Голосование за радикальные правые партии в Европе: роль культурного изменения и партийной поляризации (часть I)

В Европе, начиная с 1980-х гг. и до настоящего времени, наблюдается быстрый рост крайних правых партий, идеология которых базируется на радикальном национализме и популизме, — расширялись их электоральная поддержка и парламентское представительство. «Возрождение сильных радикальных правых партий и движений составляет одно из наиболее важных политических изменений последних десятилетий в демократических государствах» (Rydgren 2018: 1). Хотя многочисленные исследования способствовали развитию теоретических представлений об этом явлении (современное состояние дел отражено в The Handbook of Radical Right 2018), далеко не все проблемы получили удовлетворительное решение. Одно из важных направлений — сравнительный анализ голосования за радикальные правые партии, предполагающий выявление особенностей общественного контекста, которые способствуют их поддержке со стороны электората с определенными социальными характеристиками и воззрениями. Настоящее исследование осуществляется в рамках этого направления и нацелено на объяснение неодинаковой выраженности в странах Европы социально-культурных различий в голосовании за радикальные консервативно-националистические партии. В первой части статьи предлагается сжатый обзор состояния дел в этой области исследований, а во второй будут представлены результаты эмпирического анализа, посвященного прояснению некоторых из нерешенных вопросов.

Радикальные правые партии на выборах: состояние исследований

Идеологические особенности

Идеология современных радикальных правых партий, как отмечает Й. Ридгрен (Rydgren 2018: 1-2), базируется на этническом национализме (нативизме), получающем обоснование в концепции этноплюрализма, и ксенофобии по отношению к иммигрантам, особенно выходцам из мусульманских стран, несущим, согласно их представлениям, угрозу культурной идентичности и терроризм (см. также обсуждение в Mudde 2007: ch. 1). В ней нередко указывается на необходимость возврата к традиционным ценностям, подчеркивается значимость семейных устоев, выражается требование ужесточения законов и наведения порядка. Характерен для этой идеологии и популизм, обвиняющий элиты в отстаивании собственных узких интересов, космополитическом либерализме, интернационализме, умалении национальных приоритетов, предательстве народа, что проявляется в поддержке ими Европейской интеграции и экономической глобализации.

В Западной Европе к числу известных партий, придержива- ющихся подобной идеологии и объединяемых в одно семейство, относятся, например, Национальный фронт во Франции (FN), Австрийская партия свободы и Альянс за будущее Австрии ( Фламандский интерес (VB) и Национальный фронт (FN) в Бельгии, Датская народная партия (DF), Партия свободы (PVV) в Нидерландах, в Норвегии — Партия прогресса (FrP). Швеция представлена Шведскими демократами (SD), Великобритания — Партией независимости Соединенного Королевства (UKIP) и Британской национальной партией (BNP), а в Германии — это Республиканцы (REP) и Альтернатива для Германии (AfD), в Италии — Северная лига (LN) и Братья Италии (FdI), в Финляндии — Истинные финны (PS). После начала посткоммунистических трансформаций в Центральной и Восточной Европе также появились заметные представители этого партийного семейства — например, За лучшую Венгрию (JOBBIK), Атака в Болгарии, Словацкая национальная партия (SNS), в Литве — Порядок и справедливость (TT), Союз отечества и Res Publica (ISAMAA) в Эстонии, Самооборона Республики Польши (SRP) и Лига польских семей (LPR), Словенская национальная партия (SNS), Либерально-демократическая партия России (ЛДПР) и Всероссийская политическая партия «Родина», Хорватская партия прав (HSP) и в Чехии — Рассвет прямой демократии Томио Окамуры (USVIT).

Все эти партии обозначались разными терминами — «крайние правые» (Golder 2016), «антииммигрантские» (Van der Brug et al. 2005), «радикальные правые» (Kitschelt 1995; Minkenberg 2017; Norris 2005; Rydgren 2007), «популистские радикальные правые» (Mudde 2016; Muis and Immerzeel 2017), «популистские» (Inglehart and Norris 2016), «экстремистские правые» (Arzheimer 2009; Ignazi 1992; 2003; Lubbers et al. 2002). В последней на сегодня книге, обобщающей накопленные об этом партийном семействе научные сведения, ведущие исследователи соглашаются с определением «радикальные правые партии» (The Handbook of Radical Right 2018). В отличие от экстремистских организаций радикальные партии правого толка не отвергают демократического устройства как такового и действуют по его правилам, участвуя в выборах и влияя на политические решения через своих представителей в парламентах и на других выборных должностях, однако они с недовольством относятся к работе демократических институтов, полагая либеральную разновидность демократии неприемлемой. Обозначение этих партий как правых не связано с занимаемой ими позицией в традиционном социально-экономическом идеологическом разделении и указывает на их положение в социо-культурном измерении, предполагающее сохранение «естественных неравенств». Популизм, в отличие от национа- лизма, не является, скорее всего, отличительным признаком данной партийной семьи, хотя входящие в нее организации часто к нему обращаются (Rydgren 2017).

