Художественное воплощение мировоззрения бурятского народа в творчестве П. Малакшинова

В произведениях самобытного бурятского писателя старшего поколения Платона Малак-шинова, в яркой художественной палитре его творчества находит свое выражение мировоззрение бурят. Народное сознание, идущее из глубин веков, отражается в повествовании благодаря доминирующему шаманистско-религиозному мироощущению. С точки зрения ученого, это была «определенная система идей и взглядов о сверхъестественных силах, природе, обществе и человеке. Эта система выступает в форме концепций, часто непоследовательных и противоречивых. Она предстает как высокоразвитый политеизм» [1, с.9].

Писателю удалось передать сохраняющееся в сознании человека понятие непротивопостав-ленности природе, веру в то, что божества неба, земли, воды выполняют разные функции по упорядочению и гармонизации мира: способствуют в добрых начинаниях человека, посылают удачу и богатый урожай или могут наслать беду на род людской за неуважение к высшим силам и нарушение обрядов их почитания. В то же время повесть «Школа в Таряте» и роман «Аларь-гол» отражают переосмысление самим народом вековечных мировоззренческих истин. П. Малакшинов рисует картину жизни западных бурят, живущих в исторически переломное время – в начале 20-го столетия, зарождения в их сознании новых представлений, освобождающих человека от основ многих вековечных заблуждений. В художественной форме писатель дает философское понимание человека как живого, природного существа, который «обладает пластичностью, несет на себе следы биогенетической и культурной эволюции, исторической изменчивости» [2, с.5].

Не случайно в центр повествования писатель поставил человека, все еще находящегося во власти исконно родового воспитания, когда по- читание нойона, старейших рода, шамана, дарги было главным, а народные легенды и предания тесно связывали человека со всем миром. Его герой Дамба Гэлэков – прежде всего типичный образец не претендующего на многое человека, довольствующегося тем, что имеет, живущего своей затаенной надеждой и одновременно мечтой – найти счастливую звезду:

«– А что вы ищете в небе? – задал учитель давно вертевшийся в голове вопрос.

Дамба не ответил, он растерялся как мальчишка, которого застали за баловством, строго запрещенным родителями.

– Счастье ищу, – ответил он помолчав.

– Счастье?! На небе?

– Звезду… – поправился Дамба, чувствуя, что он вконец запутался.

– Звезду? Днем-то?!

– Днем… Да, днем! – осмелел вдруг Дамба. – Да, днем ищу! Ночью ее искать не надо – она сама в глаза идет» [3, с.54].

Герой, человек уже сложившийся, зрелый, но по-детски наивный, чьи взгляды изменить невозможно, так как в нем говорит само знание предков, вековечный уклад жизни всего народа. Это человек, который свое будущее поверяет и проверяет глубинным временным чувством. Глядя на небо, он по-настоящему верит в вечность мирового порядка и в то, что там горит именно для него его счастливая звезда. Ведь легенды гласили о вечности миропорядка, оттого герой П. Малакшинова не мог усомниться и в укладе людей, которые жили по раз и навсегда заведенному кем-то свыше бытийному порядку.

Рядом с таким героем писатель ставит человека, младшего по возрасту, не имеющего столь богатого опыта жизни, но зато обладающего знаниями. Это Тимофей Большаков, учитель Тарятинской школы. Он с детства общался с улусными детьми, работал в голодные зимы у богатых бурят, овладел навыками бурятской речи, узнал иную культуру, быт, нравы и, главное, осознал общее бедственное положение как русского, так и бурятского народа.

Автор не противопоставляет героев друг другу, а, скорее, сопоставляет их. Так как в единой сюжетно-композиционной линии повести и романа герои дополняют друг друга. Каждый из них в определенный момент становится учителем для другого.

