Исламский менталитет в геополитическом пространстве ХХI в

П о меркам исторического времени Европа еще совсем недавно была на грани завоевания ее сарацинами¹. Христиане успели забыть о том, что Северная Африка и Сирия когда-то были христианскими. Во время первого большого наступления арабов с 632 по 732 гг. они потеряли свою независимость и были исламизи-рованы. В свое время передовые отряды мусульман стояли в 200 км от Парижа и вблизи Женевы. К 714 г. армии мусульман захватили весь Пиренейский полуостров за исключением горных районов северной Испании.

В 1453 г. пал Константинополь, в 1460 г. завоевана Греция, в 1540 г. — Северная Венгрия. В 1456 г. турки осадили Белград. Город удалось отстоять, однако 28 августа 1521 г. он все же был захвачен. В 1529 и еще раз в 1683 г. подвергалась длительной осаде Вена. В 16251633 гг. взяты под контроль морские порты Северной Европы. XVII век был временем противостояния Османской империи и Речи Посполитой. 600 лет продолжалась война между исламом и христи анством на Балканах. Лишь незадолго до Первой мировой войны балканские народы смогли сбросить с себя турецкое иго2. Ливан — «ближневосточная Швейцария» — еще в начале ХХ в. был страной с христианским большинством населения, а православное Косово совсем недавно стало мусульманским.

Исламский менталитет в контексте принципа субъектности

Истоки принципа субъектности восходят к античной философии. Сократ был первым, кто сформулировал основную установку прин-ципа субъектности — нацеленность человеческого бытия на самое себя. В формуле: «Познай самого себя, и ты познаешь весь мир» заложено понимание субъектности как самосознания, которое в учении Сократа выступает как стержень личностного сознания и поведения.

РАКИТЯНСКИЙ Николай

Принцип субъектности в том или ином виде развивался в тру дах Платона, Аристотеля, Сенеки и других античных авторов. И только в христианском мировоззрении он получает принципиально новое выражение и воплощение. Здесь он связан с идеей создания, сотворения — creatio. Если для языческого античного мира и более поздних политеистических религиозных верований идея творения как рождение качественно нового созидательного содер-жания бессмысленна, то в христианском мировоззрении она главенствует.

В христианском менталитете мир пред -ставлен как результат уникального акта творения по воле Творца, который создает «из ничего» не только законы природы, но и сам субстрат, материю. Мир существует не сам по себе, а по причине его создан ности. Христианство придает человеку не только особый, но и высший статус по отношению к окружающему природному миру. Этот статус связан с пониманием сущности человека как «образа и подо бия Бога». В связи с этим божественный волевой акт творения оказалось возмож ным и необходимым спроецировать на человека как на «образ и подобие Бога», в результате чего человек предстает как потенциальный и реальный обладатель творческой воли.

Впервые в истории человечества хри стианство утвердило идею об особом достоинстве каждого человека как лич ности. В отличие от ислама, христианство утверждает возможность и необходимость духовной связи каждого человека с Богом. Благая весть, которую принес людям Христос, — это весть о спасении людей от смерти, о приобщении их к духовной жизни в Царствии Божьем. Духовная связь — religare — между Богом и челове -ком мыслится в христианстве возможной лишь потому, что Бог и человек рассма триваются как личности.

Именно личность есть образ Божий в человеке, и, следовательно, в человеке есть божественное начало, и это начало не только природная сила, но и внепри родная способность стать личностью. В православной антропологии личность — это степень приближения человека к Богу. Как пишет В. Лосский, человек, как и Бог, существо личное1. В христианском миро -воззрении впервые в истории конкретная личность стала считаться выше природы, она становится богоподобным субъектом.

С идеей личности как подобия Божия связано понимание человека как транс цендентирующего существа. Это значит, что личность трактуется как субъект твор чества, который определяет себя через созданный им самим смысловой, субъект ный мир. Этот божественный дар выводит человека за пределы естественной необхо димости, ведь человек призывается быть сотворцом, соучастником Бога. Он как бы становится его подобием на земле. Значит, обретя подобие Божие, человек тем самым приобретает способность быть субъектом творения, выступать в качестве полагаю щего начала, реализовывать свои богопо добные креативные способности.

Принцип субъектности был радикально редуцирован в эпоху Реформации. Так, протестанты, отвергнув догмат о спасаю щей роли церкви, разорвали соборное, коллективное сознание человека, акцен тировали все усилия на его индивидуаль ном «спасении», направили всю энергию на субъектную, креативную самореализа цию в экономической, социальной, науч ной, политической и иных сферах земной жизни. Именно для протестантского мен талитета, который стал ядром и эталоном современной евроатлантической цивили зации, сам индивид - последняя и высшая инстанция. Таким образом, протестан тизм открыл себе путь для безудержной субъектной экспансии в геополитическом пространстве Новейшей истории.

