Государственный кредит России в первой трети XIX века и внешние денежные рынки

,

,

Заграничная часть государственного долга России и взаимодействие финансовой администрации с иностранными кредиторами – одна из наиболее значительных политических и экономических проблем истории империи. Недостаток свободных средств в экономике и сравнительная дороговизна кредита в стране стимулировали обращение на внешние денежные рынки правительство и частных предпринимателей на протяжении всего периода Нового времени. В литературе [Блиох, 1882; Бржеский, 1884; Министерство финансов…, 1902] нет полной картины переговоров с иностранными банками об условиях займов первой трети XIX в., как это сделано в публикациях по эмиссиям государственных и железнодорожных бумаг второй половины XIX – начала ХХ в. [Мигулин, 1900 1; Русские финансы…, 1926; Ананьич, 1970; Ананьич, Лебедев, 1999; Лебедев, 2003].

Хронология этой статьи включает абрис займов России времен наполеоновских войн [Ананьич, Лебедев, 1991] и завершается семилетней паузой (1833–1840) во внешних займах, которая служит верхней границей рассматриваемого периода. Наше внимание привлекают проекты внешних займов, состав кредиторов в связи с политикой империи в сфере государственного кредита в период нестабильности денежных рынков, вызванной войнами и революциями первой трети XIX в. С этой целью обратимся к источникам информации в журналах Комитета финансов в Российском государственном историческом архиве (РГИА) и материалам Собрания по истории финансов в России в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Впервые специальное внимание мы уделим связи внешних займов России, посредником в выпуске которых выступал Людвиг Штиглиц (с 1828 г. придворный банкир), с деятельностью в сфере внешней торговли его фирмы «Л. Н. Штиглиц и Ко» 2, занимавшей первое место в России по обороту 1830 г. на сумму 30 млн руб. [Томп-стон, 2008, c. 342].

В начавшемся XIX в. Амстердам всё более уступал первенство Лондону и Парижу. В период наполеоновских войн среднегодовая сумма займов, выпущенных в Амстердаме, упала до 5–10 млн гульденов. Если в конце XVIII в. в Амстердаме выпускалось займов в год до 20 млн гульденов, то между 1814 и 1860 г. – в среднем по 7,5 млн гульденов, и всего в этот период было эмитировано бумаг на 345 млн гульденов. На долю русских займов Гопе пришлась из этой суммы большая часть – 312 млн гульденов [Ibid.]. Современники приписывали падение значения Амстердама как важнейшего денежного рынка наполеоновским войнам и французской оккупации. С 1813 г. Амстердам несколько восстановился, но так более и не стал торговым и финансовым мировым центром.

В декабре 1798 г. в Петербурге было подписано соглашение о британских субсидиях в сумме 225 тыс. ф. ст. первоначально и по 75 тыс. ф. ст. ежемесячно для войны стран Второй коалиции против Наполеона. Речь шла о двух экспедиционных армиях: 45-тысячной англо-русской для вторжения в Голландию, другой, 60-тысячной, – для русско-австрийских операций в Северной Италии. Войска А. В. Суворова достигли успеха в Северной Италии, а высадка русского десанта в Голландии потерпела поражение [Лебедев, 2013, с. 429, 432, 439]. В ходе войны войска Франции последовательно ослабляли инфраструктуру, ориентированную на Лондон, особенно болезненным ударом стал контроль французов над важнейшими пунктами учета торговых обязательств континента: Амстердамом и Гамбургом (который был разрушен). Англия, со своей стороны, захватила у союзной Франции голландской Батав-ской республики Южную Африку. Британские субсидии оставались единственным внешним источником финансирования русского государственного бюджета в это время [Ананьич, Лебедев, 1991].

