Храмоименование как ценностный выбор и политическая стратегия: О названиях католических храмов в России XVII–XVIII вв.

Названия храмов и часовен, выступая составной частью историко-культурного наследия народов России, несут в себе культурные и конфессиональные коды, свидетельствуют о религиозных предпочтениях населения. Существует немало исследований, посвященных названиям православных храмов в конфессиональном пространстве российских регионов [1, 2], однако попытки изучения католического храмоименования до сих пор не предпринимались. Между тем выбор святых или праздников для освящения престолов в российских костелах способен не только рассказать о религиозных ценностях католиков, но и показать пути развития межконфессионального диалога, от которого зависел успех модернизации России раннего Нового времени. Ксенофобия и неприятие западных «еретиков», свойственные российской культуре допетровской эпохи, мешали модернизации страны, и изучение способов преодоления этой традиционной неприязни по-прежнему актуально для исторической науки. Одним из способов конфессионального сближения выступало наречение церквей в честь христианских праздников, близких и понятных представителям разных конфессий, а также в честь общих святых. Предлагаемая статья своей целью ставит выявление предпочтений в деле католического храмоименования в XVII–XVIII вв., на начальном этапе интеграции католичества в российское культурное пространство, когда риски отторжения западных традиций в России были еще велики. Достижение цели требует решения двух задач: во-первых, уточнения на основе архивных и иных источников названий костелов, во-вторых, изучения их семантики.

Обзор литературы

Специальные работы, посвященные названиям российских католических храмов, отсутствуют. Разрозненные сведения о наименовании приходов и церквей, часто требующие дополнительной проверки и аргументации, содержатся в исследованиях разных авторов, как российских (дореволюционных и современных) [3–6], так и зарубежных [7–9]. Вместе с тем ученые не предпринимали попыток систематизации этих сведений и устранения имеющихся в них противоречий.

Методы исследования

Теоретической основой исследования выступает семиотический подход, конкретно – семиотика языка и коммуникативная теория исторического процесса, обстоятельно разработанные Б. А. Успенским [10]. Соответственно, в качестве основного метода, наряду с классическими средствами исторического познания использовался метод семиотического анализа. Поскольку храмонаименование является формой ценностного выбора, применялся антропологический подход Клайда Клакхона, понимавшего под ценностью «индивидуальное или групповое, осознанное или неосознанное представление о желаемом, которое определяет выбор целей, средств и способов действий для достижения целей» [11, с. 21].

Результаты и дискуссия

Первые католические храмы на Руси, за некоторыми исключениями, не имели каких-то особых «латинских» наименований, выделявших их среди множества православных церквей1. Их посвящали Богородице и общим святым, например, Св. Николаю (хотя нужно иметь в виду, что на Руси культ Мир Ликийских Чудотворца распространился как раз в результате католического влияния). В начале XIII в. в Киеве, на Оболони, при бенедиктинском монастыре действовала церковь Пресвятой Девы Марии [12, с. 39]. В Ладоге в XI–XIII столетиях, как полагают, имелись две католические церкви – во имя Св. Петра и Св. Николая [12, с. 39]. Костел в Смоленске, существовавший в XII–XIV вв., был посвящен Св. Марии, и лишь в Новгороде, благодаря тесным связям его жителей со скандинавским миром, храм имел посвящение исключительно западному святому – Св. Олафу, королю Норвегии [12, с. 40].

С XV по конец XVII столетия в русских землях не было католических храмов. Первая после многовекового перерыва католическая церковь появилась в Немецкой слободе Москвы к 1688 г. и, по-видимому, именовалась Свято-Троицкой [13, с. 126]. По крайней мере, после ее расширения и переделки, произведенных иждивением германского императорского посла Гвариента в 1698– 1699 гг., ее называли костелом Св. Троицы. 23 июня 1699 г. иезуит Франциск Эмилиан в деловом письме сообщал подробности: «Кроме большого алтаря во имя Пресвятой Троицы (так называется церковь), здесь имеется еще престол во имя Св. Креста и Пресвятой Девы; делается еще престол в честь Св. Ангелов» [14, с. 48]. Церковь была деревянной и сгорела в ночь на 4 (15) ноября 1705 г. [14, с. 195], однако в 1706–1707 гг. иезуиты построили новый, уже каменный, трехалтарный костел: «Работы шли быстро, и в 1707 г., в воскресенье, на восьмой день после праздника Святого Игнатия, была открыта новая церковь, освященная, так же как и старая, в честь Святой Троицы» [15, с. 285–286]. Первую мессу в ней отслужили в Троицын день 16 июня 1707 г. [7, с. 268].

