Геро фон Мергарт и российское археологическое научное сообщество 1920-х гг

В последние годы российским исследователям стали доступны документы ученого, прямо или косвенно связанные с отечественной археологией. В первую очередь это переписка Геро фон Мергарта с русскими коллегами из личного архива ученого в Марбургском университете и с европейскими археологами – А. М. Тальгреном, Э. Х. Миннзом, Ф. Ганчаром и др.1, которая тесно связана с проблематикой археологии Северной Евразии. Причем с истинно немецкой педантичностью Г. фон Мергарт хранил черновики своих писем и ответы его корреспондентов, что порой позволяет воссоздать полноценный эпистолярный диалог ученого с собратьями по археологическому цеху.

Все эти материалы постепенно вводятся в научный оборот. Так, опубликована большая часть переписки Г. фон Мергарта с Г. П. Сосновским ( Вдовин и др. , 2012; Детлова , 2014), Б. Э. Петри ( Детлова, Макаров , 2009), М. П. Грязновым ( Детлова, Кузьминых , 2014), ждет своего часа переписка австрийского археолога с С. А. Теплоуховым. Кроме того, вышли статьи, освещающие отдельные эпизоды взаимоотношений Г. фон Мергарта с крупнейшими фигурами российской археологии 1920-х гг. – А. А. Спицыным ( Детлова , 2008) и В. А. Городцовым ( Детлова и др. , 2014).

Напомню вкратце, кем был Геро фон Мергарт и как он оказался в России. Он родился 17 октября 1886 г. в родовитой австрийской семье в небольшом городке Брегенце на границе с Германией и Швейцарией, получил отличное образование в иезуитской гимназии и Мюнхенском университете (1908–1913 гг.), который закончил дипломированным геологом. Интерес к первобытной истории зародился у Г. фон Мергарта еще в годы учебы. В течение нескольких семестров он слушал лекции самых известных в то время европейских археологов Я. Хайер-ли, М. Гернеса, П. Райнеке. Тогда же он написал одну из своих первых работ по керамике альпийских областей ( Merhart , 1912). Увлеченность археологией стала глубже во время работы в Мюнхенском антропологическом собрании под руководством одного из ведущих антропологов Германии И. Ранке.

Карьеру молодого специалиста прервала Первая мировая война. Геро фон Мергарт, до мозга костей не только ученый, но и патриот, без колебаний идет на фронт. 10 декабря 1914 г. в Галиции он попадает в русский плен. Так заканчивается первый акт жизненной драмы австрийского археолога, и начинается его «сибириада» – скитания по лагерям для военнопленных, пребывание и жизнь в Сибири. В 1915 г. он находится в Новониколаевске (современном Новосибирске), затем его переводят в лагерь в поселке Антипиха под Читой, а в 1916 г. – в Канск. После неудачной попытки перевестись в Иркутск к профессору Б. Э. Петри, в 1919 г. ему удается получить место в Красноярске в Музее Приенисейского края (ныне Красноярский краевой краеведческий музей). Сначала он выполняет обязанности реставратора археологического отдела, а с января 1920 г. возглавляет отдел. Масштаб его работ по меркам современных исследований не кажется слишком внушительным. Но если принять во внимание обстоятельства, при которых ему пришлось трудиться (незнание языка, острый дефицит литературы и необходимых для работы средств, крайне сложные бытовые условия, политическая нестабильность и т. д.), то ситуация предстает в ином свете. За краткий срок своего пребывания в Красноярске ученому удалось сделать многое. Это:

• 1.    Инвентаризация, классификация, обработка и реставрация археологических коллекций Красноярского музея, а также частично фондов Минусинского и Енисейского музеев. Многими известными в России специалистами (в частности, С. А. Теплоуховым (письмо от 3.10.1920) и Б. Э. Петри) было отмечено высокое качество произведенных Мергартом реставрационных работ.

• 2.    Существенное пополнение фонда древностей Красноярского музея и библиотечного фонда музея, в том числе и собственными коллекциями и кни-гами².

• 3.    Разработка концепции и рекомендаций по подготовке будущей экспозиции по древней истории. Экспозиция 1922 г. создавалась в соответствии с этими указаниями.

• 4.    Создание и частичная реализация программы археологического изучения Приенисейского края, а также первенство в открытии новых палеолитических стоянок летом 1920 г. В результате его совместных с Г. П. Сосновским работ их количество возросло с 12 до 20, а также существенно расширился ареал палеолитических памятников в долине Енисея.

• 5.    Выход в свет его работ «сибирского цикла» ( Мергарт , 1923; Merhart , 1923a; 1923b; 1924a; 1924b; 1926; 1928; 1929; 1958; 1960).