Так, если вначале учитель неудомевал и даже несколько поверхностно думал о Дамбе, о его хитрости и трусоватости, то потом все больше стал понимать этого непостоянного в суждениях человека. Именно в ходе общей жизни Тимофей стал осознавать, почему бедные буряты не надеются на лучшее, а пребывают в этом мире как по инерции – что скажет нойон, шаман или дар-га. Поэтому их наивность, необычное поведение больше не приводят учителя в замешательство, как в первый раз: «Встретив испытующий взгляд учителя, выражение лица которого говорило о крайнем изумлении, Дамба решил выложить все правду – иначе учитель подумает еще, что он не в себе: “Дед мой говорил – если днем звезду увидишь, счастливым будешь. Тогда я думал так: буду счастливым, голодным не буду, одежда хорошая будет, дети будут хлеб есть всегда и мясо – через день…”«[3, с. 34-35].

Писатель уделяет большое внимание описанию различных шаманистcких обрядов, ритуалов, тайлганов – жертвоприношения заянам (духам местности), отмечая влияние обычаев и самого шамана на сознание человека. При этом каждый из героев ведет себя по-разному в совершении обрядов. В главном герое писатель отмечает истовую набожность, выражение страха перед заянами, шаманами как проводниками в потусторонний мир, подчеркивает уважение перед древними верованиями своего народа. Дамба с глубоким убеждением соблюдает все религиозные обряды, не допускает и в мыслях страшных греховных нарушений, заставляя окружающих людей, особенно свою семью, верить в силу заянов и правоту шаманов. По его мнению, если кто-то не соблюдает их законы, того потом ожидает суд Эрлен-хана, который, по шаманским верованиям, является главным судьей.

Писатель подробен, детален в описании зарождающихся изменений в сознании человека, чья обыкновенная жизнь прошла в вековечных обрядах и ритуалах, в вере в силу шаманов и в том, что перемены с такими людьми не происходили быстро.

Так, в начале повествования в повести «Школа в Таряте» писатель рисует картину поклонения святой березе, где улусные люди больше по привычке, нежели по обычаю совершают обряд: «Люди оставили на дороге лошадей, привязали их к деревьям, сгрудились под горбатой березой и, вытащив из-за пазухи бутылки с водкой, размахивали ими перед собой, выбивая пробки, брызгали на дерево, а потом пили из горлышка» [3, с.22]. Писатель как тонкий психолог изображает тот момент, когда в народе сначала бессознательно, но закономерно зарождается иное представление, другие мысли по поводу совершаемых ими действий. Сначала улусники согласно сану приветствуют шамана:

«Вовремя прибыл, отец Дарая! – оживилась толпа. – Сюда, отец Дарая! Мы тут служили молебен без вас. Угощали предков-стариков. Пустите, пустите шамана! Пусть подойдет к месту, где старцы наши испокон веков утоляли жажду! Ему, небесному человеку, нельзя проходить мимо святого деревца. Он же шаман в высшей степени! Пихтовую ветку принял ведь от учителя своего!» [3, с.23]. Потом, когда пьяный шаман и злобствующий нойон Шадан высокомерно показывают свою власть над людьми, они молча осуждают их действия: «Люди хмуро глядели в землю: “Взбесились, что ли, нойон с шама-ном!”«[3, с.26]. Писатель верно отмечает присущее народному сознанию чувство правоты, меры в поступках. Герои после совершенного обряда и произошедшего инцидента между шаманом и учителем разъезжаются, вполне осознано скрывая каждый в своей душе сожаление и смущение: «Смущенные улусники уселись на лошадок и отправились вслед за Монхоем, переговариваясь друг с другом, потихоньку возмущаясь поведением нойона, его барским пренебрежением к учителю» [3, с.28].