Екатерининская финансовая система просуществовала около столетия. Она подверглась модификации при стороннике классической экономической теории М. М. Сперанском 3, который после смерти А. И. Васильева в 1807 г. и до 1810 г. (когда министром стал Д. А. Гурьев) практически стоял во главе финансового ведомства и в дальнейшем оказывал влияние [Марней, 2023, с. 151; Романов, 2023, с. 175–187] на политику в финансово-кредитной сфере (в письмах высшим чиновникам и выступлениях в Комитете финансов в 1834–1839 гг.) [Министерство финансов…, 1902, с. 216–217].

Граф Е. Ф. Канкрин, возглавлявший Министерство финансов в 1823–1844 гг., склонялся к протекционизму и инфляционизму (в отношении ассигнаций он противостоял М. М. Сперанскому и Д. А. Гурьеву по изъятию из обращения ассигнаций путем займов, в том числе в рентной форме, и привязки русской кредитной валюты к серебру) [Марней, 2002, с. 131, 137, 144–152]. Е. Ф. Канкрин был практиком, а народное хозяйство России и экономическая политика давали материал континентальной исторической школе экономистов о том, что британская модель не универсальна. Е. Ф. Канкрин занимался проблемами военной экономики и опубликовал несколько работ на эту тему [Нормано, 2010, с. 424–425; Цвайнерт, 2008, с. 82–167]. Е. Ф. Канкрин стремился избегать заграничных займов, но войны империи вынуждали его обращаться к внешним заимствованиям. При Канкрине в 1828–1843 гг. было выпущено два 5 %-х и три 4 %-х займа. Первые три займа 1828–1832 гг. выпускались для покрытия расходов на войны с Персией, Турцией и Польшей [Мигулин, 1899, с. 123–127]. А всего в 1820–1855 гг. Россия выпустила 13 внешних займов на 346 млн руб. 4

В справке, подготовленной, вероятно, в конце 1824 – начале 1825 г., для Ф. П. Врончен-ко 5, директора новообразованной Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов, обозначены займы, выпущенные на европейских денежных рынках с марта 1815 по август 1824 г. За эти почти 10 лет выпустили займы 30 городов и стран: Австрия, Англия, Нидерланды, Парма, Франция, Саксония, Париж, Португалия, Пруссия, Дания, Ганновер, Норвегия, Испания, Баден, Неаполь, Лейпциг, Сицилия, Колумбия (получившая независимость от Испании в 1810 г., в марте 1822 и 1824 гг. выпустила ценных бумаг на 7,25 млн ф. ст. (или 95,7 млн гамбургских банковых марок – валюты Гамбургского банка), Франкфурт-на-Майне, Гессен-Дармштадт, Чили (в 1810 г. получила независимость от Испании), Перу (независимость от Испании получила в июле 1821 г. и выпустила заем на 1,2 млн ф. ст. (т. е. 14,75 млн гамбургских банковых марок) в октябре 1822 г.), фиктивная южноамериканская страна Пояис (Poyais) эмитировала в Лондоне облигаций на 200 000 ф. ст. (т. е. 2 625 000 гамбургских банковых марок), Сардиния, Мальтийский орден, Мексика, Ангальт-Кётен, Бразилия, Греция и Буэнос-Айрес 6. Из общей суммы выпущенных в Европе ценных бумаг на 6 218 150 982 гамбургских банковых марок русские займы составили 251 226 875 марок 7.

В записке 21 января 1826 г. императору Николаю I «Обозрение кредитной системы Российской империи» 8 Е. Ф. Канкрин отметил тесную связь государственного и частного кредита: «Попечительное» (т. е. протекционистское) правительство должно «утверждать» кредит государственный и поддерживать частный. Все срочные и бессрочные долги в 1825 г. по Государственной долговой книге составляли: голландских гульденов – 47 100 000; золотых рублей – 20 620; рублей серебром – 88 656 312; ассигнациями – 253 632 410 руб. Вся сумма государственных долгов в пересчете на ассигнации равнялась примерно 675 936 059 руб. 9 (курс составлял примерно 3,5 руб. ассигнациями за 1 руб. серебром).