Теоретические объяснения и эмпирические факты

В научной литературе успех европейских радикальных правых партий объясняется рядом причин, которые объединяются в три группы: (a) повышение общественного «спроса» на идеологию этих партий, (b) политические возможности, связанные с институциональным устройством политических систем, а также (c) c особенностями электорального «предложения», обусловленного партийной конкуренцией (о состоянии исследований: Arzheimer 2018; Kitschelt 2007; 2018; Golder 2016; Mudde 2007; 2016; Muis and Immerzeel 2017; Norris 2005; Norris and Inglehart 2018; Rydgren 2007).

«Преобладающим теоретическим основанием, — пишет К. Мудде в обзоре, посвященном причинам подъема популистских радикальных правых, — остается тезис о модернизации, выраженный главным образом в терминах глобализации в исследованиях Западной Европы <…> и трансформации в работах по Восточной Европе» (Mudde 2016: 8). Повышение «спроса» было вызвано, согласно этим теоретическим представлениям, модернизационными изменениями, обусловленными постиндустриализацией или трансформацией и процессами глобализации, которые вели к появлению проигравших в ранее востребованных социальных категориях и новому структурированию политического конфликта в обществе (realignment) вокруг идей, порожденных постиндустриальным культурным расслоением (Bornschier 2018; Golder 2016). Это расслоение складывалось в связи с распространением в развитых индустриальных обществах ценностей «постматериализма» (Inglehart 1977; 1990) и все более отчетливой ответной реакцией на расширение либерального космополитизма, которая вела к укреплению у другой части общества воззрений консервативного национализма (Ignazi 1992). В Восточной Европе феномен радикальных правых также может быть понят в терминах модернизационной теории как националистической реакции на угрозы, вызванные ускоренными социально-экономическими, политическими и культурными изменениями при трансформации государственного социализма в капиталистическую демократию (Minkenberg 2002; 2017: 12). На «спросе» могло отразиться и обострение экономической конкуренции между работниками с невысоким статусом и людьми, получающими поддержку со стороны государства, с одной стороны, и, с другой, иммигрантами, вызванное быстрым ростом численности приезжих и рецессивными явлениями в экономике.

Социетальные изменения, связанные с переходом к постиндустриальному обществу, оказывали влияние и на электоральное «предложение», снижая значимость традиционного политического разделения в социально-экономическом измерении по отношению к социально-культурному противостоянию (Kitschelt 1995), что вело к появлению незанятых идеологических ниш для Новых левых и радикальных правых партий. Кроме того, эти изменения способствовали падению классового голосования и идентификации избирателей с действующими партиями, а также — большему политическому отчуждению и недоверию к властям (dealignment). Это создавало для крайних правых дополнительные политические возможности, порождая электоральную нестабильность и непостоянных избирателей, ориентирующихся не на партийную лояльность, а на собственные интересы (Golder 2016: 488). Сходные явления в посткоммунистических странах могли наблюдаться вследствие неустойчивости партийной системы и ее слабой связи с интересами социальных групп, а также — актуализации культурного конфликта при демократизации и либерализации, создавших возможности для защиты этническими меньшинствами в этих странах своих прав

Таким образом, модернизация создает в обществе струк- турный потенциал поддержки радикальных правых партий, однако для реализации этого потенциала во время голосования необходима его артикуляция политическими партиями и мобилизация избирателей, которая зависит от определяемых институциональными ограничениями стратегий всех игроков в партийной системе и изменения относительной значимости идеологического разделения в традиционном экономическом и новом культурном измерениях (Bornschier 2018: 229).

Эти обобщения в определенной мере базируются на результатах эмпирических исследований, полученных при анализе индивидуальных различий в голосовании за правых экстремистов, а также контекстуальных факторов, характеризующих неодинаковые его результаты в разных странах.

«Спрос»: проигравшие при модернизации и защита традиционных ценностей

СОЦИАЛЬНАЯ ДЕМОГРАФИЯ И АТТИТЮДЫ

Электорат радикальных правых партий, как стало понятно благодаря эмпирическим свидетельствам уже в 1990-е гг., имеет отчетливый социально-демографический и аттитюдный профиль (см., например, Arzheimer and Carter 2006; Lubbers, Gijsberts & Scheepers 2002; Norris 2005): «немалая часть поддержки крайних правых идет от нетрадиционных сегментов рабочего и нижнего среднего классов, обеспокоенных присутствием в своих обществах иммигрантов не из Западной Европы», а также — «мужчин, молодых или пожилых избирателей, тех, у кого низкий уровень формального образования» (Arzheimer 2009: 259). Самой слабой она была у высокообразованных профессионалов, тогда как наиболее склонны к голосованию за эти партии представители рабочего класса (а также мелкого бизнеса, безработных, домохозяек и вышедших в отставку), что может быть связано как с экономическими угрозами, так и с неприятием ими изменений в культуре, ведущих к культурному многообразию и индивидуализации стилей жизни (Kitschelt 2007: 1199). Кроме того, «женщины, как правило, значительно менее представлены среди избирателей радикальных правых по сравнению с мужчинами», хотя причины этого остаются не вполне ясными (Coff2018: 201, 209).