Процесс пробуждения человеческого сознания в героях писатель изображает постепенно, проводя их сквозь ряд событий, которые начинают по-иному высвечивать вековечный уклад жизни людей. И здесь не случайно автор наделяет своего героя Тимофея Большакова знанием бурятского языка. Общаясь с бурятами на их родном языке, он может понять, почему его собеседникам приходится говорить одно, думая совсем о другом. Подобных примеров в тексте достаточно. Вот один из них: «У меня лошадей – две, – прервал мысли учителя Бата. – Коров, – старик загнул четыре пальца и засмеялся, давая понять, что он доволен жизнью и с ним, с человеком, у которого молока достаточно, можно вести дружбу. Тимофей засмеялся: “А шаман добрый?”. Старик оглянулся, прислушался к тишине в доме, подумал, не сказал ли он чего лишнего. “Домой пора!”, – засобирался он…» [3, с. 71]. В данном случае и читателю понятно, что в Бате говорит не боязнь, а та двойственность, которая порождена условиями жизни.

До приезда учителя ни один из улусников никогда не задумывался об однажды заведенных кем-то порядках, укладе жизни. Не только ученики Тимофея, но и с взрослые стали все чаще задумываться о жизни. Они начинают исподволь, но все увереннее понимать скрытые причины их трудной обездоленной жизни. Подобным примером начавшегося процесса пробуждения является сначала несмелое, но все утвер- ждающееся чувство уверенности в собственных принимаемых решениях независимо от действий шамана и нойона.

Так, главный герой романа Дамба не привык принимать быстрые решения. Но после встречи с учителем, их общих разговоров о жизни, чтения книг внутри Дамбы постоянно происходят душевные изменения: то он излишне молчалив и углублен в себя так, что посторонние думают о нем как о недалеком человеке, то вдруг неожиданно для окружающих разражается целой речью о правильном устройстве жизни. Сам он желает учиться, можно сказать, жаждет новых знаний, о чем говорит в разговоре с учителем: «Люблю ученье. Когда у нас учитель есть, я, как маленький, радуюсь. Хочу все понимать» [3, с.19]. За внешней невозмутимостью героя скрывается внутренняя напряженная борьба человека с самим с собой. П. Малакшинов закономерно ведет сюжет к тому моменту, пока герой однажды не скажет учителю: «”Теперь знаю, что надо. Раньше боялся, сегодня не боюсь”, – Дамба уже забыл об угрозах нойона и не жалел больше, что погорячился» [3, с.112].

Под воздействием бесед c учителем и в других героях начинает зарождаться совершенно иное понимание жизни и своего места в нем. Поначалу люди воспринимают рассуждения багши Тимофея с недоверием, несерьезно относятся к ним. Старик Тархай смеется в ответ на слова багши о том, что за все годы работы он заслужил у Шадана половину его богатства: «А ведь Тархаю хочется верить в эту шутку. Головастый он человек – учитель. И небылицы могут обернуться правдой… Интересную сказку учитель выдумал. Случись, как он говорит, – не только Тархай, но и все люди жили бы, как в сказке…» [3, с.77]. Герой лукавит в этом разговоре с учителем, когда не показывает свое согласие, но чувствует верность слов своего собеседника и боится признаться в правоте убеждений багши даже перед самими собой. Проступающая сквозь строки добрая ироничность писателя доказывает, что хитроумие героя выступает как психологический процесс внутреннего изменения человека.

Медленно, но все увереннее сознание героев повести П. Малакшинова начинает пробуждаться. Так, один из них – Мохосой не отчаивается, а совершенно сознательно отказывается однажды идти работать на нойона, объясняя жене, что он ничего не должен ему: «Учитель-то вон говорит, будто не я Шадану, а он мне должен. Сколько я ему добра сколотил! Работал, не считал. А учитель-то подсчитал. За то, что я наработал Шада- ну за месяц летний, зимой можно трех лошадей купить. А ты – солому просить! Оттого и не хочу идти к нему. Да, однако, сам скоро явится. Работы какие-то начинает. Не обойдется без меня, увидишь…» [3, с.146]. Другой герой, молодой парень Дабалай, окончательно перестает верить в силу шаманских слов и начинает действовать по-своему. Он решается разорить юрту шамана, в которой тот летом всегда проводит обряды. Руководствуется он в этот момент не столько обидой и местью, сколько пришедшей мыслью, что богатство шамана, нойона делает он и люди всего улуса: «Вон какие скирды вдоль усадьбы тянутся. А ведь ни шаман, ни сын его никогда спину не гнут. Соседи да работники потеют здесь» [3, с.153].