В современной психологии понятия «субъект» и «субъектность» связаны с пониманием человека как основания самого себя, с самодетерминацией. В онтогенетическом плане субъект - это человек, являющийся основанием соб ственного становления и развития - лич ностного самосотворения. В научной пси хологии одной из базовых способностей субъекта деятельности признается спо собность к рефлексии. Психологическим содержанием рефлексии является способ ность делать предметом прогнозирования и проектирования свое будущее и практи чески его осуществлять. Эта способность включает в себя возможность анализи ровать свое прошлое как историю своего развития, на основании этого анализа оценивать свое настоящее и проектиро вать свое будущее, создавать социальную среду и политические средства своего раз вития, практически осуществлять переход из своего прошлого в свое будущее.

Ислам с момента своего возникновения в VII в. исповедует единого трансцендент-ного, абсолютного, но при этом абстракт ного Бога, принципиально не соотно-сящегося с человеческой личностью, с совокупным или индивидуальным субъектом. В исламе между человеком и Богом проведена практически непреодолимая граница. Ислам отвергает идею онтологического преображения человека через обретение им личности в Богочеловеке. Именно поэтому в монотеизме ислама сочетание, с одной стороны, абсолютной догматичности и, с другой стороны, абсолютной бессубъектности определило собой то обстоятельство, что в исламском менталитете исторически не получило развитие самодетерминирующее индивидуальное субъектное начало. Исламское общество веками отдавало предпочтение не личному развитию человека, а интересам общины. Мусульманин, в отличие от европейского секуляризованного буржуазного индивидуалиста, всегда должен ощущать свою принадлежность к умме – всемирному сообществу единоверцев. Не случайно значение ислама в арабском языке – «предание себя», «отдача», «покорность». Г.И. Мирский пишет о том, что ислам – это больше чем религия, это также сильнейший фактор идентичности и цивилизационной солидарности1.

Проблема субъекта в исламе обнаруживается и в том, что, в отличие от иудаизма и христианства, в нем отсутствует единая иерархическая структура, четко сформулированная система догматов, ясные стратегические распоряжения основателя вероучения. Ислам порождает внутри себя многочисленные, но по статусу равноправные течения и группы. Так, по данным А.А. Игнатенко, только в России зарегистрировано примерно четыре десятка духовных управлений мусульман. Бесперспективны, по мнению специалистов, и попытки исследователей найти некий общий знаменатель всех исламских направлений2.

Президент Центра стратегических исследований Ш.З. Султанов в статье с характерным названием «Глобальный исламский субъект. Перспективы его формирования в условиях мирового системного кризиса» говорит об исламском мире как об «эфемерном субъекте» мировой политики: «…в настоящее время исламский мир не является на глобальной арене каким-либо единым политическим субъектом со своей долгосрочной стратегией и согласованными механизмами ее реализации»3.

Тем не менее Г.И. Мирский считает ислам самой сильной религией в сегодняшнем мире по степени его укорененности в умах и душах людей4. Эта укорененность, а также ментально-догматическое единство и цивилизационная солидарность исламского мира содержит в себе энергию непримиримого отрицания западного либерализма, рационализма, индивидуализма и секуляризма.

По результатам анализа исламского менталитета в контексте принципа субъектности представляется возможным сделать вывод о том, что ислам не предполагает напряженную конкурентно-креативную деятельность индивидуального, как, например, в протестантизме, субъекта, раскрытие и интенсивную реализацию его личностных интенций, способностей и возможностей.

В то же время ислам, несмотря на известные социальные и экономические проблемы, в наибольшей мере способен к осуществлению экстенсивной – массовой, расширительной, количественной – политической экспансии таранного типа в глобальном масштабе. Сочетание абсолютной догматичности, которая имеет аффективный, страстный, нетерпимый, жертвенный характер, и абсолютной бес-субъектности делает исламский менталитет в наступающей «эпохе религиозных масс» энергетически напряженным, пассионарным. В своей «Истории западной философии» Б. Рассел писал о том, что догматические установки, связанные «с самыми утонченными и трудными для понимания теологическими вопросами», религиозных масс с давних времен имели огромное политическое значение5.

Возможно, XXI в. как продолжение эпохи либерализации, секуляризации и кризиса евроатлантической цивилизации станет очередной эпохой пассионарного взрыва ислама и его экстенсивной геополитической гегемонии.