Исследования свидетельствуют, что особенности политического участия в странах Европы связаны с социальными последствиями глобализации (Kriesi et al. 2008; 2012). Представители образованного слоя и «социально-культурных специалистов», выигравшие от глобализации, выступают за культурную и политическую интеграцию и наиболее активны на таких аренах политической активности, как протестные акции и общеевропейские выборы. Однако на парламентских выборах популистским партиям радикального толка, использующим националистические и антииммигрантские лозунги, также удается мобилизовать своих сторонников — тех, кто оказался в проигрыше при глобальных изменениях, включая менее образованных работников, занятых в рабочих профессиях (Dolezal and Hutter 2012; Lachat and Dolezal 2008). В складывающемся политическом разделении общества (cleavage) — противостоянии в культурном измерении, включающем и проблемы иммиграции и мультикультурализма, между Новыми левыми и радикальными правыми партиями — первые получают большую поддержку со стороны высокообразованных «социо-культурных профессионалов» из среднего класса, а националистически настроенные популисты — от промышленных и сервисных рабочих, клерков и владельцев малого бизнеса (Oesch 2012; Bornschier 2018).

В сегодняшнем портрете воспроизводятся многие из указанных черт. «Типичный избиратель крайних правых — это молодой мужчина, с низким уровнем образования, являющийся безработным, занятым своим мелким бизнесом или рабочим», однако «это не обязательно указывает, что эти группы поддерживают крайних правых из-за того, что они являются проигравшими при модернизации» (Golder 2016: 483).

Многочисленные исследования, как сравнительные, так и в отдельных странах, действительно указывают на особую важность аттитюдов к иммиграции (Arzheimer 2011), демонстрируя «снова и снова, что антииммигрантские настроения являются самым важным фактором голосования за радикальных правых» (Arzheimer 2018: 147). Причем было установлено, что склонность рабочих к поддержке этих партий вызывается не экономическим недовольством, а культурным протекционизмом, стремлением защитить национальную идентичность от чужаков (Oesch 2008). В посткоммунистических странах, как и на Западе, — отмечает Л. Бустикова, — радикальные правые партии опираются на мобилизацию против меньшинств, прежде — проживающих в стране, но в последнее время все больше выступая против иммигрантов из неевропейских стран (Bustikova 2018).

БЕСШУМНАЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ

Несколько в ином ключе строится объяснение подъема в последние десятилетия популистских националистических партий, отталкивающееся от теории «бесшумной революции» — культурного изменения в развитом индустриальном и постиндустриальном обществе (Inglehart 1977; 1990; 1997; Inglehart and Welzel 2005).

Успехи «новых» радикальных правых партий в Западной Европе в 1980-90-е гг., согласно теоретической трактовке П. Игнаци, опирающейся на концепцию «бесшумной революции», были связаны с развитием постиндустриального общества и изменениями в культуре, которые выражали нарастающее неприятие происходящих перемен со стороны проигравших при глобализации и постиндустриализации. Подъем этих партий говорит об усилении в развитых европейских странах обратной реакции на распространение постматериалистических ценностей и свидетельствует о разворачивающейся «бесшумной контрреволюции» (Ignazi 1992). «Постиндустриальное развитие Западных обществ и недавние надгосударственные тенденции <…> вели к выделению растущей категории людей, недоверие которых к такому развитию служило причиной их ан-тилиберального (авторитарного), антиплюралистистического (монистического) и антиэгалитарного (ксенофобского) взгляда на мир. Именно этот взгляд предлагается крайними правыми партиями» (Ignazi 2006: 218). Избиратели этих партий «представляют специфический электорат, мобилизованный благодаря чувствам отчуждения от политической системы и неудовлетворенности социально-экономическими переменами при постмодернизации и глобализации, которые они не контролируют и из которых чувствуют себя исключенными. Этот электорат состоит главным образом из самых слабых слоев 'общества риска'» (Ignazi 2006: 217-218). В концепции подчеркивается, что мобилизации этих избирателей способствуют макро и мезо факторы институционального устройства и партийной политики: низкие электоральные пороги вступления партии на политическую арену, ослабление традиционных партийных связей, политизация новых проблем, идеологическая радикализация и поляризация партийной системы.

