Источники права и власти в концепции Ж. Дерриды

В философии Ж. Дерриды проблема легальности права раскрывается через его деконструкцию. Классическое различие между легальностью – формальным соответствием закону – и легитимностью – моральным оправданием власти – им радикально переосмысливается. Ж. Деррида показывает, что право не может само себя обосновать (Derrida, 1994). Его сила проистекает из мистического основания – учредительного акта насилия, который предшествует закону и потому нелегитимен. Таким образом, легальность и легитимность оказываются в неразрывной и напряженной связи: закон всегда содержит след изначального произвола, а его принудительность держится на этом неуловимом, мистическом фундаменте. Власть права – это не просто власть нормы, но и первичное, неоправданное насилие, облаченное в легальную форму. Поэтому действие права в обществе остается перманентно проблематичным, балансируя между призрачной справедливостью и реальной силой.

Постструктурализм, возникший во второй половине XX в., представляет собой значимое направление в философии и гуманитарных науках, радикально трансформировавшее традиционные представления о субъекте, смысле и структуре. Вместо этих понятий в постструктурализме были разработаны концепции различия, интертекстуальности и деконструкции, которые стали ключевыми инструментами анализа и интерпретации культурных феноменов.

«Изнанка» структуры в постструктурализме – это все, что нарушает ее порядок, внося гетерогенность, фрагментарность и множественность. Это могут быть аффекты, эмоции, случайность и фрагментарность, которые заменяют безличную логику и детерминированный порядок. Таким образом, постструктурализм деконструирует традиционные структуры, выявляя их внутреннюю противоречивость.

М. Фуко акцентирует внимание на социально-политическом пространстве власти, рассматривая его как систему отношений, формирующих и трансформирующих субъективность (1994: 37).

Ж. Бодрийяр, в свою очередь, радикально отрицает социальную реальность, считая ее фикцией, созданной симулякрами (1995: 16). В этом контексте дух противоречия и множественности смыслов становится более значимым, чем конкретное содержание.

Концептуальным ядром постструктурализма стала абсолютизация различия, а тексты, дискурсы и стили письма ценятся за фрагментарность и невозможность обобщения, что обусловливает призрачность структур. Это делает постструктурализм интертекстуальным, где тексты взаимодействуют через цитаты и аллюзии, преодолевая временные границы. Литературные и философские тексты пересекаются особенно активно благодаря экспериментам философии с жанрами и свободе литературы в формальных поисках.

Ж. Деррида, центральная фигура постструктуралистского движения, предложил оригинальные приемы интерпретации текстов западной философской и литературной традиции. Разработанная им концепция деконструкции выступает ключевым методологическим инструментом постструктурализма. В ее основе лежит тезис о разрыве между логическим языком и его риторико-метафорической базой, что позволяет рассматривать деконструкцию как подход, с помощью которого можно проникнуть в глубинные пласты текста.

Для постструктурализма мысль – это вопрос стиля. Данный эстетический поворот обусловлен изменениями в культуре, связанными с новыми способами восприятия пространства и времени через массовые коммуникации. При этом, как отмечается в философских исследованиях, его идеи возможны лишь на фоне более рациональных форм жизни. Он возник как реакция на утрату смысла традиционных философских методов (Автономова, 1977: 7; Culler, 1982: 35; Norris, 1997: 11).

В работе «Сила права: мистическая основа власти»1 Ж. Деррида утверждает, что власть права коренится вне сферы справедливости, представляя собой акт произвольного политического установления (Derrida, 1994: 14). При этом автор стремится выйти за пределы традиционных юридико-позитивистских истолкований проблемы власти и права, найти философско-этическое обоснование. Для такого подхода характерно восприятие и уяснение важной роли знаний «с позиций внеповседневных – вечных и общечеловеческих ценностей, этически определенной убежденности и этически ориентированного правосознания – с акцентом на достижение справедливости и одновременно с уважительным отношением к личным и коллективным правам и свободам»2.