Посвящение костела Св. Троице весьма необычно, поскольку Троицкие храмы характерны, главным образом, для православной русской традиции. Они получают распространение с XIV в. в связи с углублением на Руси Троичной идеи – духовно-философской концепции, трактующей Пре- святую Троицу в качестве прообраза Христовой Церкви, ее «горнего первообраза» [16, с. 404–405]. Храмы в честь Св. Троицы были крайне редким, экзотическим явлением в церковной жизни как Православного Востока, так и Римско-католического Запада, но со времен Преподобного Сергия Радонежского превратились в стержень духовной жизни Русского государства. Видение Троицы выступало символом задач культурного и государственного строительства, стоявших перед Московской Русью, и ассоциировалось с ними [16, с. 404].

Почему же московские иезуиты решили посвятить храм именно Св. Троице? В России с давних пор католики считались злостными еретиками, и лишь в конце XVII столетия они получили право публичных богослужений в Москве. Стабильное существование прихода и латинской миссии зависело от умения католиков показать, что их вера не просто сродни православной, а в ментальном и ценностном отношении совпадает с ней. Посвящение костела Св. Троице символически роднило католическую веру с верой «московской», показывало их принципиальное единство. Неслучайно ксендзы Франциск Лефлер и Павел Ярош в челобитной царям Петру и Ивану, поданной в 1695 г., решили прибегнуть к традиционной для православных формуле: «Пожалуйте нас, богомольцев своих, ради в Троице славимого Бога и Пресвятыя Богородицы и всех святых…» [17, с. VI]. Думается, на выбор названия для церкви повлияли и политические события в стране: в 1682 и 1689 гг. духовный оплот России – Троице-Сергиев монастырь – дважды укрывал Петра I от мятежных стрельцов, поэтому Святая Живоначальная Троица (Сам Бог в Трех Лицах) мыслилась как сила, благословляющая юного царя и защищающая его от врагов. Петр I отличался особым почитанием Трех Божественных Ипостасей: на Пятидесятницу 16 (27) мая 1703 г. им был основан Санкт-Петербург, именно Св. Троице он посвятил первый православный храм в новом городе, а затем и Александро-Невский монастырь [18, с. 245, 247]. Своим именем иезуитская церковь должна была выражать духовную и политическую солидарность католиков с царем Петром Алексеевичем.

Разрешение капуцинам основать в Москве монастырь, данное Петром I, привело к закладке в 1706 г. монастырской церкви во имя святых первоверховных апостолов Петра и Павла [17, с. LVI]. Строить ее начали после пожара, уничтожившего деревянный Троицкий костел, причем на том же самом участке Немецкой слободы подле прежней церкви. Неизвестно, была ли эта постройка окончена: иезуиты, сменившие вскоре капуцинов, как отмечалось выше, возвели новый Троицкий каменный храм. Тем не менее, «капуцинское» посвящение церкви Свв. Петру и Павлу не было забыто: в течение XVIII в. (нет сведений, когда именно) католический приход вновь усвоил себе имя Петропавловского. Это следует из поданного Павлу I прошения от 10 июля 1797 г.: «Просит Римской католической в Москве Святых Первоверховных апостолов Петра и Павла церкви настоятель Павел Павлов сын Пешке…» [17, с. LVIII]. На геометрическом плане церковного двора 1807 г. обозначены две каменные католические церкви без названий: одна большая, представляющая в плане латинский крест, и вторая, значительно меньшая по размеру, с полукруглой апсидой, соединенная с жилыми постройками [3, с. 131]. Д. В. Цветаев полагал, что первый храм был холодным (летним), а второй – теплым (зимним) [3, с. 125]. По-видимому, большой костел был посвящен Свв. Петру и Павлу, по нему и именовался приход. Малый храм, возможно, по традиции назывался Троицким, но документально это не подтверждено. Обе церковные постройки сильно пострадали в пожаре 1812 г., восстановлен был только холодный храм, просуществовавший до 1870 г. [3, с. 127].