В недавней работе Р. Инглехарт и П. Норрис (Inglehart and Norris 2016) отмечают, что распространение «постматериалистических» («самовыражения») ценностей, вызвавшее «бесшумную революцию» в развитых странах Запада, способствовало повышению общественной значимости вопросов, связанных с защитой окружающей среды, гендерным равенством, правами ЛГБТ меньшинств, большей терпимостью к разнообразию стилей жизни и многообразию культур, поддержкой демократического правления, отстаиванием фундаментальных прав и свобод. Появились Новые общественные движения и партии, прежде всего — Зеленые, для которых традиционные экономические проблемы стали менее существенными по сравнению с политикой, предполагающей отмеченные культурные преобразования. «Однако распространение прогрессивных ценностей стимулировало в культуре и обратную реакцию у людей, которые испытывали угрозу из-за этих изменений» (Inglehart and Norris 2016: 29; Norris and Inglehart 2018). В последние десятилетия такая реакция становилась все более отчетливой — этой тенденции способствовал приток значительного числа иммигрантов и беженцев из бедных стран, усиливавший у этих людей ощущение утраты традиционных ценностных ориентиров и норм поведения. Анализ данных Европейского социального исследования (ESS, 2002-2014) продемонстрировал, что лучшее объяснение голосования в странах Западной и Восточной Европы за радикальные «популистские» партии дают культурные факторы приверженности участников опросов традиционным ценностям и убеждениям, играющие более важную роль, чем переменные, свидетельствующие об угрозе экономической безопасности человека: «Факты <…> подтверждают, что рост популистских партий отражает, прежде всего, реакцию против широкого спектра быстрых культурных изменений, которые, как считается, разъедают базисные ценности и традиции Западных обществ» (Inglehart and Norris 2016: 30). Отмечается, что усиление этой реакции в последние годы — «бесшумная революция наоборот» — было вызвано снижением экзистенциальной (экономической и физической) безопасности в Западных обществах: повышение благосостояния происходило почти исключительно в наиболее обеспеченных стратах, тогда как у значительной части населения — на фоне огромного притока иммигрантов — снижались реальные доходы и гарантии занятости, что усиливало социальные неравенства (Inglehart and Norris 2017).

Важность модернизационных культурных изменений для появления современных крайних правых отмечает и М. Мин-кенберг, изучавший страны Восточной Европы в сопоставлении с Западной: «Вслед за 'бесшумной революцией' постматериалистического ценностного изменения, новыми общественными движениями и левыми либертарианскими или Зелеными партиями пришла 'бесшумная контрреволюция', материалистическая авторитарная реакция радикальных правых партий и движений» (Minkenberg 2017: 19). В восточноевропейских демократиях также наблюдалась ответная реакция на либерализацию отношения к этническим меньшинствам — рост голосов за популистские правые партии порождался политикой аккомодации, благодаря которой этим меньшинствам удавалось усилить свое политическое влияние (Bustikova 2014).

Анализ социальной демографии и аттитюдов, согласно общему признанию исследователей, имеет ограниченные объяснительные возможности — «полное и удовлетворительное объяснение популярности PRR (популистских радикальных правых — ВС) требует выхода за пределы модели спроса. Она не позволяет понять краткосрочные флуктуации внутри стран или большие различия между сходными в иных отношениях странами» (Muis and Immerzeel 2017: 912).

ВЛИЯНИЕ ОБЩЕСТВЕННОГО КОНТЕКСТА: ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ТРУДНОСТИ, ИММИГРАЦИЯ, ИДЕЙНЫЕ СТОРОННИКИ

Согласно результатам экологического анализа, голосованию за крайние правые партии в Западной Европе способствует высокий уровень безработицы (Jackman and Volpert 1996). Другая работа свидетельствует об обратной зависимости — экономические трудности и безработица снижают поддержку этих партий, ее рост обусловлен распространением политической неудовлетворенности и иммиграцией (Knigge 1998). Популистские крайние правые партии были, согласно еще одному исследованию (Golder 2003), более успешными при высоком уровне иммиграции, но и безработица имела значение, оказывая воздействие в интеракции этим показателем. Анализ целого ряда экономических и других показателей макро контекста, а также развитости институтов социального государства, способных смягчать экономические риски, обусловленные глобализацией, подтверждает, что крайние правые партии получают больше голосов в странах со значительным количеством беженцев, и показывает, что их успехи становятся менее выраженными при высоком уровне социальной защиты, которая имеет не только самостоятельное значение, но и смягчает влияние факторов экономической глобализации и иммиграции (Swank and Betz 2003). Анализ, проведенный П. Норрис, не подтверждает выводов о роли размеров иммигрантского сообщества: «не существует значимой зависимости на национальном (агрегированном) уровне между долей голосов в стране, отданных за радикальные правые партии, и разнообразными индикаторами этнического разнообразия, измеренного как объективно посредством официальных оценок числа беженцев и ищущих убежища, доли людей другой национальности и не имеющих гражданства в стране, так и субъективно через общественное мнение об иммиграции» (Norris 2005:185). При использовании данных, полученных в серии электоральных опросов в нескольких странах, а также агрегированных сведений о безработице и иммиграции в годы выборов (и некоторых политических факторах) было установлено, что первая снижает голосование за крайних правых (Arzheimer and Carter 2006).