Наиболее полно, на мой взгляд, вклад Геро фон Мергарта в изучение бронзового и раннего железного веков проанализировал Ю. Г. Белокобыльский (1986. С. 119–132). Им отмечено, что впервые на своеобразие памятников (могильник у д. Андроново на Енисее), объединенных впоследствии в андроновскую культуру, обратил внимание именно Г. фон Мергарт. Кроме того, австрийский ученый выделил «в самостоятельный очаг культуры бронзы красноярско-канскую лесостепь и тайгу», сделал «важный хронологический вывод об одновременном существовании сибирских культур эпохи бронзы (VI в. до н. э. – VII в. н. э.3)» (Там же. С. 123, 124), выделил минусинскую культуру бронзовой эпохи в самостоятельную, «отличную от соседних культур», дал ее характеристику и «проследил основные этапы ее развития» (Там же. С. 131). К числу заслуг Г. фон Мергарта Белокобыльский относит также «широкое использование им сравнительного метода» (Там же) и формулировку ряда проблем, «получивших в последующем развитие в работах советских и европейских археологов» (Там же. С. 132).

Значительное влияние Г. фон Мергарта на развитие отечественной археологии отмечено и Л. Ю. Китовой. Благодаря работам Г. фон Мергарта на Енисее «начали активно исследоваться памятники эпохи палеометалла» (Китова, 2007. С. 52). Именно он познакомил сибирских исследователей «с совершенно противоположными взглядами на культурно-исторические процессы в древности на территории Сибири» (Там же. С. 169). Одним из первых Г. фон Мер-гарт «наметил предварительную схему развития культур» и первым в сибирской археологии «ввел в научный оборот термин “культура”» (Китова, 2007. С. 59)4. А его книгу «Бронзовый век на Енисее» (Merhart, 1926), представляющую первое в сибирской археологии «крупное исследование, целиком посвященное бронзе среднего Енисея» высоко оценили не только коллеги Г. фон Мергарта, но и современные ученые (Белокобыльский, 1986. С. 130).

По мере того как менялся диапазон исследований Г. фон Мергарта (от палеолита до раннего железного века), расширялся и круг его знакомств, география контактов с русскими коллегами, в первую очередь, с сибирскими археологами. Лидером среди них по количеству писем является Г. П. Сосновский (эта переписка насчитывает 20 писем 1920–1929 гг.); затем следуют Н. К. Ауэрбах (9 писем 1925–1929 гг.), Б. Э. Петри (8 писем 1919–1927 гг.), С. А. Теплоухов (5 писем 1920–1929 гг.)5.

Летом 1921 г. по пути на родину Г. фон Мергарт останавливался в столичных городах, где встречался со многими выдающимися учеными того времени: Д. Н. Анучиным, В. А. Городцовым, А. А. Спицыным, П. П. Ефименко. С другими коллегами он познакомился заочно, по переписке, по возвращении в Австрию, а затем после переезда в Германию. Так было с П. С. Рыковым (4 письма 1928–1930 гг.), М. П. Грязновым (3 письма 1927–1930 гг.), А. В. Шмидтом (2 письма 1925–1927 гг.), Б. С. Жуковым и П. Д. Рау (по одному письму, соответственно 1926 и 1929 г.). Часто знакомство происходило по рекомендации известного финского археолога А. М. Тальгрена, многолетнего друга и корреспондента Г. фон Мергарта. Так, по совету Тальгрена в 1925 г. Г. фон Мергарт обратился к А. В. Шмидту, сотруднику Музея антропологии и этнографии АН СССР, с просьбой уточнить некоторые важные сведения, необходимые для его исследования о бронзовом веке на Енисее, и справился о возможности приобретения фотоснимков интересующих его предметов из коллекции музея. На эти вопросы Шмидт дал исчерпывающие пояснения (письмо от 19.06.1925). В другом письме (03.11.1927) он поблагодарил Г. фон Мергарта за присланные книги о бронзовом веке на Енисее, а также подробно проинформировал его об археологических исследованиях в СССР.