Учитель подолгу беседовал и с самым верным работником нойона Шадана бедным парнем Хара-Нохоем. Его речи Хара-Нохой принимал молчаливо, не отвечал согласием. Учитель был терпелив. Он приводил собеседнику причины его безвольного, бедственного положения, убеждал, что когда-нибудь Хара-Нохой не станет нужен хозяину и тот попросту выгонит, а то и оставит верного слугу без оплаты за труд. Парень не осознавал слов учителя до того момента, пока не заболел. И тогда злой умысел хозяина подтвердил правоту учителя, и он наконец-то понял, что в таком положении совершенно не нужен Шадану. Мечтающий о лучшей жизни, о женитьбе на любимой девушке Дулгар, которую, оказывается, хозяин присмотрел для себя, Хара-Нохой вполне сознательно принимает решение бежать вместе с возлюбленной. В этот момент в действиях героя уже нет былой стихийности, все рассчитано, соразмерено: «Решили бежать вместе. Не отец ему больше нойон. Прав был учитель: станешь негодным работником, отравит, как дряхлого пса. Не пожалеет…» [3, с.313]. Герою приходится вспомнить не только слова учителя, но и его разумные советы – выступать не только против нойона, шамана как отдельных личностей, а бороться с тем злом, который они несут собой в жизнь. Хара-Нохою пришлось вступить в открытую борьбу с ними, и борьба закончилась его победой, так как продиктована была проснувшимся сознанием, чувством собственного достоинства, правотой своих поступков. Так постепенно в героях повести просыпаются черты нового сознания.

Живущие в народе предания, легенды, мифы также начинают наполняться иным чувством и пониманием. Так, легенда о происхождении бурят от прародительницы белой лебедицы не просто ставится под сомнение, а даже осмеива- ется под впечатлением научной теории Дарвина. Однако и происхождение человека от обезьяны также рождает сумятицу в мыслях героев. Этот внутренний процесс автор изображает внешним бездействием героев: они больше думают, молчат, отвечают невпопад или, наоборот, начинают обычную беззлобную разговорную ссору, поддевая один одного. Отвергая новое знание, они еще не готовы принять его окончательно, но верят, что сказанное учителем верно: «В книгах все сказано. Умные люди писали. Они знают» [3, с. 163].

До последнего герои, а особенно Дамба, думали о том, что беспокойства жизни обойдут их стороной и все само собой уладится, по-прежнему наступит спокойная, тихая жизнь. Но начавшиеся глобальные перемены в стране вовлекают помимо их воли в круговорот исторических событий, изменяя навсегда прежние убеждения.

Примером начавшегося мировоззренческого обновления в народе может служить сцена свадьбы дочери Хомоона, когда шаман Монхой, совершая привычный для всех обряд брачного благопожелания, вдруг начинает камлать, имея в виду семью другого бурята – бедняка Баты и его дочери Элюбэ, полюбившей учителя Тимофея. Шаману было важно вызвать всеобщее порицание семьи Баты, а главное – его дочери, одной из первых потянувшейся к новым знаниям. Но реакция была совершенно иной, какую не ожидал шаман, – все стали громко выражать недовольство поведением шамана, корить его и восторгаться учителем, что заставило шамана замолчать: «Монхой вдруг смолк на полуслове, словно почувствовал опасность. Его ли сородичи вокруг? Неужели все так переменилось и нет былого повиновения?...» [3, с.169].