Результаты изучения представленных контекстуальных факторов не позволяют, как отметил К. Арцхеймер, подтвердить тезис о вызванной глобализацией этнической экономической конкуренции (Arzheimer 2009: 263), но фактор иммиграции, скорее всего, имеет значение, побуждая к голосованию за крайние правые партии. Обеспокоенность в обществе проблемой иммиграции может усиливать влияние переменных индивидуального уровня — было установлено, что воздействие национальной идентификации в странах Европы на голосование за эти партии становится более выраженным, когда общественное мнение выражает большую озабоченность этнической угрозой (Lubbers and Coenders 2017). В то же время исследование на субнациональном уровне — сопоставление региональных результатов выборов в национальные и европейский парламенты — говорит об отчетливом влиянии на голосование за правых популистов и безработицы, и иммиграции, и неравенства доходов, причем эффекты экономической небезопасности были более выраженными в регионах, которые испытывали быстрый приток иммигрантов (Georgiadou, Rori, Roumanias 2018).

Многоуровневое моделирование, в котором контролировались индивидуальные антииммигрантские аттитюды и политическая удовлетворенность, показало наличие связи между вероятностью голосования за крайних правых политиков и критическим настроем общественного мнения по вопросам иммиграции и состояния демократии, а также — численностью в стране резидентов с не западными корнями (а также некоторых характеристик самих радикальных партий), но не между голосованием и безработицей (Lubbers, Gijsberts, and Scheepers

2002: 364-365). Наличие в стране сегмента идейных сторонников также имеет значение для поддержки радикальных правых политиков: «необходимые условия для электорального успеха антииммигрантских партий — существование заметной группы радикальных правых избирателей, оценивающих партию преимущественно по ее идеологической позиции» (Van der Brug, Fennema, Tillie 2005: 559). Это подтверждает соображение о том, что голосование за правых националистов и популистов является не просто протестным и стратегическим (для указания ведущим партиям на важные общественные проблемы), но происходит в соответствии с их программными установками, разделяемыми определенной частью избирателей.

Политические возможности: институты

Заметные различия между европейскими странами в голосовании за крайние правые партии могут объясняться неодинаковым устройством их политических институтов. Благоприятные для этих партий политические возможности складываются, как было показано в одном из первых сравнительных количественных исследований этой проблемы (Jackman and Volpert 1996), при низких электоральных порогах и в многопартийных демократиях с пропорциональной избирательной системой. Некоторые из дальнейших работ подкрепляют заключение о зависимости электоральных достижений популистских крайних партий от системы пропорционального представительства (измеренной показателем размера избирательных округов) (Golder 2003), однако в ряде случаев такой связи обнаружено не было.

Как свидетельствуют факты, влияние политических институтов на поддержку правых экстремистов «является незначительным». «Хотя есть немало исследований, в которых проверялись институциональные эффекты, — пишет Г. Китшелт, — они, как правило, теоретически недостаточно обоснованы и эмпирически не ухватывают конфигурацию институциональных правил, которая способна оказать существенное влияние на электоральную поддержку таких партий» (Kitschelt 2007: 1193). Он также отмечает, что неоднозначные выводы из анализа политических институтов могут быть обусловлены использованием косвенных показателей, но и «при прямом измерении институтов <…> исследования успеха радикальных правых партий приводят к противоречивым результатам» (Kitschelt 2018: 176).

«Предложение»: партийная конкуренция

В развитых обществах Западной Европы, согласно известному предположению Г. Китшелта, партийная политика последних десятилетий прошлого века стала отражать новый социальный конфликт, в котором сторонникам левых экономических взглядов и либертарианских культурных предпочтений противостоят приверженцы правых позиций в экономике, сочетающихся с авторитарными культурными ориентациями. Появление радикальных правых партий стало реакцией на усиление новых левых, а их электоральные успехи зависели от идеологического конкурентного позиционирования основных политических сил, сближение между которыми расширяло политические возможности для новых радикальных партий правого толка (Kitschelt 1995).

В ряде работ действительно было показано, что на электоральную судьбу радикальных правых партий существенно влияет «политическое пространство», возникающее в результате их конкуренции с ведущими игроками в партийной системе. Так, анализ выборов, проводившихся в континентальной Европе в 90-е годы, обнаружил отрицательную зависимость между долей голосов, отданных крайним правым, и идеологической позицией их конкурента из числа основных партий (по оценкам общественным мнением на шкале левый-правый) — если соответствующая системная партия «занимает центристскую позицию, антииммигрантские партии являются более успешными, чем в том случае, когда идеологическая позиция этого конкурента более отчетливо сдвинута вправо» (Van der Brug, Fennema, Tillie 2005: 561). При сопоставлении нескольких стран Западной Европы также было установлено, что успех крайних правых партий на выборах зависел от конкуренции в политической системе — насколько она способствовала открытию для них политического пространства или, напротив, его закрытию (Koopmans et al. 2005: ch. 5).