В некоторых случаях посредниками в установлении контактов выступали российские археологи. Наладить связь с Б. С. Жуковым в начале 1926 г. Г. фон Мергарту помог Н. К. Ауэрбах. Для австрийского археолога важен был книгообмен с Институтом антропологии при 1 МГУ. В архиве Г. фон Мергарта сохранилось единственное письмо Б. С. Жукова (02.03.1926): Борис Сергеевич сообщает, что ведет «преподавание палеоэтнологии по Антропологическому Институту Московского Университета и в последние годы особенно занят, помимо разработки ряда проблем неолита и ранне-металлических культур, разработкою вопросов полевой, лабораторной и музейной палеоэтнологической методики», подчеркивая при этом, что работает «в ином уклоне по сравнению с московскими археологами». Б. С. Жуков также уведомляет Г. фон Мергарта о повторной высылке некоторых своих работ по неолиту и статьи «Неолитическая стоянка близ с. Льялова Московского уезда» (Жуков, 1925) и со своей стороны просит коллегу поспособствовать в налаживании связей с издательствами Австрии с целью получения зарубежных профессиональных периодических изданий.

С рядом российских ученых отправной точкой в завязывании переписки послужил выход в свет самого известного труда Г. фон Мергарта «Бронзовый век на Енисее» ( Merhart , 1926). Так было в ситуации с П. Д. Рау и М. П. Грязновым. В обоих случаях инициаторами переписки были молодые российские археологи. Единственное письмо П. Д. Рау не датировано, но по содержанию его можно отнести к 1929 г. Из него следует, что Г. фон Мергарту послана публикация о погребальных памятниках раннего железного века на Нижней Волге ( Rau , 1929). Пауль Давидович выражает восхищение книгой о бронзовом веке на Енисее, читая ее, «как сектант из Библии». С прискорбием руководитель археологического отдела музея немцев Поволжья упоминает о смерти в 1929 г. М. Эберта, редактора известного европейского энциклопедического издания «Reallexikon der Vorgeschichte», «чье суждение мне было очень дорого». В связи с этим П. Д. Рау уповает на Г. фон Мергарта как на «единственного в германском языковом пространстве» специалиста в области изучения скифо-сибирских древностей и ответно предлагает свои услуги в качестве консультанта по «южно-сибирским вопросам».

С П. С. Рыковым и Г. И. Боровкой Г. фон Мергарт познакомился непосредственно в Германии. С первым – в 1927 г. в Майнце. В то время Г. фон Мергарт занимал должность ассистента директора Римско-Германского Центрального музея. Музей Майнца обладал уникальной коллекцией гипсовых слепков германских древностей и притягивал к себе всех археологов, посещавших город ( Клейн , 2011. С. 334). Г. фон Мергарт сопровождал П. С. Рыкова при осмотре коллекций музея. За эту любезность Павел Сергеевич сердечно поблагодарил коллегу по возвращении в Саратов (30.12.1928). В других письмах (4 П. С. Рыкова и одно Г. фон Мергарта) речь идет о привычном обмене литературой, в частности, о книге А. С. Уварова «Археология России. Каменный период» (1881), посланной П. С. Рыковым.

В Германии судьба свела Г. фон Мергарта еще с одним выдающимся российским археологом – Г. И. Боровкой. История их взаимоотношений стоит несколько особняком в повествовании. Заочно они знали друг о друге довольно давно: впервые имя Боровки «всплывает» в 1924 г. в переписке с А. М. Тальгреном. Г. фон Мергарт, готовя диссертацию о бронзовом веке на Енисее, часто обращался к публикациям и материалам русских и советских археологов. А так как значительная часть его труда (Merhart, 1926) была связана со скифо-сибирским звериным стилем, то Г. фон Мергарт попросту не мог обойти вниманием исследования Г. И. Боровки. Но при этом в письмах А. М. Тальгрену (22/23.08.1924) он высказывал категоричное несогласие с мнением Г. И. Боровки относительно истоков скифо-сибирского стиля, не признавая в качестве его первичного очага Минусинскую котловину. «В успех Боровки я лично не верю 〈…〉. Я со всем старанием пытался показать, что Минусинск – поздняя окраинная культура и что главная основа мотивов звериного стиля пришла частью с древнего Востока с очень большим опозданием 〈…〉. То, чего хочет Боровка, полностью невозможно 〈…〉. Неужели у него нет уважения к Ростовцеву?» (РОНБФ. Coll. 230.7).

И в дальнейшем эта тема продолжала быть камнем преткновения в диалоге Г. фон Мергарта и Г. И. Боровки. Пока нет никаких свидетельств того, что ученые вели переписку: о нюансах их взаимоотношений известно исключительно из переписки Г. фон Мергарта с А. М. Тальгреном. Так, в письме финскому археологу (25.05.1928), который часто бывал в СССР, Г. фон Мергарт неизменно просил передавать Боровке самые сердечные приветы.