Посвящение храма Свв. Петру и Павлу вполне традиционно для католиков, отмечающих, как и православные христиане, день первоверховных апостолов 29 июня, только по григорианскому календарю. Известны Петропавловские церкви и соборы в Пражском Вышеграде (XI в.), Бранденбурге (XII в., ныне лютеранская церковь), Монтрее (XIII в.), Брно (конец XIII в.), эльзасском Виссем-бурге (XIV в.), Сиене (XVII в.) и других городах Европы. Тем не менее, традиция посвящать храмы сразу двум апостолам более характерна для Православия, стремившегося уравновесить исключительную значимость Св. Петра, основателя и покровителя Римского Престола, авторитетом «апостола язычников». Имя костела, таким образом, отвечало политическому моменту, так как оказывалось тезоименитым царю Петру, и одновременно должно было казаться привычным в восприятии православных москвичей2. Желание мимикрировать под Православие, по-видимому, было свойственно католическим миссионерам той эпохи. Капуцин Роман писал из Москвы в августе 1720 г. о православных: «наши бороды внушают почтение к нам, потому что по ним здешний народ видит (…), что у нас такие же священники, как и у него» [20, с. 100]. Любопытно, что в папской копии «Жалованной грамоты капуцинам» церковь и монастырь в Москве, к созданию которых приступили в 1706 г., отмечены исключительно как посвященные Св. Петру, а не Петру и Павлу [21, с. 400]. Этот факт повторен и в официальном русском источнике – именном указе Павла I от 11 октября 1800 г., где говорилось: «Государь император указать соизволил, чтобы в католической церкви Св.

Петра богослужение отправляемо было одними иезуитами» [22, с. 338]. Речь шла, конечно, не о петербургском храме [8, с. 41], а о московском.

Наименование инославных храмов Москвы и Петербурга в честь святых покровителей российских монархов стало привычным делом в XVIII в. Этим обычаем западные христиане подчеркивали свою политическую лояльность и одновременно выражали включенность в российский имперский дискурс, если частью последнего считать идею небесного заступничества за персонифицированную власть. Во второй половине XVII в. и в самом начале XVIII в. связь между имянаречением инославных приходов и именами правителей еще не была такой явной, как в «петербургскую» эпоху. Так, построенную силами старой лютеранской общины Москвы каменную церковь, освященную в 1686 г., назвали Свято-Михайловской. В лютеранстве празднику Св. Архангела Михаила и всех Ангелов придается большое значение, но с Архангелом при желании можно было ассоциировать и основателя династии Романовых. Хотя царь Михаил Федорович получил свое имя в честь византийского подвижника X столетия Михаила Мале-ина, праздник Собора Св. Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных на Руси тоже был знаковым, а Архистратиг почитался как главный защитник русских князей и воинов. Новолютеранская церковь в Москве, возведенная из камня в 1694–1695 гг., определенно усвоила имя Свв. Петра и Павла в честь небесного патрона царя Петра, ибо он пожертвовал на ее возведение значительные средства и присутствовал при освящении 3 апреля 1695 г. [23, с. 18]. Однако наименование киркой Св. Анны первой протестантской церкви Петербурга, построенной в 1704–1705 гг. в крепости на Заячьем острове, по-видимому, не было связано с крестильными именами членов царской семьи [24, с. 84]. Великая княжна Анна Петровна, будущая Голштинская герцогиня, тогда еще не родилась, а наречение храма в честь тезоименной святой Анны Иоанновны, племянницы царя Петра и будущей монархини, в той политической ситуации представляется маловероятным.

