Гендерный оттенок власти

В ластные отношения присущи всем общественным системам и человеческим взаимоотношениям. Философ И. Монина¹ замечает: «Власть отличается от физического насилия тем, что она оказывает воздействие на тело, душу, ум, подчиняет других закону своей воли. Поскольку отношения между людьми постоянно меняются, то же происходит и с властными отношениями». Добиться беспрекословного подчинения субъект может, используя властные ресурсы, среди которых первостепенными являются насилие, богатство и знания. Насилие оказывается наименее действенным средством, особенно в наше время, когда оно стало наказуемым. Вместе с тем оно является оперативным и общедоступным, не требует времени на накопление богатства или усилий для приобретения знаний. Богатство является более гибким средством достижения власти, но требует продолжительного времени для накопления, часто совершаемого не одним поколением людей. Наиболее эффективным ресурсом последнего времени стали знания, поскольку с их помощью человек в состоянии решить задачи, которые могли бы требовать насилия или богатства. Знания дают власть высочайшего качества. Итак, власть тесно связана с подчинением, а при его отсутствии с принуждением, т.е. применением силы в том или ином виде.

АРИСТОВА Марина Вадимовна, – к.т.н., доцент кафедры гендерного образования Современной гуманитарной академии

Появление культа силы связано с возникновением общественного устройства, известного под названием «патриархат», когда мужской пол утвердил свою власть через насилие и контроль над женским. Патриархат – период в развитии цивилизации, когда сила, власть и контроль сильного над слабым диктуют условия жизни в обществе. Патриархат включает систему идей, взглядов, традиций, норм морали, мер ответственности, общественных отношений, этических и юридических принципов, которую общество поддерживает и разделяет, закрепляя во всей системе нормативных регуляторов. В своей известной монографии «Второй пол» французский философ С. Бовуар2 доказывает, что биологическое различие между мужчиной и женщиной вовсе не предполагало их социального различия, отношений подчинения. Такое распределение ролей было навязано им вполне определенными социальноисторическими обстоятельствами. Оно произошло на заре истории, когда за мужчиной в общественном сознании была закреплена роль творца, создателя, субъекта, хозяина, сфера культуры (конструирования смысла жизни), а за женщиной – роль объекта его власти, сфера природы (воспроизводства жизни). Именно при патриархате мужское и женское начала стали осмысливаться в категории «власть/подчинение», в которой первая часть принадлежит мужчине, а вторая – женщине.

Наука в лице ее биологицистского направления, полностью исключая воздействие культуры на человека, пыталась оправдать факт принадлежности власти в обществе исключительно мужчинам тем, что это обусловлено самой их природой. Так, социологи Л. Тайгер и Р. Фокс утверждали, что доминирование мужских особей заложено в специальных биологических программах (биограммах) и характерно для всех животных, в том числе и для человека. Социобиолог П. Уилсон, выискивая аналогии между животными и людьми, утверждал, что предметом естественного отбора являются не только физические, но и поведенческие характеристики. Таким образом, биодетерминизм основан на признании обусловленности различий в социальных ролях и статусах женщин и мужчин их естественными биологическими различиями. В России к биодетерминистским концепциям относится «информационная» теория В. Геодакяна, утверждающая, что в любой эволюционирующей системе действуют два фактора – консервативный и оперативный. Геодакян считает, что генетическая структура женщин устроена таким образом, чтобы накапливать, хранить и передавать информацию будущим поколениям, а структура мужчин приспособлена для поиска и сбора новой информации, отсюда следует, что женщины являются консерваторами, а мужчины – творцами. Из этих информационно-биологических рассуждений автор не боится делать и политические выводы о том, что женщинам не следует изменять своему «природному предназначению». Четкий ответ можно найти у культуролога А. Усмановой: «Да, физиологическое различие первично (и предшествует любому другому – например, социальному различию), но вопрос заключается в том, как культура пользуется этим изначальным биологическим различием, интерпретируя его, закрепляя с помощью различных конвенций, включая его в игру властных отношений».