Лично Г. фон Мергарт и Г. И. Боровка встретились в 1927 г. – и опять-таки в Майнце. Тогда же в Германии Г. И. Боровка выступил с рядом докладов, которые имели большой успех и дали импульс для дальнейшего развития советско-германских связей в области археологии (см. подробнее: Тункина , 2008а; 2008б)⁶.

В следующий раз Г. фон Мергарт получил известие о пребывании Г. И. Боровки в Германии от Герхарда Берсу. Директор Римско-Германской комиссии сообщил (25.01.1929), что в январе того года Г. И. Боровка посетил Франкфурт-на-Майне, затем отправился в Мюнхен, но «в начале февраля приедет еще на несколько дней сюда» (Архив РГК). В этом послании также скрыт намек на ухудшение советско-германских взаимоотношений в области археологии и на неудачу в реализации намеченных ранее планов совместной работы: «Если у Вас есть сообщения, о которых Вы не хотели бы писать ему [Г. И. Боровке. – Е. Д.] в Россию, то я в полном Вашем распоряжении. О возможности совместной полевой работы он отзывается довольно скептически. Ведь я сказал ему, что Марр на приглашение Шмидт-Отта7, вопреки своему устному согласию, отказался посылать русских на немецкие раскопки. Кажется, только Виганду8 что-то удалось с Ольвией и, по-видимому, украинский министр культуры также хочет, к не слишком большому удовольствию петербургских коллег, начать совместные раскопки. Было бы хорошо, если бы приехало как можно больше русских и таким образом с ними можно было бы вступить в контакт. Я очень рассчитываю на то, что Вы окажете любезность быть на юбилее русским гидом» (Тункина, 2008б).

Г. фон Мергарт в ответном письме Г. Берсу (01.02.1929) выражает, во-первых, свое полное согласие быть посредником в отношениях с советскими археологами, во-вторых, пожелание пригласить в Германию, в первую очередь, Г. П. Сосновского. Однако эта идея, как и многие другие советско-германские проекты, так и осталась прекрасной мечтой, сгоревшей в пламени политических пожаров. Из русских ученых на юбилее Германского археологического института в Берлине в апреле 1929 г. присутствовали лишь «Б. С. Жуков с докладом о тарденуазских памятниках Крыма и неолите Поволжья и Г. И. Боровка с докладом о греко-бактрийском искусстве в связи с раскопками в Монголии» ( Генинг , 1982. С. 32). П. С. Рыков, который также получил приглашение на этот юбилей, приехать не смог, о чем с сожалением сообщил Г. фон Мергарту (19.02.1929).

Советских ученых напрасно ждали и на конгрессе в Стокгольме в 1933 г. А. М. Тальгрен, сообщая Г. фон Мергарту (26.08.1933) о намерении поехать в столицу Швеции в августе того года, писал, что туда должны приехать Э. Х. Миннз и «быть может, и Теплоухов 〈 … 〉 . Я Вам расскажу, если бравый Сергей Александрович действительно приедет». Однако в следующем письме (13.09.1933) он с сожалением был вынужден констатировать, что «Сергея Александровича, увы, не было 〈 … 〉 . Само путешествие было чудесным, лишь русских и Геро Вальтеровича там не было». Никто в то время и не подозревал, что над головами русских ученых уже сгустились тучи. О страшной участи С. А. Теплоухова, Г. И. Боровки, как и о судьбе других археологов из СССР, Мергарт узнал много позже из различных источников: и от А. М. Тальгрена, и из переписки с немецкими коллегами. Так, доктор К.-Г. Якоб-Фризен, сообщая Г. фон Мергарту о своем замысле издать фундаментальную работу по истории археологии, написал ему (30.03.1937): «По России я сперва обратился в Петербургскую академию, и они мне назвали Бонч-Осмоловского, Ефименко, Грязнова и Лоссовского 〈 … 〉 . Однако я узнал от Тальгрена на конгрессе в Осло⁹, что эти господа больше не работают, может быть, их даже нет в живых. – Тогда я спросил Тальгрена, не желает ли он взяться за доклад по России, а он написал мне: “Есть еще один человек, который разбирается в русской археологии, это господин фон Мергарт из Марбурга, спросите сперва у Мергарта, не хочет ли он поработать над главой о России”».