Впоследствии названия лютеранских церквей новой столицы совпадали с именами правителей России: кирка на Литейном дворе в Петербурге с 1722 г. именовалась Свято-Петровской; заложенный 29 июня 1728 г. на Невском проспекте лютеранский собор тоже посвятили Св. Петру, покровителю Петра II (приход Петрикирхе); новая церковь Адмиралтейской стороны, заложенная в 1735 г. и освященная 26 октября 1740 г., получила имя Св. Анны (Анненкирхе), причем известно, что императрица Анна Иоанновна жертвовала на ее строительство деньги; лютеранская община Васильевского острова и ее храм с 1771 г. стали называться в честь Великомученицы Екатерины, покровительницы императрицы Екатерины II, рав- но как и шведский лютеранский храм, построенный в 1767–1769 гг. [24, с. 93, 106, 113, 130].

Петербургские католики, за одним лишь исключением, следовали примеру лютеран. Первый католический храм города на Неве был деревянным – в 1710 г. его построил архитектор Домини-ко Трезини на будущей Греческой улице. Предположительно церковь была посвящена апостолу Петру. Это логично, хотя ее название так и не выяснено, несмотря на то что Е. А. Самыловская неоднократно ссылалась на документ Святейшего Синода, якобы подтверждающий посвящение церкви первоверховному апостолу [25, с. 254]. Имеется в виду синодальная промемория, датированная сентябрем 1732 г., посланная сенаторам в ответ на их запрос о правовых основаниях для функционирования иноземческих церквей. Е. А. Самыловская прочитала этот источник так: духовным властям поступило прошение от верующих католиков, «обретающихся при церкви Св. Петра» [6, с. 59]. Между тем о святом Петре в тексте не говорится. Проме-мория гласит, что в 1724 г., когда петербургские францисканцы во главе с Якобом Доледжо и капуцины во главе с Аполлинарием спорили за право начальствовать в приходе, члены Синода, по просьбам верующих разных наций, отдали это право Доледжо. Текст выглядит так: «…Синод, слушав (…) приходских людей трех народов, немецкаго, итальянского и французского, доноше-ния, тако ж и поляков особливого прошения, и спорных обретающегося при оной церкви Петра Аполлинария капуцина доношений, и обеим сторонам документов, согласно приговорили: для отправления службы Божией во всем Санкт Питер-бурхе при оной церкви быть ему, Петру Иакову Деолегио начальником» [26, л. 10]. Слово «Петр», которое дважды встречается в тексте, как можно увидеть, представляет собой искаженное «патер» (т. е. священник), а не имя Пётр.

Польский историк Людвик Базылёв полагал, что первый католический храм Петербурга именовался церковью Св. Екатерины Александрийской [9, с. 27], но при этом он не привел источник информации, очевидно путая костелы разного времени постройки. Ромуальда Ханковска, напротив, считала вполне естественным, что изначально костел посвятили Св. Петру, по трем причинам: «…важное значение апостола Св. Петра, название новооснованного города и имя царя – основателя столицы» [8, с. 41]. После смерти Петра I католическую церковь Греческой слободы перестроили и ожидаемо посвятили Св. Екатерине Александрийской – патронессе Екатерины I. Перестройку закончили летом 1726 г., поместив в качестве напрестольного образа барельеф, изображающий великомученицу как Христову Невесту [6, с. 63].

В пожаре, произошедшем в ночь с 24 на 25 июня 1737 г., костел Греческой слободы сгорел, и католики получили новый участок под церковное строительство на «Невской першпекти-ве». Костельные здания на Невском проспекте, очевидно, несколько раз перестраивались, пока в 1740-х годах не была возведена небольшая каменная церковь. Академик Иоганн Готлиб Георги писал о ней следующее: «Католический приход (…) построил себе малую каменную церковь, вместо которой потом помощию здешних и иноземных складчин построил одну из знатнейших каменных в Санкт-Петербурге церквей» [27, с. 280– 281]. Малый костел на Невском проспекте, предшествовавший сохранившемуся доныне католическому собору Св. Екатерины (той самой «знатнейшей» церкви), был посвящен празднику Успения Пресвятой Богородицы. Это следует из допроса, учиненного в июле 1750 г. пономарю (кистеру) церкви Семену Пашкевичу (Пашкееву) по подозрению его жены в проституции: пономарь показывал, что он служит «…при католицкой церкве Успения Пресвятыя Богородицы (…), и оная церковь и ныне имеется в Санкт Питербурхе по Невской прешпективой против дому купца Милютина, что у Серебряного ряда, за прешпекти-вою, едучи в Невской монастырь, на левой стороне» [28, л. 5].