Французский философ М. Фуко предложил оригинальный подход при анализе власти, который можно назвать генеалогическим, так как он связан с исследованием «обратной эволюции» ее институтов, механизмов действия и способов распространения. Он считал, что власть проявляет себя в случайно сложившихся микропрактиках и биополитике, а главным моментом для нее становится доказательство своей легитимности, которое носит дискурсивный характер. Таким образом, власть носит распыленный, «капиллярный», в терминологии Фуко, характер, а ее генеалогия оказывается фактически генеалогией дискурсов (текстов), институализирующих власть. В итоге современное состояние власти выступает не как закономерный результат борьбы за власть, а как наследие непоследовательной борьбы за легитимацию того или иного режима. Это позволило Фуко сделать естественный вывод о взаимосвязи власти и ее дискурсивного продукта – знания. Политолог С. Ушакин так отмечает ценность работ Фуко: «В них, в отличие от своих предшественников, поддавшихся искушению либо вывести проблему различия между полами за скобки рационального объяснения (например, при помощи концепции бессознательного или концепции метафизического), либо заместить проблематику различия между мужским и женским полом, допустим, проблематикой различия моральных способностей мужчины и женщины, Фуко постарался понять половое разли-чие/различение как институциализиро-ванное следствие возможности дискур-сивно обозначить, картографировать, таксономировать сложившийся режим властных отношений. Именно в связке «власть/знание/сексуальность» и кроется причина популярности Фуко у многочисленных исследователей, пытающихся осознать, как именно историческое многообразие легитимных половых идентичностей и половых практик оказалось сведенным к жесткому противопоставлению нормы и отклонения, с одной стороны, и почему именно эта жесткая сексуальная матрица стала определять социальное местоположение человека, с другой».

Многие ученые считают, что патриар-хатному устройству общества предшествовала иная форма, которую по аналогии с патриархатом называют матриархатом. Однако австралийская исследовательница Р. Айслер доказывает, что до патриархата существовало скорее паритетное общество. О матриархате достоверно известно только, что в нем родство устанавливалось по женской линии (матри-линейность) и дети жили с матерью (мат-рилокальность). Согласно А. Бебелю, материнское право означало равенство всех, появление отцовского права привело к господству частной собственности и порабощению женщины. К всемирно историческому поражению женского пола, по мнению Энгельса, приве- ло появление частной собственности, которая повлекла за собой радикальные изменения: формирование системы разделения труда между мужчинами и женщинами, становление патриархатной моногамной семьи с главенством мужчины (что обусловлено необходимостью передачи мужчинами своей собственности в руки кровным, законным сыновьям) и появление экономической зависимости женщин от мужчин. Философу О.А. Ворониной, правда, совершенно справедливо кажется, что все было как раз наоборот: первоначальный акт агрессии мужчины превратил детей и женщин в его рабов, то есть в семью (слово «семья» – в англ. «family» прямо отсылает к латинскому «familia», что означает «совокупность принадлежащих одному человеку рабов»). Именно этот акт, а не альтруистическое желание первобытного мужчины передать собственность своему кровному сыну (тем более что в древности, по данным этнографов, кровное родство не имело большого значения), способствовали накоплению собственности, которая содействовала утверждению власти мужчин в семье. Отношения власти и собственности имеют, таким образом, не только «вертикальный» (по марксистской терминологии – классовый) характер, но и «горизонтальный» (в современной терминологии – гендерный).

Воздействие на себя мужской власти женщины до сих пор ощущают на трех уровнях: в семье, в обществе (работа/ учеба) и в государстве. Эти уровни являются разными, но взаимосвязанными сущностями, в которых значение женщины уменьшается при переходе от первой к третьей. Исторически сначала власть мужчины над женщиной появилась на уровне семьи, затем в обществе и, наконец, на уровне государства. А вот ослабление этой власти и установление равноправных отношений идет в обратном порядке. На уровне многих государств сейчас приняты конституции, декларирующие равенство полов. Проявления властных отношений в обществе по признаку пола, особенно связанные с насилием, согласно законодательствам многих стран считаются противозаконными и наказуемыми. Наиболее устойчивым бастионом мужской власти остается семья, хотя и здесь достигнут прогресс как в смысле изменения структуры семейных отношений, связанный с появлением биархатных (равных) принципов ее функционирования, так и наказуемос- ти насильственных деяний в отношении отдельных ее членов.

Идея о том, что мужская власть над женщинами осуществляет не только и не столько на видимом уровне (работа/ учеба), но и прежде всего в скрытой от глаз личной жизни (семья) позволила американскому социологу К. Миллетт ввести принципиально иной подход к понятию политики, которая, по ее мнению, носит явно гендерную (в ее терминологии сексуальную) окраску. Она считает, что нормативная модель власти мужчин над женщинами формируется в приватной сфере, а затем распространяется на всю систему отношений между ними. Ей вторит антрополог Г. Рубин, утверждающая, что обмен женщинами в патрилинейных обществах является ключевым моментом поддержания патриархатного порядка в семье и обществе и что именно «гендерная система конструирует два пола как различные, неравные и даже взаимодополняющие, поэтому является системой власти и доминирования». Являясь основным инструментом и частью патри-архатного общества, семья и распределение ролей внутри нее являются прототипами полоролевой социализации. Семья – это своеобразный патриархатный блок внутри патриархатного целого и мощный институт подавления женской личности. Причем, если рабство как общий способ организации производства со временем отпало, то рабство женщин в семье существовало веками: любой самый бедный мужчина так или иначе присваивал и продолжает присваивать в семье и через семью значительную часть труда, времени, сил женщин. Большинство американских специалистов по фамилистике считают, что модели отношений между мужчинами и женщинами в семье организованы социальными институтами и что биологической предопределенности различных супружеских ролей не существует. Отсюда гендер и семья не могут рассматриваться как две различные сущности, поскольку они неразрывно связаны друг с другом и неразделимы.