Этим пассажем я перехожу к еще одной немаловажной роли Г. фон Мергарта в европейском научном сообществе, а именно: быть проводником «русской идеи» на Западе. Не случайно среди массива рабочих записей в личном архиве ученого львиную долю занимают написанные его мелким бисерным почерком рефераты трудов русских ученых: А. В. Адрианова, К. И. Горощенко, Б. В. Фармаковского, М. И. Ростовцева, В. А. Городцова и др. К Г. фон Мергарту постоянно обращались издатели с просьбой либо о профессиональных, либо о научно-популярных статьях на «русскую тему», а также немецкие ученые и коллеги из других стран за консультациями и сведениями о российских древностях. Доводом в пользу авторитетности Г. фон Мергарта в «русских вопросах» служит, к примеру, письмо профессора Л. Шермана (02.03.1932) из альма-матер Г. фон Мергарта Мюнхенского университета с просьбой посодействовать в приглашении легендарного М. И. Ростовцева в качестве визит-профессора с лекцией по скифологии на семестр 1932/1933 г. Г. фон Мергарт с сожалением вынужден был констатировать (12.03.1932), что лично не знаком с Ростовцевым, и отсылает коллегу попытать счастья у более авторитетного А. М. Тальгрена.

Несмотря на то, что к концу 1920-х гг. Мергарт уже практически полностью отошел от проблематики археологии Северной Евразии, на протяжении долгих лет он лелеял мечту когда-нибудь вернуться в Россию и поработать там. Дважды он был очень близок к цели. Первый раз намечалась поездка в Сибирь в качестве участника возможной этнографической экспедиции к малым народам Севера (АМУ. Архив Г. Мергарта. Черновик письма А. Я. Тугаринову от 26.08.1924). Эта затея, увы, успехом не увенчалась. Наиболее вероятной казалась запланированная в 1932 г. поездка на Кавказ, куда Г. фон Мергарта должны были отправить от Марбургского университета. А. М. Тальгрен, разделяя восторг своего друга по поводу предстоящей поездки в письме от 9.12.1932 («Я люблю Кавказ пылкой, личной и совершенно безнадежной любовью, это Вам известно, Ленин Альп! Поздравляю Вас: Вас ждут величайшие приключения»), советует обратиться к профессору Г. К. Ниорадзе, который «говорит по-немецки примерно, как я, и более хороший человек, чем я». К сожалению, план поездки Г. фон Мергарта на Кавказ также не осуществился. Г. фон Мергарт объяснил это тем (01.06.1933), что «возникло некое беспокойство из-за того, что именно сейчас деньги уйдут в Россию, а частично из-за того, что люди боятся, якобы это может повредить моим глазам» (РОНБФ. Coll. 230.7). Больше попыток вернуться в Россию Г. фон Мергарт не предпринимал. К мыслям о Сибири он возвратился лишь в своих воспоминаниях ( Merhart , 1958; Кузьминых и др. , 2007) и мемуарах ( Merhart , 1960). В 1930-е гг. он полностью погрузился в археологические материалы альпийских областей. Да и переписываться было уже не с кем: после репрессий 1930-х гг. и Второй мировой войны в живых остался единственный из его русских корреспондентов – М. П. Грязнов.

1930–1940-е гг. в жизни Г. фон Мергарта можно назвать его «триумфом как учителя и трагедией как ученого». В 1928 г. он становится первым штатным профессором доистории в Германии и начинает преподавательскую деятельность в г. Марбурге-на-Ланне. В эти годы оформляется его научный метод и формируется его научная школа. Однако именно из-за глубокого погружения в лекционный материал и процесс обучения времени и сил для продолжения исследовательской работы не оставалось. В итоге – всего 76 работ и незавершенный труд по доистории Альп. В одном из пронзительных писем А. М. Тальгре-ну (06.04.1934) Г. фон Мергарт сформулировал свою гражданскую и научную позицию: «Когда-нибудь обо мне скажут: это был Учитель и Человек, но до Ученого ему не хватило ни душевных, ни физических сил. И если скажут только это, я буду горд, так как уже за Учителя и Человека я буду бороться изо всех сил 〈…〉. Когда-нибудь мои ученики станут моими книгами» (РОНБФ. Coll. 230.7). Эти слова оказались пророческими: выпускники «марбургской лавочки», в особенности представители послевоенного поколения, оказывали и продолжают оказывать существенное влияние на развитие не только германской, но и европейской археологии в целом. Благодаря их усилиям был основан Евразийский отдел Германского археологического института, в сферу деятельности которого включены совместные исследования с коллегами из России, Украины, Казахстана и других постсоветских стран.

Переписка Геро фон Мергарта с российскими учеными служит ценным источником информации по истории отечественной археологии. Особенно это важно для изучения того периода, когда забвению предавались любые упоминания о контактах с заграницей, когда «горели» и собственные рукописи, и письма иностранных коллег. Работа по изучению и публикации эпистолярного наследия Геро фон Мергарта, связанного прочными нитями с российской археологией, обязательно будет продолжена.