Хотя Ж. Деррида стал влиятельной фигурой в философии еще в конце 1960-х гг., именно публикация в 1992 г. эссе «Сила права…» со всей очевидностью продемонстрировала глубокую взаимосвязь между деконструкцией и правовой теорией. В этом труде Ж. Деррида оригинальным образом соотносит свой метод с фундаментальными проблемами юридического мышления.

Он предлагает понимать деконструкцию – работу по осмыслению западного философского наследия – не просто как критическую процедуру, сулящую более совершенные теоретические цели или интеллектуальный прогресс, но как само движение справедливости в ее отношении к праву. «Деконструкция, – провозглашает Ж. Деррида, – это справедливость» (Derrida, 1994: 15).

Безусловно, и ранее Ж. Деррида обращался к правовой проблематике, а ряд правоведов уже пытались применить принципы деконструкции к юриспруденции (Taherkhani, Fatemi, 2023; Matthews, 2013). Однако именно это отождествление деконструкции со справедливостью открыло путь к качественно иному подходу. Речь шла уже не просто о применении нового концептуального аппарата (таких терминов, как различие , след , неразрешимость , итерабельность и др.) к философии права, но о потенциальной трансформации самой этой области знания.

Главная задача философии права в контексте идей Ж. Дерриды заключается не в том, чтобы просто применить их к существующим исследовательским программам или найти в них «полезный» инструментарий, а в том, чтобы на их основе предпринять историко-критическую ревизию генезиса правовых идей, интеллектуального наследия и проблемного поля юридической науки (Горбань, 2024). Однако, как отмечает С. Глендиннинг, данный потенциал в значительной степени остался нереализованным. Вместо этого многие интерпретаторы, стремящиеся увидеть в представлениях Ж. Дерриды практическую «полезность» для юридической теории, сводят суть его подхода к сугубо политическим вопросам: критике насилия, присущего институциональной власти права, и поиску подлинного правосудия в условиях его современного дефицита (Glendinning, 2011).

Безусловно, эти темы занимают важное место в работах Ж. Дерриды. Краеугольным камнем его размышлений является «опыт непризнания», который существующее право испытывает перед лицом правосудия. При этом философ настаивает, что это различие не следует понимать как «истинное различие», т. е. как простую оппозицию между позитивным правом (droit) и справедливостью (Derrida, 1994: 22).

Столь же важно и то, что апории, выявляемые Ж. Дерридой, не должны становиться поводом для бездействия и ухода от активного участия в юридико-политических спорах. Напротив, он утверждает, что деконструкция не должна вестись за пределами права; она требует обращения к самому праву или, точнее, к элементу калькуляции (расчета), который он считает неотъемлемым для юридической аргументации, где бы ни звучал призыв к справедливости.

Как поясняет С. Глендиннинг, эта исчислимость права у Ж. Дерриды отсылает к универсальности рационального обоснования, в принципе применимого ко всякому субъекту. Соответствующая неисчислимость справедливости, на которой также настаивает Ж. Деррида, относится к уникальным решениям, всегда обращенным к единичному – индивидам или коллективам, чья особенность неуловима для логики обобщения (Glendinning, 2016).

Тем не менее право, по Ж. Дерриде, остается наилучшим из имеющихся у нас механизмов для организации ответа на эту самую уникальность. «Неисчислимая справедливость требует от нас расчета» (Derrida, 1994: 28).

В его философско-правовой работе центральное место занимает проблема обоснования власти и авторитета права. Особую глубину этой проблематике придает размышление Ж. Дерриды над мистическими основаниями власти.

Обращение Ж. Дерриды к понятию «власть права» было продиктовано насущной необходимостью ответить на критику, упрекавшую деконструкцию в разрушении самих оснований права и идеи справедливости. Он, напротив, стремился продемонстрировать, что выявление внутренних пределов и апорий правового порядка не только не подрывает его, но открывает путь к более аутентичному пониманию правосудия. В фокусе его анализа оказываются фундаментальные категории: власть, авторитет, решение, а также непреодолимая парадоксальность любого учредительного акта.