Проблемы, основания и возможности политического взаимодействия с исламом

Лавинообразный демографический рост, массовые формы политической активности, проявления религиозного экстремизма и фанатизма будут только нарастать. В последние годы более частыми становятся эксцессы террористическо-суицидальной практики. Все эти процессы сопровождаются тотальным неприятием антропоцентрических установок Запада абсолютным большинством монотеистического мусульманского мира.

Проблемы исламской экспансии для христианской/постхристианской Европы – Франции, Великобритании, Германии, Италии, Испании и т.д. – также будут усугубляться. И никто в этих странах не знает, что со всем этим делать. Активно исламизируется, набирает политиче -ский вес и военную мощь Турция, реализуя концепцию «нового османизма». Мобилизует свой потенциал противостояния с Западом Исламская Республика Иран, в конституции которой закреплена идея создания под эгидой Ирана «мировой исламской общины – уммы». Постепенно складывается ситуация, когда Запад с его субъектностью, креативностью, рационализмом, прагматизмом и вместе с тем неадекватным «качеством» понимания ислама в недалеком историческом будущем рискует стать жертвой его нарастающего «количества».

Лидеры исламского мира уже вполне открыто заявляют о том, что «исламское возрождение не может быть начато без религиозной, а успешно продолжено и завершено – без политической революции». Ш. Султанов считает, что глобальное усиление ислама уже не остановить. По его мнению, глобальный кризис вызвал ускорение процесса «ревитализации» – возрождения и актуализации глубинных исламских ценностей и принципов, все более жесткого отказа от западного рационализма и секуляризма. В среде интеллектуальных и религиозных элит исламского мира идет процесс маргинализации либеральных, социалистических и иных устремлений, активизируется стремление к долгосрочному религиозному самоопределению мусульманского сообще- ства. В расширяющейся фундаменталистской среде усиливается процесс все более жесткого противопоставления мусульманской системы ценностей деградирующей антропоцентрической западной нравственности.

Но реальность такова, что усиление ислама, его качество самой массовой и пассионарной религии не дадут ему возможность осуществить политиче -ское доминирование и воплотить идею Всемирного халифата на планете по причине его особого субъектного статуса. В современном глобальном мире ислам не в состоянии креативно осуществлять субъектную экспансию по интенсивному информационно-политическому, научнотехническому, экономическому и военному типу.

В исламе нет ментально-догматических оснований и для формирования субъектного гражданского общества в его либерально-индивидуалистическом понимании. Нет и реальных оснований для формирования политической системы по западному образцу. Ни одно мусульманское государство до сих пор не развивалось по этому пути. Однако расширяющийся исламский более чем миллиардный мир в XXI в. рано или поздно потребует от Запада отказа от его ценностных претензий к нему. Претензий, которые предъявляются исламу в качестве безусловных и обязательных для исполнения истин, имеющих по сути протестантский, догматически обусловленный характер.

В отношениях с исламом западные субъекты политики сохраняют бескомпромиссную установку на безусловность и тотальность своих субъектных либеральных ценностей. При этом сохраняется устойчивая иллюзия возможности ментальной трансформации ислама. Это заблуждение обусловлено двумя важными моментами. Во-первых, стратегии мышления операторов власти англосаксонского мира опираются на отличные от ислама ментально-догматические основания. Во-вторых, они не рефлексируют над своими мессианскими либеральнодогматическими установками, считая их вполне естественными и универсальными. Именно поэтому для современной глобальной политики, определяемой евроатлантическим гегемоном, который сейчас больше американо-атлантический, чем европейский, характерны неадекват- ные представления о якобы нарастающей иррациональности политических процессов в мире ислама.

Проблема взаимного непонимания Запада и исламского Востока усугубляется еще и тем, что в мусульманском мире также усиливаются оценки западной политики как иррациональной.

Для преодоления проблемы мнимой иррациональности субъектам англоамериканской ментальной экспансии предстоит выработать рефлексивный подход к своим реальным политическим возможностям во взаимодействии с исламом. Политическая рефлексия предполагает переосмысление как глубинных ментальных установок своего политического мышления, так и особенностей мышления различных мусульманских сообществ.

Но осуществить выход за пределы догматических установок мышления на новый уровень рефлексии для каждой из сторон чрезвычайно сложно, т.к. принятые ими сотни и сотни лет назад религиознодогматические системы сформировали жесткие и неосознаваемые структуры массовой веры как сверхсознательного феномена, который и является основой менталитета. При этом необходимо учитывать, что основой любой ментальной системы является догмат, который, по А.Ф. Лосеву, «есть утвержденность вечных истин». И ни одна из сторон от своих вечных истин не намерена отказываться, т.к. это будет совершенно недопустимый отказ от онтологической идентичности.