В 1818–1819 гг. Царство Польское, созданное после победы над Наполеоном, безуспешно пыталось через варшавского банкира Самуила Френкеля выйти со своими займами на рынки Гамбурга и Берлина (условия были тяжелы: 6 % годовых, и Френкель требовал себе 2 % комиссионных). В 1824 г. планировался заем в Париже, в 1825 г. посол России князь Х. А. Ливен вел переговоры о займе на 42 млн злотых в Лондоне с банкирским домом Райт и Ирвинг. С санкции императора Александра I Френкель в том же 1825 г. обратился и к домам Лаффит и Ко в Париже, Гопе и Ко в Амстердаме, Гольдшмидт и Ко в Лондоне, но получил отказ по причине недостаточной репутации польского правительства. Наконец, в декабре 1829 г. 5 %-й заем под гарантию Российской империи был выпущен группой банкирских домов Берлина, Гамбурга, Дрездена, Франкфурта-на-Майне, Парижа, Вены, С.-Петербурга, Одессы, Познани. Треть займа предоставил Польский банк. Но средства по этому займу достались участниками восстания 1830 г. [Правилова, 2006, с. 50–52, 64, 390–391].

Растущую нестабильность денежных рынков в 1830 г. отражают ответы на вопрос Кан-крина о влиянии на цены фондов предпринятого им уменьшения процентов по русским и иностранным капиталам в казенных банках: Гарман и Ко в Лондоне признавали, что возможность вкладов в банки по 5 %, когда в других странах проценты снижались, имела следствием рост депозитов, тем более, что они были порой выгоднее прибылей в ряде отраслей торговли. Гопе и Ко даже воскликнули: «Мы можем лишь аплодировать мудрости принятой меры, вновь доказывающей обширность ресурсов, которые находятся в распоряжении Министерства финансов могущественной Российской империи» ¹⁰. Снижение процентов в казенных банках вызвало повышение цен на русские фонды, особенно на 6 %-е, номинированные в ассигнациях. Их цена выросла до 78 за 100; котировка гамбургских 5 %-х сертификатов превысила паритет и достигла 102,25 за 100; цена старых займов, размещенных через Гопе, выросла со 105 ³/ 8 до 105,5 за 100; новых – до 105,25 за 100. В то же время рост котировок государственных облигаций остановился в Лондоне и Париже, и там даже появились симптомы спада. А биржа Амстердама переживала оживление от спекуляции, главным образом из Берлина ¹¹.

В апреле 1831 г. придворный банкир Л. Штиглиц сообщал Е. Ф. Канкрину о выполнении его поручения узнать в Гамбурге и других местах Германии, возможно ли в короткий срок собрать минимум 2 млн гамбургских банковых марок. Такой аванс, по словам Штиглица, был уже обеспечен, и после того как правительство примет решение, на рынках Германии «займутся расширением подписки до максимума» при умеренной банкирской провизии в 1,5 % 12. (Заметим, что для польского займа Френкель требовал 2 %.)

Тогда же Ф. П. Вронченко представил Е. Ф. Канкрину записку (которую он получил от Штиглица) с приложением условий капиталистов из Гамбурга по 5 %-му займу в 2–6 млн гамбургских марок (до 9 млн руб. ассигнациями) под залог казенной меди «в штыках» (на полях Канкрин написал: «будет до 460 000 пудов») 13 до ее продажи, которая оставалась бы в распоряжении Штиглица 14. Погашение этого займа было предусмотрено четырьмя равными долями в 1832–1835 гг. 15 На проектируемый заем предварительно подписались (в гамбургских марках): Paréin [Parém] & Co (400 000); Conrad Heinrich Donnert (200 000); Lutteroth & Co (200 000); Salomon Klein (400 000); W. von Halle (100 000); De Chapeaurouge & Co (50 000); H. L. Hesse (50 000); F. A. G. Grote (100 000); John Welh. [Wilh.] Rücker (50 000); L. H. Boux (100 000); F. M. Mutzenbecker (50 000); Jacob Oppenheimer (100 000). Всего минимум на 1,8 млн гамбургских марок 16. Взамен за счет русского правительства контрагентам выдавались бы трехмесячные векселя. В Гамбурге выдачу векселей на участников операции часто употребляли Дания и Пруссия (она в тот момент заключала подобную сделку в Гамбурге через прусский государственный банк Seehandlung).