Согласно Ж. Дерриде, правосудие не является некой статичной нормой или сводом догм. Оно предстает как динамическая и бесконечно требовательная временная практика. Его сущность – в постоянной чувствительности к уникальности каждого конкретного случая, что делает его одновременно критическим (не допускающим сведения к правилу) и практическим (воплощающимся в акте свободного решения). Однако сама возможность такого решения сопряжена с фундаментальной апорией. С одной стороны, любое решение, претендующее на легитимность, должно быть обоснованно и аргументированно, т. е. апеллировать к неким устоявшимся основаниям. С другой – конечное основание самого правового порядка не может иметь рационального, непроизвольного обоснования; его укорененность оказывается мистической. Акт основания права, подобно акту самотво-рения, логически невозможен: он всегда совершается в некоем учредительном насилии, которое впоследствии легитимируется задним числом.

Таким образом, попытки апеллировать к «естественному праву» или «самоочевидным истинам» являются, по Ж. Дерриде, стратегиями сокрытия этой изначальной, неустранимой произвольности. Признание же мистического основания позволяет мыслить право и правосудие не как замкнутую систему, а как поле непрерывной ответственности, где каждое решение должно приниматься заново, в полном осознании его не гарантированной никем и ничем основы.

Парадокс, выявленный в ходе анализа власти права, заключается в том, что учреждающая власть, порождающая право, сама по себе лишена легитимного основания. Это ставит под вопрос природу самого права, которое оказывается не чем иным, как более или менее опосредованной формой изначального насилия. Таким образом, легитимность является неизбежно «зараженной» собственной противоположностью, а власть – неотделимой от деспотического произвола.

Как верно замечает Д. Корнелл, когда правовые порядки пытаются сокрыть свою мистическую основу – учреждающее насилие – под маской беспристрастного правосудия, они внутренне «прогнивают» (Cornell, 1992: 167). Режимы, отказывающиеся признать насильственный характер своего генезиса, тем самым подрывают саму возможность собственной критики и трансформации, ибо отрицают ту изначальную неукорененность, которая является условием их оспаривания.

Однако было бы ошибочным полагать, что признание этой апоретической природы власти ведет к анархии. Как утверждает Ж. Деррида, отсутствие незыблемого фундамента – это не угроза, но «удача для политики», открывающая пространство для исторического становления. Эта неустранимая нестабильность создает возможность для режимов практиковать право менее насильственными способами. В интерпретации Ж. Дерриды деконструктивная работа, таким образом, является не разрушением, а условием ответственности, свободы и подлинного решения, которое всегда сопряжено с риском. Принятие этого риска далеко от нигилизма; напротив, оно основано на строгой этической требовательности.

Первый шаг к такой «политической гибкости» – это признание политическим порядком своего насильственного происхождения. Второй – постоянное стремление минимизировать это насилие. Ж. Деррида предлагает модель порядка, основанного на идее справедливости, которая трансцен-дентна по отношению к позитивному праву. Справедливость понимается им не как набор норм, а как бесконечная ответственность перед Другим, как «призыв», который приводит деконструкцию в движение. Право становится менее произвольным именно тогда, когда оно признает историческую случайность своих предписаний и остается открытым для пересмотра.

При этом справедливость никогда не может быть достигнута окончательно; она не является объектом познания. Именно эта принципиальная недостижимость питает постоянное стремление к ней и препятствует опасному отождествлению существующего закона с абсолютной справедливостью. Таким образом, несогласие и критическая дистанция по отношению к наличному порядку становятся необходимыми условиями этической ответственности. Ж. Деррида радикально оспаривает саму возможность того, что любой установленный порядок может когда-либо быть по-настоящему справедливым, утверждая вместо этого этику бесконечного вопрошания и неустанного стремления к невозможному.

Акцент на мистическом основании власти, инициируемый самой потребностью в правосудии, может быть осмыслен как форма политического сопротивления. Этот акт утверждает существование трансцендентного идеала справедливости, превосходящего рамки позитивного права, и находит практическое выражение в критической рефлексии о политическом. Если право обладает конкретным бытием, воплощаясь в сводах правил, судебных прецедентах и вердиктах большинства, то справедливость принципиально неуловима; ее статус – это статус всегда грядущего события.