Искра правды, которую заронил в душах и сердцах людей учитель, разгорается все сильнее. Уже не только один Дамба, а и другие герои начинают осознавать свою правоту и требовать справедливости. Все чаще улусники начинают не просто тихонько роптать, а в голос выражать недовольство действиями властей, поступками шамана. Наступает момент, когда они дружно, чувствуя поддержку друг друга выступают против них. Это произойдет в сцене суда над Дамбой, который настолько осмелел, что поднял руку на нойона Шадана, заступаясь за бедную девушку Элюбе: «Монхой, втянув голову в плечи, внимательно оглядел толпившихся людей – может, кто осадит неверного, но кругом молчали. Это испугало и обозлило шамана. Его затрясло, как в момент камлания» [3, с.177]. Ша- мана поначалу удивило то, что никто вокруг не боится его как прежде. И Дабалай вслед за Дамбой сказал ему, что не боится его, и Мохосой, и Гоншок встали рядом, потрясая кулаками. Они, как и Дамба, начали осознавать, что «не на небе надо искать счастье, а здесь, в улусе, на земле» [3, с.196]. Постепенно писатель подводит читателя к тому моменту в повествовании, когда герой под влиянием происходящих событий – Первой мировой войны, усилившихся мятежнореволюционных волнений, становится совершенно иным человеком, начинается его перерождение.

В романе П. Малакшинова «Аларь-гол», сю-жетно связанном с повестью, этот процесс перерождения осуществляется главным героем Дамбой вполне самостоятельно. Если в повести «Школа в Таряте» герои-буряты были ведомы русским учителем в обновлении их размышлений о жизни, то в романе автор наделяет главного героя Дамбу самостоятельностью, огромной тягой к справедливости. Пройдя тюрьму, познав мир за пределами родного улуса, он начинает осознавать правдивость услышанных от учителя слов, убеждается в том, что независимо от национальности, вероисповедания люди, особенно бедные, должны объединяться ради борьбы с общим врагом – тем злом, которое распространяют люди, наделенные богатством.

Образ Дамбы раскрывается в его усилиях помочь беднякам в их ежедневных заботах. Он наделяется большой силой убеждения, когда ему приходится не только уговаривать людей, а многое объяснять, рассказывать одноулусникам об иной жизни, других – человеческих – отношениях между людьми. Порой герой отчаивается: «Когда же это кончится, когда вздохнут люди свободно? Говорили Дамбе умные люди в тюрьме и сам Большаков, что придет такое время. Но когда? Дождется ли его Дамба, сын Гэлэ-ка. Нет уже у него терпения, кипит в душе злоба. Так больше жить нельзя…» [4, с. 71]. Иногда он разочаровывается в людях, но никогда не теряет надежды: «Но надо это сделать, разорвать заколдованный круг. И я разорву. Не потечет вспять Большая Тарята, но придут люди к Буд-лану на помощь» [4, с.69]. В большей степени герою приходится сражаться с прежними убеждениями людей, особенно с их верой в силы шамана. Сам он давно осознал безуспешность шаманских камланий.

Автор не случайно вплетает в ткань повествования сказочно-мифологические сюжеты, эпизоды осенних и летних наданов. Песни ехо-ра, сказки, легенды выполняют важную роль в эволюции героев. Герои, неоднократно слышавшие знакомые с самого раннего возраста сказки, песни, вдруг по-новому воспринимают их на фоне собственного неблагополучия и бедного обустройства жизни.

Так, сказка о трусливом зайце заставляет односельчан Дамбы горько покачать головой от размышлений над собственной жизнью. Зайчишка, доведенный до отчаяния боязнью всего и всех, решает утопиться в озере: «А там, под большим зеленым листом лягушка сидела. Испугалась она зайца и бултых в воду. Захохотал заяц: есть, оказалось, на свете и те, что зайца боятся» [4, с.74], и радостно исчез в лесу. Люди же, окружавшие Дамбу, поняв сказку, поначалу обиделись, но затем приняли ее скрытый смысл как данность. Разошлись они тихо, но каждый задумался о несправедливом к себе отношении со стороны властей. Как и в повести «Школа в Таряте», Дамба, а не учитель, становится тем центром, от которого начинают расходиться во все стороны энергетические нити, заражающие людей желанием жить по-новому.