Е. Картер выделяет в качестве важных предикторов электорального успеха правых радикалов позицию ближайшей системной правой партии — при сдвиге к центру сильнее становится радикальная правая, а также сближение между основными левыми и правыми партиями (Carter 2005: ch. 4). Согласно еще одному исследованию, в котором контролировались переменные как индивидуального, так и контекстуального уровней, сближение между традиционными партиями, проявляющееся в формировании правительств «большой коалиции», повышает вероятность получения голосов правыми радикалами, однако, в противоречии с описанными выше результатами, очень жесткое отношение основных правых партий к проблеме иммиграции, их сдвиг вправо, эту вероятность тоже повышает, поскольку легитимирует для избирателей заявления экстремистов (Arzheimer and Carter 2006). В Восточной Европе одна из характерных особенностей «радикальной правой мобилизации заключается в наличии склонных к радикализму основных партий. <…> Радикальные правые партии действуют соответственно в гораздо более терпимом окружении и нередко включены в правящие коалиции», хотя это может способствовать и ослаблению их электорального потенциала : 574).

В других аналитических материалах не обнаруживаются подобные зависимости с позицией системной правой партии или с относительным расположением основных партий. Так, отмечает П. Норрис (основываясь, правда, на простом корреляционном анализе), — «нет значимой корреляции между различиями основных левых и правых партий и долей радикальных правых голосов или мест» (Norris 2005: 196). «Результаты показывают, — сообщает М. Лубберс с коллегами, — что дистанция до крайних правых (разность позиций радикалов и партии, которая требует наибольших ограничений, но к радикалам не относится — ВС) не объясняет различий между странами в поддержке правых экстремистов» (Lubbers, Gijsberts, and Scheepers 2002: 364-365).

Б.M. Мегуид выдвинула теоретическое обоснование положения, согласно которому для голосования за «партии в идеологических нишах» («niche party»), такие как радикальные зеленые или крайние правые, важно учитывать не просто партийные позиции, но стратегии основных партий во влиянии на «значимость» поднимаемых вопросов и их «монополизацию» (salience and issue ownership) (Meguid 2005). Так, например, новая партия, занимающая крайнюю позицию по вопросам, остававшимся до этого вне поля политических дискуссий, сможет добиться успеха, если основная партия, не разделяющая такие взгляды, политизирует новое проблемное измерение, заявив о противоположной позиции в этих вопросах. Основная партия делает это для того, чтобы заставить другую системную партию — своего основного конкурента, позиция которого ближе к новой партии и у кого с ней есть общий бассейн избирателей, — занять позицию по поднятой проблеме, что может привести к ее ослаблению вследствие разделения активистов и электората между старой и новой партиями. Эмпирическая проверка теории при анализе голосования за зеленые и радикальные правые партии (17 стран Западной Европы, 1970-2000 годы) показала, что оно действительно зависело от стратегий основных партий по отношению к новой партии, особенно отчетливо повышаясь в том случае, когда оба системных конкурента избирали враждебные стратегии (Meguid 2005). При таких стратегиях происходило, надо полагать, повышение значимости поднимаемых правыми радикалами проблем и их монополизация радикальными партиями.

В исследовании К. Арцхеймера связь между жесткостью позиции основной правой партии и поддержкой правых радикалов не получила статистического подкрепления, но зато было установлено, что «значимость в избирательных программах действующих партий проблем, <поднимаемых> крайними правыми (иммиграция и национальная идентичность), оказывала сильное позитивное воздействие» (Arzheimer 2009: 274). Л. Бустикова показала, что успехи и неудачи радикальных правых партий в посткоммунистических демократиях обусловлены динамикой отношений между этими партиями и партиями, защищающими права меньшинств: повышение значимости проблем идентичности и увеличение партийной поляризации создают условия для мобилизации сторонников крайних националистов (Bustikova 2014). В Центральной и Восточной Европе радикальные правые партии присутствовали на политической арене с самого начала посткоммунистического транзита, но их поддержка то заметно прибывала, то убывала, причем в гораздо большей мере по сравнению со сходными западными партиями. Причина этого, полагает Б. Питлас, изучавший Венгрию, Польшу и Словакию, связана с большей размытостью идеологических границ между системными и радикальными партиями, вследствие чего последние оказываются в неблагоприятных конкурентных условиях, но могут все же добиться успеха, когда стратегии основных партий позволяют им монополизировать важные проблемы, имеющие общественный резонанс (Pytlas 2016). Посткоммунистические преобразования в европейских странах, направленные на создание либеральных демократий и мультикультурных обществ, входящих в ЕС, оказались, отмечают М. Минкенберг и О. Коссак, нелинейными и вызвали ответную реакцию, с особой отчетливостью проявившуюся в политизации проблемы меньшинств и поляризации политического спектра (Minkenberg with Kossack 2015).