Подчеркивая радикальное отсутствие справедливости в любой наличной правовой системе, Ж. Деррида апеллирует к ней исключительно через негативные и косвенные формулировки. Он утверждает, что любое прямое заявление о справедливости, например «это справедливо» или даже «я справедлив», сразу влечет его несостоятельность. Дело в том, что попытка объективировать справедливость уничтожает ее этическую природу. Таким образом, дерридиан-ская концепция справедливости приобретает апоретический характер: она проявляется не как присутствие, а как переживание непреодолимого парадокса. Апории знаменуют собой отсутствие окончательных критериев и прочных оснований, обозначая моменты подлинного кризиса, когда выбор между справедливым и несправедливым не может быть гарантирован никаким правилом.

Кризисные ситуации вынуждают нас принимать решения. Но эти решения хотя и необходимы, не могут заранее предвидеть все последствия. В результате они усиливают кризис и углубляют чувство неопределенности. Тревога становится эмоциональным выражением этой связи между кризисом и решением. В итоге решение – уникальное пересечение известного и неизвестного. С одной стороны, справедливость требует четкого и справедливого расчета в рамках права. С другой стороны, такой расчет всегда несовершенен и не может охватить все нюансы ситуации.

Анализ взаимосвязи между решением, кризисом и экзистенциальной тревогой отнюдь не подразумевает разрыва с самой идеей законности. Тот факт, что подлинное решение должно быть свободно от механического следования правилу, не ведет к тезису о тотальной вседозволенности «все дозволено». Ж. Деррида не отстаивает произвольный волюнтаризм в принятии решений. Скорее, его задача – продемонстрировать, что само основание, на котором зиждется решение, стало проблематичным. Однако эта проблематизация не тождественна субъективизму, от которого Ж. Деррида дистанцируется в своей полемике с К. Шмиттом, указывая на необходимость решения, хотя и не детерминированного правилами, тем не менее сохраняющего значительную связь с правовым полем.

Утверждение о существовании правового порядка теряет смысл без актуального применения права, что неизбежно требует акта решения, обеспечивающего соизмерение универсальной нормы с уникальностью конкретного случая. Именно в этом медиативном пространстве, в стремлении минимизировать учреждающее насилие и совершается работа решения. В отличие от простого применения решение в дерридианском понимании призвано заставить право постоянно переосмысливать себя, чтобы адекватнее отвечать специфике ситуации менее насильственными способами. Как отмечает сам Ж. Деррида, ответственное решение должно в соответствующий момент одновременно и сохранять закон, и приостанавливать его действие, чтобы заново изобрести его применительно к данному контексту.

Таким образом, решения оказываются одновременно легитимными (сохраняющими право) и внеправовыми (его трансцендирующими). Они не отменяют законность, но и не сводятся к автоматизму. Кризисные моменты, отмеченные апорией, требуют решений, которые не могут быть предписаны законом, но именно поэтому они и являются актом ответственности.

Пространство между отвлеченной справедливостью и имманентным правом является пространством свободы и правотворчества par excellence. Если бы граждане не решались покидать сферу частной жизни и вступать в это рискованное пространство, важнейшие завоевания современного государственного демократического развития никогда бы не состоялись. Любая борьба за освобождение по своей сути подрывает устоявшиеся правовые основания и переучреждает их во имя более справедливого устройства коллективного бытия. Исторические движения – за отмену рабства, расширение избирательных прав, защиту окружающей среды, признание новых прав, открытие национальных границ для беженцев и пресечение капиталистической эксплуатации – всегда мотивировались идеалами, превосходящими узкие рамки наличной законности. Зачастую они начинали свой путь в формах гражданского неповиновения, которые изначально могли восприниматься как маргинальные или даже несправедливые, однако в конечном счете именно они приводили к преобразованию самих основ социального порядка.