В России реформы, освободив заработную плату от каких-либо ограничений, кроме рыночных, привели к более высокой оценке мужского труда. Как правило, женщины гораздо чаще мужчин заняты на работах, отличающихся незначительными возможностями карьерного продвижения, невысокой заработной платой и нестабильностью с точки зрения занятости. Более того, даже занимая одну и ту же позицию, женщины получают более низкую заработную плату. Статистические данные по зарплатам в разных отраслях народного хозяйства показывают, что отрасли, традиционно считающиеся «мужскими» (металлургия, горнодобывающая и т.п.) имеют более высокие оклады, чем те, которые считаются женскими (текстильная, пищевая промышленность и т.п.). Это говорит о том, что имеет место неравномерное распределение женщин и мужчин в экономике, т.е. профессиональная сегрегация по признаку пола. Различают два вида сегрегации: один из них связан с неравным распределением мужчин и женщин по отраслям (горизонтальная), другой – с низкой доступностью для женщин престижных профессий и должностей, связанных с ответственностью и принятием решений (вертикальная).

Одним из основных последствий профессиональной сегрегации оказывается неравенство доходов и социальных позиций между полами. Женщины в основном работают на низших неквалифицированных работах, а мужчины преобладают среди «начальников». В конце 80-х гг. прошлого века в нашей стране каждый второй мужчина с высшим образованием занимал какой-нибудь административный пост, а среди женщин таковых было только 7%1. Как следствие этого, до перехода к рынку средний уровень оплаты женского труда составлял 70% от соответствующего уровня оплаты труда мужчин, к 2000 г., по данным Госкомстата РФ, уже только 63,3%. Никак не сказывается на разрыве заработных плат уровень образования женщин. Женщины составляют более половины (56%) лиц с высшим образованием, однако их доходы в целом, по данным независимых исследований, составляют чуть более 40% доходов мужчин. Свою роль играют и гендерные стереотипы, главный из которых – «мужчина должен получать больше потому, что ему нужно кормить семью». Ориентируясь на такого рода представления при невмешательстве государства работодатели назначают женщинам более низкую зарплату, мотивируя это тем, что женщина больше думает о семье и детях, и в связи с этим меньше времени уделяет работе, чем мужчина. Самым значительным фактором разрыва в заработной плате мужчин и женщин является наличие детей, пос- кольку, кроме дискриминации на рынке труда по признаку пола, женщины выбирают менее доходные области занятости и виды работ, стремясь высвободить время для занятий домом, семьей и детьми.

Ярким примером проявления властных отношений, имеющих гендерный оттенок, в сфере экономики является так называемый «стеклянный потолок» – невидимые и формально не обозначенные барьеры, которые препятствуют карьерному росту женщин. Обладая одинаковым либо превосходящим по сравнению с коллегами-мужчинами уровнем профессионализма, женщины останавливаются в карьерном росте чаще всего на уровне исполнителей или становятся заместителями руководителя. Эти барьеры обусловлены как укоренившимися представлениями о второстепенности роли женщин вообще, об ограниченности их способностей, так и страхом успеха, которому якобы подвержены многие работающие женщины.

В заключение хотелось бы отметить особенности нынешней российской государственной власти. Анализ представительства женщин в органах власти разных уровней показал², что для высшего уровня федеральной власти он колеблется от 0% до 10%, для регионального уровня – от 0% до 40%, для органов местного самоуправления – от 0,45% до 62%. Отсюда можно сделать вывод скорей об исключении женщин из высших органов власти, чем об их представленности. Политолог С. Айвазова³ говорит о четком «мужском» профиле российской власти, которая разбалансирована, не способна учитывать ни интересы женщин, ни их особый социальный опыт. В основном мужчины решают, что будет со страной, в каком направлении она станет развиваться. Мужчины принимают законы для женщин, не согласуясь с ними, а женщинам остается лишь выполнять эти законы. Если бы российское государство следовало рекомендациям международных документов, а заодно и своим собственным законам и постановлениям, страна жила бы в другом мире – мире взаимного признания, человеческого достоинства, гендерного равенства.