Посвящением храма празднику Успения Девы Марии как раз и была нарушена петербургская традиция закреплять в названиях кирок и костелов имена правителей. Тезоименитой императрице Елизавете Петровне святой считается праведная Елисавета, мать Иоанна Предтечи. Новопостроен-ные православные храмы в елизаветинскую эпоху могли называть в ее честь, например, в 1753 г. императрица присутствовала на освящении церкви Свв. Праведных Захарии и Елисаветы в Кавалергардском полку. Однако католики по какой-то причине назвали свой костел Успенским, а не Свято-Елизаветинским. Возможно, им было известно, что Елизавета Петровна ревностно почитает Пресвятую Владычицу, и они рассчитывали на то, что имя Богородицы оградит их от посягательств на принадлежащий им участок Невского проспекта. Еще в 1744 г. Елизавета Петровна выразила желание удалить инославные храмы с главной улицы города в «отдаленные места» (распоряжение это, однако, так и не было выполнено) [29, с. 277]. Впрочем, допустимо, что выбор названия для костела в данном случае обусловливался исключительно религиозными соображениями. Российские католики издавна отдавали себя под покровительство Небесной Владычицы [8, с. 128]. В Астрахани с петровских времен существовала Успенская католическая община, усилиями которой в 1721 г. был построен большой храм Успения Богородицы [30, л. 23]. В 1734 г. на его месте построили новый деревянный костел того же имени [30, л. 23].

Возведение большого католического собора на Невском проспекте по проекту Ж.-Б. Валллен-

Деламота и под наблюдением А. Ринальди пришлось на время царствования Екатерины II – летом 1763 г. положили закладной камень в фундамент здания, а осенью 1783 г. его освятили в честь Св. Екатерины Александрийской. Екатерина II придавала большое политическое значение строительству собора, и это предопределило его посвящение тезоименитой императрице святой. Академик Георги, будучи лютеранином, в 1790 г. ошибочно называл этот собор церковью Благовещения Богоматери [27, с. 108]. Вероятно, это наименование возникло у Георги вследствие аберрации памяти как искажение имени прежде существовавшего на этом месте костела Успения Богоматери. Или же академик спутал название собора с названием устроенной в нем малой Благовещенской часовни [8, с. 128–129]. Главный престол католического собора на Невском проспекте, посвященный Александрийской Великомученице, никогда не менял своей дедикации, однако в храме имелись два боковых престола, в одном из которых (восточном) был помещен образ Благовещения [8, с. 98]. Именной указ от 18 октября 1800 г., передававший собор в руки иезуитов, определенно называет его «церковью католицкою Св. Екатерины в Петербурге» [22, с. 347].

Следовали ли католики провинциальных городов России правилу посвящать свои храмы святым, тезоименитым правителю или правительнице, определить трудно. Скорее нет, чем да. В Астрахани, как было отмечено выше, при Петре I возвели церковь Успения Пресвятой Богородицы. Название костела в украинском городе Нежине, построенном в 1722 или 1723 г. и сгоревшем в 1760 г., мне неизвестно3. Католическая церковь в Смоленске, появившаяся, по некоторым сведениям, между 1735–1748 гг., была посвящена Божией Матери Ангельской [31].