Другая сказка о верблюде, проспавшем восход солнца и не попавшем в перечень животных восточного календаря, еще глубже заставляет понять слушателей их истинное положение в жизни: «Слышит усталый и голодный верблюд – мышь шебаршится на его мохнатой голове, пляшет и хохочет. Взобралась, оказывается, мышь на голову великана пустыни и стала его выше. Так вот не попал верблюд в календарь, а первой в нем стоит ничтожная, но шустрая мышь. “Это про нас с тобой, Туван! Слышишь? – заговорил Хантай. – Мы верблюды с тобой, а старший брат нойон на нас едет”«[4, с.94].

Песенные образы летящего в степи скакуна – неука, неуловимой быстрой ласточки, парящего в глубине далекого синего неба жаворонка начинают нести особый смысл и подтекст в сознании героев: «Кто в степи летит, как ветер? / Это неук лихо мчится, / Оборвавший удила… / В юрте ласточки играют, / И щебечут на весь двор. / Так народ наш веселится, / Если в юрте не сидится, / Пляшем ехор мы в степи… / Жаворонки запевают, / И звенят на весь простор. / Так народ наш веселится, / Если в юрте не сидится, / Пляшем ехор мы в степи» [4, с. 99].

Свобода, царящая в природе, заставляет героев осознать собственную независимость от произвола представителей власти и действий шамана. Возмущаясь камланьем Монхоя, люди не выступают против истинных религиозных основ. Восприятие одухотворенности мира всегда с ними, что явствует из многих сцен романа.

Так, старик Бата последовательно и точно совершает обряд поклонения очагу – гал гуламта: «Бата подошел к затухающему очагу и положил на круглый обломок чугунного котелка горящие угольки. Поставил его на пол перед дочерьми. Посыпал на угольки хвою можжевельника. Вверх поднялся легкий сизый дымок. Разнеслось по юрте благоухание, которое суеверные улусники считают целебным, изгоняющим из человеческого жилья недобрых низших духов. После этого Бата налил в чашку молока и присел рядом с дочерьми. Покапал молоко на угли, бормоча про себя чуть слышно молитвы, обращенные к высшим духам, для духов и курился можжевельник. Кончив молитву, Бата пригубил молока и передал чашку дочерям, те пригубили тоже. Встали, Элюбе молча высыпала угли в очаг на едва курящийся пепел. Бата попросил Могсоон приглядеть за огнем – гасить его не полагалось, пусть он потлеет хоть сколько-нибудь, пока они не отъедут от улуса. Первыми из юрты вышли гости. За ними дочери Баты, и последним оставил родной очаг сам Бата» [4, с.21].

Изгнание «низших» и воздаяние «высшим» духам соответствуют мировоззрению бурята, который пребывает в мире на пересечении двух линий – вертикальной и горизонтальной. Вертикальная направленность – это выражение духовной природы человека. Горизонтальная линия – реальная жизнь человека. От его благих размышлений и поступков зависит не только его собственное пространство бытия, но и бесконечный мир всех живых существ. Поэтому человеку нужно было время от времени, совершая обряд поклонения домашнему очагу, очищаться от появляющихся в его жизненном пространстве низших существ, которые имеют свойство проникать не только в жилища, окружение людей, но даже в человеческие души [5, с.45].

Так, в повести и романе П. Малакшинова в сознании героев исподволь начинают зарождаться собственные взгляды на установленные веками законы родовой жизни и действия шамана, ставящие их под сомнение, и в то же время по-новому начинают оживать и восприниматься древние картины, как, например, о народном заступнике Шоно-Баторе. Сначала героя удивляет, что в то далекое время так же плохо жили люди, затем он осознает, что в настоящей жизни необходим именно такой богатырь. Далекая легенда оказывается не просто старинной, а глубоко современной. Она наполняет героя новыми силами, вселяет в него веру и надежду в то, что праведные действия, поступки человека не напрасны. В будущее герои А. Малакшинова идут с закономерно появляющимися новыми представлениями о жизни, но также несут в душе те глубинные пласты народного богатства, которые культивировались веками.