После рассмотрения вопроса об этом займе в Комитете финансов 17, Е. Ф. Канкрин ответил Л. Штиглицу, что он «проверил это важное дело со всем вниманием», представил императору, который поручил выразить Штиглицу «высочайшее благоволение» за его усилия и сообщить, что это предложение, «будучи затратным для казны, не может быть принято» 18. Е. Ф. Канкрина не устраивали проценты с банкирской комиссией и другими расходами (в год около 8,5 % и более). Кроме того, если Министерство финансов в течение трех лет не успеет продать медь, то оно должно было выплатить авансы из других источников. При этом дом

Штиглиц и Ко должен был быть ответственным перед кредиторами как за залог, так и за платежи 19. Вообще Канкрин заинтересовался возможностью получить заем под залог не проданной меди, но рассчитывал, что операцию можно будет провести на более выгодных условиях. Об этом шла речь в Комитете финансов 20. Однако краткосрочная кредитная операция под залог казенной экспортируемой меди не состоялась.

В анонимной записке (очевидно, Штиглица) «Obsérvations particuliѐres» (которую мы относим к 1831 г.) по поводу нового займа в Голландии отмечалось, что поскольку амстердамские банкиры Гопе и Ко вкладывали в самые критические сроки наиболее значительные суммы – собственно, все свои средства в интересах России – и в течение многих лет вели операции императорского двора, то «кажется справедливым… заключить заем от имени этого дома, если он того пожелает». Автор записки выразил желание «охотно лично отправиться за границу для необходимых договоренностей относительно участников сделки и прочего, при твердом условии предоставить преимущество в операции господам Гопе и Ко. Такой вояж мне кажется необходимым, поскольку невозможно уладить всё это по переписке» 21. Уже 8 мая Комитет финансов рассматривал письмо от Гопе и Ко и от Н. М. Ротшильда из Лондона с предложениями внешних займов. Е. Ф. Канкрин, между прочим, отметил, что военные расходы в 1831 г. доходили до 127 млн руб., а имелось и ожидалось поступлений лишь до 56 млн руб. Дефицит составлял около 70 млн руб. 22 Ротшильд предлагал открыть продолжение займа, который, впрочем, произвел в свое время на публику невыгодное впечатление, в то время как Гопе предлагал новую серию Третьего 5 %-го займа в 20 млн руб. на серебро на выгодных казне условиях (с общими расходами более 6 ¼ %; Гопе было предложено 2 % провизии с нарицательной цены реализованных билетов займа), что и было одобрено Комитетом финансов 23. Было решено «банкиру Ротшильду отвечать отклонительно», объяснив, что еще до его предложения правительство решилось на другие меры, от которых было бы отступать неудобно 24. 14 октября 1831 г. Канкрин получил письмо из Лондона от Н. М. Ротшильда с предложением займа на 5 млн ф. ст. и просьбой указать условия эмиссии. Комитет финансов отметил, что даже в случае окончания займа у Гопе и Ко нужды в новом займе нет, к тому же сам Ротшильд не указал своих условий. Поэтому Ротшильду деликатно ответили, что «правительство предоставляет себе воспользоваться его услугами по другому случаю» 25.

По данным на 6 ноября 1831 г., в Берлине обращались: 5 %-й серебряный заем, размещенный через британского Ротшильда, 5 %-й серебряный заем Беринга и Гопе; Второй 5 %-й Голландский заем, Польские облигации по 300 гульденов. В Гамбурге: 6 %-е ассигнации; займы Ротшильда, а также Беринга и Гопе; Третий 5 %-й заем и польские облигации. В Амстердаме: 6 %-е ассигнации; займы Ротшильда, а также Беринга и Гопе; Третий 5 %-й заем; Первый и Второй Голландские займы. В Лондоне, где капиталисты неохотно инвестировали в иностранные ценности, из русских облигаций котировался лишь 5 %-й заем Ротшильда 26, который был наиболее популярной русской ценной бумагой на всех перечисленных денежных рынках.

