству, то непременно проводится граница между областью прогрессивных взглядов, и областью традиционного христианства. Оказывается, существуют специальные требования, которые христиане должны выполнять, чтобы быть допущенными к биоэтическим дебатам. Из этих требований принципиальными представляются два.

Во-первых, сторонник традиционной парадигмы должен четко сформулировать свои определения пола и гендера, четко и убедительно аргументировать конкретную онтологию человеческой личности, которая соответствует этой парадигме.

Во-вторых, он должен «выучить язык современных дебатов на эти темы, чтобы лучше понять различные разновидности прогрессивной парадигмы и основные мотивы, которые можно привести для их поддержки. Только после этого сторонник традиционной парадигмы сможет определять и защищать свои взгляды на пол и гендер с необходимой убедительностью и ясностью»24.

Разделение на пол и гендер повлекло за собой не терминологическое, а социальное и морально-нравственное разобщение между биологическим полом и внутренней дисциплиной каждой личности, которая на основании образа жизни и мыслей, присущих каждому полу, формирует отношение человека к самому себе и окружающим, а также отношение человека с самим собой и с окружающими, что в конечном счете определяет жизнь и судьбу каждой личности.

Сторонники гендерной идеологии как аксиому используют тезис о том, что на фоне интенсивного «развития общества» и глобализации современному человеку якобы приходится все чаще сталкиваться с проблемами выбора при определении собственной «гендерной идентичности». Однако на деле человек чаще сталкивается не с проблемой выбора, а с утверждением о том, что он с этой проблемой должен все чаще «сталкиваться». Налицо очередная фальсификация, как и в случае с «глобальным консенсусом», который, как обычно утверждается апологетами секуляризма, существует в обществе по вопросам биоэтики, затрагивающим вопросы пола, жизни, деторождения и смерти. Однако миллионы людей во всем мире принадлежат к традиционным религиозным сообществам, внутри которых ценности и смыслы диаметрально противоположны постулируемым сторонниками гендерной идеологии.

Поэтому как не существует «глобального консенсуса», так же не существует и той реальности, где человек «все чаще сталкивается с проблемой выбора». Единственное пространство, где можно «столкнуться с проблемой выбора» — это область общественного обсуждения гендерной идеологии, полностью контролируемая сторонниками этой идеологии. Фальсификация «глобального консенсуса», как и лживость утверждения о «необходимости определять собственную гендерную роль в обществе» являются идеологическими инструментами, направленными на общественную легитимацию гендерной идеологии и ее внедрение в жизнь традиционных сообществ.

Заключение

Существуют тысячи страниц текстов, посвященных гендерному вопросу, где задаются сотни вопросов, которые якобы существуют в обществе. Исследователи изучают общественный феномен. Анализируют вопросы, которыми, по их мнению, должно озадачиться общество при встрече с этим феноменом. Пытаются выстроить те или иные гипотетические ситуации, в которых люди могли бы встретиться с этим феноменом. Намечают горизонты для следующих поколений исследователей, которые в свою очередь будут задавать вопросы уже по поводу тезисов, содержащихся в этих статьях. Внешне все выглядит вполне наукообразно.

Проблема заключается в том, что это обсуждение не является объективным отражением интересов общества, нуждающегося в ответах на неожиданно возникшие вопросы. Вместо этого обществу предлагается повести себя так, как будто оно знакомо с этими вопросами, они для него чрезвычайно важны, и будто бы в разуме каждого человека существует некий вакуум, пустая ниша, которая нуждается в заполнении. А без этого заполнения человек якобы не является состоятельной личностью. Искусственно создается впечатление, будто люди задыхаются без необходимой информации о том, как им следует себя вести, и гендерная идеология преподносится как глоток свежего воздуха, который оживляет закосневший разум, ранее игнорировавший прекрасные ростки новой реальности, и делает его обновленным, свободным и прогрессивным.

Навязываемая без каких-либо объективных оснований гендерная идеология требует беспрекословного принятия, а обсуждение допускается исключительно в рамках, обозначаемых самой этой идеологией.

Хотелось бы ошибиться, но скорее всего сегодняшний уровень развития западного общественного сознания свидетельствует о невозможности компромисса между секулярной биоэтикой и биоэтикой православного христианства. В сегодняшних условиях биоэтика православного христианства должна быть свидетельством об Истине. Причем свидетельством, транслируемым именно на языке Церкви, без попыток ухода в секулярное смысловое поле даже с благими намерениями «быть понятнее». В противном случае биоэтика православного христианства будет обречена стоять в стороне, «изучать концептуальную местность» и задавать глупые вопросы.

Как сама постановка вопросов, так и наукообразное обсуждение их в рамках биоэтических дискуссий в секулярном смысловом пространстве и с использованием секулярных лингвистических конструкций представляют собой не что иное как идеологический продукт, который агрессивно внедряется в общественное обсуждение.

Несомненно, существует и давно описан ряд объективных нарушений и отклонений как в поведении людей, так и в развитии и строении половой системы, которые подчас требуют медикаментозной или хирургической коррекции. Но это ни в коем случае не означает, что понятие нормы и здоровья должны быть упразднены лишь потому, что существуют отклонения и болезни. Подобное упразднение в первую очередь ударит именно по людям, нуждающимся в помощи и коррекции, поскольку новая идеология утверждает, что никакая помощь им не требуется. Моральнонравственная, а также социальная, психологическая и даже клиническая дезориентация, которые сеет в обществе пропаганда идеи гендера, может привести только к увеличению страданий и расширению общности несчастных людей, разрушающих свои жизни под диктовку адептов этой идеологии.

Отчетливый антихристианский характер гендерной идеологии демонстрирует истинную цель этого агрессивного внедрения. Но для человека, полностью погруженного в секулярную культуру, эта цель невидима и непонятна. Трагедия современного общества заключается в том, что донести до такого человека подлинный смысл происходящего практически невозможно. Немногочисленные попытки это сделать не приносят ожидаемого эффекта, поскольку секулярное смысловое поле исключает христианскую богословскую аргументацию, требуя вести дискуссию в терминах безрелигиозного общения. При попытках перевода христианских смыслов на этот язык полностью утрачивается смысл доносимого «ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Мф 13:15).

C учетом накопленного отрицательного опыта христианской биоэтике как научной дисциплине пора бы уже перестать пытаться перевести свои аргументы на язык антихристиански настроенных оппонентов, чтобы заслужить их внимание и одобрение. Христианская биоэтика должна стать ветвью православного богословия, в противном случае ее ждет профанация и сужение до «одной из точек зрения», изредка и вскользь упоминаемых при обсуждении проблем биоэтики. Следует свидетельствовать о христианском понимании биоэтических проблем, в т. ч. и о различных аспектах гендерной идеологии, на том языке, который оставлен нам святоотеческой традицией, и которым мы, христиане, общаемся друг с другом в Церкви. Все остальное — пустая трата времени. «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф 7:6).