Дальнейшее развитие теоретических представлений о значении партийной системы для электорального подъема ради- кальных правых было связано с концепцией двухмерного идеологического противостояния в современной европейской политике. Как показывают исследования, традиционное разделение партий на левые, центристские и правые, отражающее их позиции в социально-экономическом измерении, нуждается в существенном уточнении. Необходимо принимать во внимание и «социо-культурное измерение», отражающее противоположение ценностных предпочтений, определяющих отношение к проблемам иммиграции, закона и порядка, допустимости абортов, гомосексуальных отношений и т.п. (Rydgren 2007: 253). Согласно результатам, полученным Г. Кризи и его коллегами, процессы глобализации действительно привели в развитых европейских странах к реструктурированию политического конфликта — наряду с идеологическим расслоением, в котором противопоставляются ценности государственных социальных гарантий и неолиберальные устремления, сформировалась новая ось политического конфликта, разделяющая сторонников космополитических и националистических воззрений, и актуализация этого конфликта находит отражение как в электоральной сфере, так и в протестной политике и общественных дебатах (Kriesi et al. 2008; Kriesi et al. 2012). Анализ материалов экспертного опроса (Chapel-Hill Expert Survey, CHES, 2014) обнаружил сходную систему идеологических ориентаций партий в странах Европы (Inglehart and Norris 2016).

Рассматривая существующие подходы и исследования, посвященные объяснению электорального успеха правых радикалов в концепции «политического пространства» с учетом позиционирования партий в экономическом и культурном измерениях, Г. Китшелт выделяет несколько ведущих теоретических ракурсов (Kitschelt 2018).

В одном из них сближение позиций основных политических партий в социально-экономическом измерении открывает для новой конкурирующей партии возможности электорального успеха, создавая условия для политизации ею второго, социально-культурного измерения, резонирующего с распространенными в обществе предпочтениями. Занимая крайние позиции по вопросам, связанным с этим измерением, новые партии повышают их значимость для избирателей и подчеркивают важность партийных различий.

В другой теоретической версии предполагается, что основная причина электорального подъема радикалов связана с расхождением между основными партиями во втором измерении — они обращаются к вопросам гражданства, иммиграции и национальной идентичности, пытаясь получить голоса новых избирателей, однако недооценивают последствия политизации этих вопросов — появления благоприятных условия для партий, которые начинают выражать по ним радикальные взгляды.

Еще в одном ракурсе также указывается на расхождение между ведущими партиями во втором измерении, однако считается, что в этом случае стратегия, предполагающая акцентирование различий по социо-культурным вопросам, таким как, например, мультикультурализм, направлена на разделение и ослабление электората основного конкурента, часть которого начинает поддерживать более радикальную новую партию.

Обобщающая формулировка теории партийного пространства соединяет охарактеризованные версии и предполагает, что условия, способствующие успеху на выборах правых радикалов, включают не только сближение позиций основных партий в первом измерении по вопросам экономического распределения, но и расхождение между ними во втором измерении, характеризующем отношение к проблемам национальной идентичности и политического управления. «Сближение традиционных партий в социально-экономическом измерении, — пишет Китшелт, — делает избирателей индифферентными к предлагаемым альтернативам и снижает их мотивацию к отслеживанию партийных позиций в этом измерении. А партийная поляризация по вопросам второго измерения (таким, как иммиграция) снижает затраты на поиск различий между партиями в предлагаемой ими политике, что может объяснять поддержку новой партийной альтернативы» (Kitschelt 2018: 175).

Состояние исследований: обобщение

Изучение индивидуальных различий в голосовании за радикальные правые партии в Европе позволило выявить достаточно отчетливый социально-структурный и демографический профиль их избирателей. Среди них с большей вероятностью можно встретить мужчин, чем женщин, молодых людей, тех, у кого невысокий уровень образования, неквалифицированных и квалифицированных рабочих, офисных работников с рутинными функциями. Представители этих категорий могли пострадать в результате модернизационных процессов, протекающих при переходе к постиндустриальному обществу, и глобализации, в том числе и из-за растущей конкуренции с иммигрантами за экономические блага и поддержку социального государства. В странах, где особенно много приезжих, поддержка радикальных правых партий действительно выше, однако влияние на нее показателей состояния экономики, таких как уровень безработицы, остается под вопросом — имеющиеся работы не приводят к однозначным выводам.