9 ноября 1831 г. Ф. П. Вронченко, заметив повышение фондов, выступил с запиской о введении единообразной системы погашения государственных бессрочных долгов. Он предложил Е. Ф. Канкрину направить ее, «испросив на то Высочайшее соизволение, или в Особосекретный о займе комитет или в Комитет финансов, или же прямо, для выигрывания време- ни, в Государственный Совет» 27, т. е. во все инстанции. Но настроение денежных рынков менялось, и Третий 5 %-й заем, в силу общего понижения фондов в Европе, за вычетом расходов принес казне из 20 млн руб. всего 79,32 % (или 15 864 000 руб.) [Бржеский, 1884, с. 196].

23 апреля 1832 г. Канкрин обратился к Гопе и Ко с предложением Четвертого 5 %-го займа на 20 млн руб. серебром. Банкиры ответили, что открыть заем теперь или вскоре было бы весьма поспешно, так как значительная часть Третьего займа оставалась в руках первых покупателей. Поскольку необходимо их содействие и при новом займе, то им следует осторожно внушить, чтобы они прежде продали остающиеся у них бумаги. Прибегнув к эзопову языку, Гопе, говоря о революции 1830 г., предлагали выпускать заем не постепенно, но единовременно. Успех сделки зависел от того, «не последует ли в Европе какой-либо перемены к худшему. Сколь ни желательны перемены к лучшему, но при разгорячении умов в нижнем и частию в среднем классе во многих странах, нельзя льститься возвращением состояния безопасности и спокойствия» 28. Кроме того, голландское правительство, если противоречия с Бельгией не прекратятся, в конце года могло обратиться или к новым займам, или к «принужденным контрибуциям» 29 . При прежних займах предусматривались обстоятельства войны. «Трудность предвидеть… происшествия в такое время, когда не одна мудрость и умеренность правительств управляет судьбою Европы, заставляет прибегнуть к другим условиям для успокоения спекуляторов фондами, так как брожение умов во Франции, в Англии и других землях может иметь самое гибельное последствие для общего спокойствия и для коммерческих и финансовых дел» 30.

Информация источников о реализованных и несостоявшихся внешних займах России свидетельствует о том, что в периоды турбулентности на рынках капиталов во время войн первой трети XIX в. и революции 1830 г. услуги правительству предлагали не только первоклассные банкиры, но и фирмы с более слабым кредитом. Финансовая администрация России, со своей стороны, стремилась сохранять стабильные многолетние связи с традиционными рынками, с лучшими из иностранных финансистов. В деятельности придворного банкира Л. Штиглица мы видим связь посредничества в сфере русского государственного кредита с внешнеторговыми оборотами его фирмы. В 1831 г. гамбургские капиталисты предложили использовать в качестве залога под заем не таможенные доходы русских балтийских портов (что было распространенной практикой), а всю совокупность экспортной казенной меди, которая должна была быть сосредоточена в руках торгового дома Л. Штиглица. Во всяком случае по меньшей мере с 1838 г. (дата первого письма парижскому дому Ротшильдов, с которыми мы ознакомились, но далеко не первого по времени), Штиглиц отправлял большие партии штыковой меди на свой и на общий с Ротшильдами счет 36, которые стали к середине XIX в. мировыми банкирами и крупнейшими торговцами металлами (медью и никелем), а также инвесторами в транспортную инфраструктуру многих стран, в том числе России. И, несмотря на рост финансового значения Лондона с начала XIX в. и постепенного упадка Амстердама, попытки британских конкурентов подорвать монопольное положение банкиров Гопе и Ко в выпуске русских займов в начале 1830-х гг. не достигали цели.