Ментально-догматические установки определяют кардинальные ментальнопсихологические и в итоге политические отличия трех глобальных миров. Это мир ислама, мир христианского Запада и мир православного христианства. Все они длительное историческое время развивались в русле монотеистического закона. Каждый из этих миров отстаивает неизменные системы ценностей и по-своему выражает свои цивилизационно-политические ориентации. Внутри каждого из этих миров относительно автономно, обособленно и весьма успешно в течение двух тысячелетий существует мир иудаизма1, главным покровителем и союзником которого явля- ется протестантская англо-американская коалиция.

Наиболее слабой в системе этих миров является постправославная и постсоветская Россия, правящие элиты которой, как минимум, дважды радикально отказывались от ментально-догматических оснований своей политической субъектности.

Первый отказ от субъектности проявился в разрушении православного догматического исповедания как ментального основания русской цивилизации. Этот ментальный распад, длившийся около двух столетий, в итоге привел к деструкции тысячелетней русской государственности и всего общества, его институтов, культуры, идентичности. Результатом была трагедия 1917 г., гражданская война и уничтожение православия как системообразующего компонента Российского государства.

Второй отказ, но уже от догматического атеизма, был осуществлен партийнономенклатурными элитами постправославного и постсталинского Советского Союза с делегированием политической суъектности лидерам протестантского Запада. Атеистические правители позднего СССР были не в состоянии предложить людям трансцендентальные и вечные ментальные основания общественного и политического развития, сформировать духовный иммунитет у советского народа против «растлевающего влияния Запада», его «идеологической диверсии» и «психологической войны» как форм ментально-догматической экспансии. К началу перестройки большинство населения Советского Союза было заражено мещанско-индивидуалистическими и инфантильно-потребительскими установками.

А.И. Юрьев и В.В. Можаровский справедливо полагают, что система власти в мире, во всех странах становится все менее и менее эффективной, потому что учитывает весьма узкий спектр мотивов политического поведения. Так, до сих пор преобладает подход, при котором глубинные ментально-догматические и религиозные установки больших масс людей в системе политологического знания не изучаются и, как следствие, игнорируются2.

Кризис либеральной модели цивилизации усиливает позиции ислама с его спо- собностью к массовому порыву и политическому действию. Западный мир с ускорением подходит к концу пути, который был задан в эпоху Реформации и Нового времени. Мусульманский Восток с его эфемерной субъектностью, исповедуя монотеизм, устремлен в архаическое прошлое, объективно обостряя конфликтное противостояние с секулярным Западом.

Вместо заключения

Исламский Восток и евроатлантический Запад представляют собой две корневые силы, противостояние которых в течение веков определяло развитие человечества. Конфликтное взаимодействие этих сил в начале ХХI в. усиливается в результате нарастания антихристианской политики в постхристианском мире1, символом которой и высшей ценностью стал безбожный человек. Разрешение фундаментальных противоречий цивилизаций не может быть достигнуто в рамках западного постхристианского субъектного мышления с предоставлением исламу тех или иных преференций и выгод от торговли научными разработками и технологиями, оружием, взаимодействия с ним на основе либеральных, по сути, секулярных ценностей, правовых норм и т.п. В стратегическом взаимодействии с ним могут эффективно работать совершенно иные законы и мотивации. Только перевод диалога в русло монотеизма, опора на общие с исламом библейские корни, законы и нравственные ценности могут быть положительно восприняты внутри ислама и быть действенными и продуктивными в долгосрочной перспективе.

В современном мире Россия с ее бесценным историческим опытом «славянотюркского синтеза» и традицией, по терминологии А.С. Панарина, «православноисламского консенсуса» имеет реальную перспективу бесконфликтного взаимодействия с миром ислама. Основанием, безусловной ценностью, возможностью и, наконец, реальным полем, на котором России в течение тысячелетия удавалось сосуществование с исламским миром, является монотеизм. В условиях глобализации, мирового кризиса и очевидного усиления ислама для снятия потенциальной опасности в отношениях с ним России вновь необходимо во всех ключевых вопросах внутренней и внешней политики опираться на монотеистические православные основания и ценности, которые для ислама исторически естественны, психологически приемлемы и абсолютно правомерны.

Статья подготовлена при поддержке РГНФ, грант № 12-03-00354.