В Екатерининскую эпоху началось создание немецких колоний в Поволжье, но в силу их численного роста, несмотря на желание колонистской администрации подчеркнуть пиетет в отношении императрицы, храмы не могли посвящать только Св. Екатерине. В поволжских колониях выбор святых и праздников для посвящений церквей был весьма разнообразным, отражая религиозные предпочтения и ценности бауэров, которые, как легко убедиться, особенно почитали Деву Марию. В 1773 г. под Саратовом функционировали четыре костела – в Екатериненштадте, Деготте, Каменке и Семеновке [4, с. 64]. Церковь в Екатериненштадте носила имя Св. Екатерины Великомученицы (единственный случай, когда название колонии и храма связали с «августейшей монархиней»); костел в Каменке – Рождества Пресвятой Девы Марии; в Семеновке (колония Рейтлинг) – Успения

Пресвятой Девы Марии [32, с. 266]. Как называлась самая ранняя храмовая постройка в Деготте (Каменном Овраге), мне установить не удалось. К концу XVIII в. число костелов у колонистов выросло более чем в два раза [32, с. 265–266]. Если в дальнейшем их названия не менялись, то они были следующими: костел Св. Антония Падуанского в Грязноватке (Шукк), Св. Креста в Панин-ском (Шенхен), Рождества Пресвятой Девы Марии в Казицкой (Брабандер), Св. Михаила Архангела в Краснополье (Пройс), Успения Божьей Матери в Тонкошнуровке (Мариенталь) [33].

К концу XVIII в. религиозный ландшафт российских столиц ощутимо усложнился: формировались новые католические приходы, строились латинские часовни, чьи названия отвечали событиям мировой политики. На Малой Лубянке 30 марта 1791 г. освятили деревянную церковь во имя Св. Людовика IX, короля Франции [34, с. 616], почитаемого в качестве небесного заступника за Французское королевство и особенно за династию Ка-петингов-Бурбонов. Новый приход образовался по инициативе французских эмигрантов в то время, когда Людовик XVI готовился к бегству из Тюильри. В 1798 г., в связи с готовящимся избранием Павла I магистром Мальтийского ордена, при Пажеском корпусе в Петербурге основали мальтийскую капеллу Св. Иоанна Крестителя, в дальнейшем называвшуюся церковью. Примерно в то же время в усадьбе римско-католического митрополита Станислава Богуша-Сестренцевича появилась часовня в честь его небесного патрона – Св. Станислава Щепановского, краковского епископа-мученика XI столетия. Эта часовня четверть века спустя гением архитектора Давида Ивановича Висконти превратится в прекрасный классицистический собор.

Выводы

Российские католики XVII–XVIII вв. использовали храмонаименование как средство своей адаптации к местным политическим и культурным условиям. Обыкновенно они посвящали церкви святым, тезоименитым монаршим особам, прославляя российских царей и цариц и выражая солидарность с их политикой. Такой подход к хра-моименованию отражает принципы двойничества (удвоения образа) и эмблематичности имени, характерные для культуры барокко в целом, но особенно ярко проявившиеся в русской барочной литературе XVII–XVIII вв. в связи с распространением жанра тезоименитого приветствия [35, с. 6–7]. Законы жанра, непревзойденным мастером которого был Феофан Прокопович, требовали, чтобы прославление святого переходило в славословие прямому адресату-монарху [36, с. 200]. Католики в России, особенно петербургские, предпочли усвоить эту семантико-прагматическую логику, в результате чего их церкви не только органично вписались в новое, европеизированное российское культурное пространство, но и стали определяющими его объектами. Московские католики, в сравнении с петербургскими, подходили к задачам храмоименования более творчески, на уровне знаков стремясь представить католичество «родным» для русских, апеллируя названиями своих костелов (Св. Троицы и Свв. Петра и Павла) к старомосковским традициям. В целом, ксендзы и миряне, от которых зависел выбор названия, проявляли готовность к поддержанию и развитию мирных межконфессиональных отношений. В тех исключительных случаях, когда не было необходимости или желания называть свои храмы в честь небесных покровителей монарших особ, католики предпочитали посвящать их Деве Марии и Ее праздникам. Названия костелов, созданных в России XVIII в., таким образом, отражают характерную для католичества сосредоточенность на культе Пресвятой Девы.