Анализ аттитюдов, влияние которых проявляется с гораздо большей отчетливостью, чем социальной демографии, свидетельствует, что ключевыми переменными, объясняющими, кто голосует за радикальных правых политиков, является негативный настрой по отношению к иммиграции, а также политическая неудовлетворенность и приверженность консервативным ценностям. Причем при контроле этих культурных факторов значение экономических и структурных различий существенно снижается. Люди с относительно невысоким общественным статусом голосуют за правых радикалов в значительной мере потому, что именно нижние слои разделяют антииммиг-рантские взгляды, привержены националистическим идеям и склонны к ценностному консерватизму, поддерживая ужесточение законов и наведение порядка, традиционные нормы семейных и сексуальных отношений и выражая конформизм по отношению к власти.

Эти факты подкрепляют концепцию «бесшумной контр- революции» — ответной реакции на культурную либерализацию, связанную с распространением — при переходе к постиндустриальному обществу — «постматериалистических» ценностей. В Центральной и Восточной Европе сходную реакцию могли вызвать быстрые и беспрецедентные по масштабам процессы посткоммунистических трансформаций. В то же время, теория консервативной контрреволюции нуждается в дальнейшем обосновании, поскольку подтверждающие ее результаты связаны с индивидуальными различиями взглядов и ценностных предпочтений, тогда как роль собственно культурного изменения — неодинакового продвижения европейских стран в направлении принятия либеральных ценностей — остается, насколько нам известно, все еще без внимания.

В Европе последних десятилетий появился повышенный «спрос» на идеологию радикальных националистов и популистов, однако социально-культурные дифференциации взглядов людей не позволяют объяснить, почему при сходных уровнях общественного развития в одних европейских странах за них голосуют намного больше избирателей, чем в других. Главное направление при исследовании этой проблемы было связано с теорией политических возможностей.

Высказывались соображения, что электоральные успехи радикальных правых партий зависят от устройства избирательных институтов — благоприятные для них условия складываются в системах с пропорциональным представительством и другими регуляторами, создающими для небольших или новых партий равные возможности конкуренции с системными игроками. Эмпирические результаты не позволяют подтвердить это соображение — эффекты оказались слабо выраженными и неоднозначными.

В другом подходе в центре внимания оказалась партийная конкуренция. В рамках теории «политического пространства» предполагалось первоначально, что успех правых радикальных партий зависит от идеологической позиции их основного конкурента — системной правой партии, а также от сближения позиций основных левых и правых партий. Чем больше дистанция между радикалами и конкурентами, и чем меньше отличаются системные левые и правые, тем легче новым националистическим партиям завоевать голоса избирателей. Анализ эмпирических данных снова дает противоречивые результаты. В новой формулировке акцент смещается на вопросы монополизации такими партиями соответствующих проблем и их значимости в партийной системе. В своей сегодняшней форме теория предполагает, что партийное противостояние происходит в двух основных измерениях — экономическом и социо-культурном. Благоприятные для радикальных националистов и популистов условия возникают при сближении позиций системных левых и правых партий по экономическим вопросам, ведущей к снижению их значимости в партийном противостоянии, и поляризации партийной системы в культурном измерении, сопровождающейся, напротив, ростом его значимости, что вызывается стратегиями партий по завоеванию голосов избирателей. Отдельные работы, в которых использовался такой концептуальный подход, показывают, что он приводит к интересным результатам, когда с помощью двойственной партийной конкуренции объясняется склонность индивидов с определенными социальными характеристиками к голосованию за крайних правых.

Поскольку неприятие иммиграции и политическое недовольство — важнейшие из характеристик сторонников националистических партий, нам представляется перспективным уточнить изложенную концепцию политического пространства, соединив ее с анализом индивидуальной склонности к национализму и популизму. Можно предположить, что эта склонность будет особенно сильно мотивировать избирателей к голосованию за правые радикальные партии в тех стра- нах, где невысокая значимость для партийной системы экономических вопросов сочетается с резкой ее поляризацией по культурной оси идеологического противостояния. Такое исследование подразумевает анализ межуровневых интеракций, который позволяют осуществлять статистические методы многоуровневого моделирования.

Таким образом, результаты исследований, нацеленных на проверку предположений, связанных с теориями «спроса», «предложения», «институтов» неоднозначны. Отмечалось, что противоречивость может быть связана с тем, что наборы переменных, характеризующие эти теории, рассматривались как дополнительные, тогда как их следует анализировать в интеракциях друг с другом: «Продвижение вперед, — отмечает М. Голдер, завершая недавний обзор 'Крайние правые партии в Европе', — станет возможным при признании сущностного взаимодействия между факторами, действующими со стороны спроса и со стороны предложения» (Golder 2016: 493-494). Именно в таком ключе осуществлялся нами эмпирический анализ отмеченных выше проблем, связанных с влиянием на голосование за правые радикальные партии индивидуальных различий во взглядах и контекстуальных социетальных факторов культурного изменения и сокращения-усиления поляризации партийной системы в экономическом и культурном измерениях. Его результаты будут представлены во второй части статьи.