История немецкой смеховой литературы в работах М.М. Бахтина 1930-60-х годов

Развитие российской гуманитарной науки, прежде всего литературоведения, в 1990–2000-е годы связано с повышенным интересом к идеям выдающегося отечественного мыслителя ХХ века Михаила Михайловича Бахтина (1895–1975). В последние годы пристальное внимание исследователей объяснялось появлением новых редакций его текстов, а также неизвестных материалов, которые публиковались в составе собрания сочинений ученого [1]. По точному наблюдению О.Е. Осовского, собрание сочинений Бахтина дало новый импульс для развития не только филологии, но и мировой «гуманитаристики» в целом [13]. На протяжении почти 30 лет были детально изучены многие стороны научного наследия М.М. Бахтина: от его литературоведческой концепции [18] до выявления значения книги о Рабле для теории литературы [15, 21] и др. Среди активно разрабатываемых вопросов – проблема словесного оформления комического в различных сферах смеховой культуры и его исторические и современные типы в их литературном и внелитера-турном пространствах. Это потребовало выявления того, как складывалась теория карнавального сознания и связанных с ним словесных явлений в работах самого М.М. Бахтина [16, 17, 19], как функционирует «смеховое слово» в отечественной историколитературной практике XIX века [3, 5-7] и в современной российской прозе [4, 14, 20, 23], как реализуются карнавализация и особый карнавальный дискурс [8, 14] и др.

Среди наименее исследованных вопросов особое место занимает факт создания М.М. Бахтиным истории т. н. «смеховой», или «комической» литературы, которая имманентно представлена в его работах 1930– 60-х годов, в первую очередь, в рукописи о Рабле (1940) и созданной на ее основе монографии (1965). Несмотря на то, что главным героем бахтинских работ о народной смеховой культуре был великий французский писатель эпохи Возрождения, самой французской литературе в них отведено не так много места. Ученого больше интересует широкий европейский контекст, предыстория формирования карнавально-смехового сознания – процесса, в котором важнейшую роль играет литература немецкого средневековья [22]. Несмотря на то, что видение М.М. Бахтиным истории разви- тия немецкой литературы в целом носило традиционный характер [10, 11] и опиралось на классические работы германских историков немецкой литературы XIX – первой трети ХХ века, а также ведущих отечественных специалистов (в частности, Л.В. Пумпянского, В.М. Жирмунского, А.А. Смирнова и др.), его работы позволили во многом по-новому посмотреть на хорошо известный материал, на что указывал Н.Я. Берковский [2].

Создание специальной истории немецкой смеховой литературы не являлось задачей Бахтина. Она вырастает из многочисленных обращений автора к примерам из немецкой литературы на разных этапах его исследовательской деятельности. «Немецкие фрагменты» представляются закономерным результатом интереса Бахтина к примерам карнавально-смехового плана в рукописи о Рабле или создававшейся практически одновременно с ней статье о сатире для «Литературной энциклопедии» (1939-40).

Еще более показательным для нас выглядит отсылка к роману Г.Я.К. Гриммельсгаузена «Симплиций Симплициссимус» уже на первых страницах работы «Слово в романе. К вопросам стилистики романа» [1]. Книга XVII века становится одним из важнейших звеньев истории европейского романа воспитания, завершенной к концу 1930-х годов, а его тезисно излагаемые характеристики («Глубокие связи с фольклором. Связи с народной книгой. Связи со средневековыми шутовскими, плутовскими и дурацкими сатирическими циклами. Связи с немецкой книжной сатирой» [1]) позволяют автору очертить границы смехового пласта немецкой литературы до И.В. Гете. Размышляя о «второй стилистической линии» европейского романа нового времени в «Слове в романе», М.М. Бахтин ссылается на схему, предложенную немецким литературоведом Г. Черны и включающую ряд имен от Вольфрама фон Эшенбаха до Фишерта, Гиппеля и Жан-Поля [1].

Особое внимание уделено Бахтиным немецкой смеховой литературе в книге о Рабле. Ученый осознает принципиальную важность этого историко - литературного сегмента для общей концепции книги и уже во введении пользуется понятием «карнавального языка» как стержневым для всей карнавально-смеховой литературы и прежде всего для Ф. Рабле, но исторически это более масштабный пласт, который выходит далеко за пределы творчества Рабле: «карнавальный язык по-разному и в разной степени использовали и Эразм, и Шекспир, и Сервантес, и Лопе де Вега, и Тирсо де Молина, и Гевара, и Кеведо; использовали его и немецкая «литература дураков» («Narrenliteratur»), и Ганс Сакс, и Фишарт, и Гриммельсгаузен, и другие» [1].

Далее эта линия в немецкой литературе, хотя, как указывает Бахтин, в более умеренном, ослабевающем варианте, находит продолжение в творчестве немецких писателей XIX-XX веков: от романтиков (Тик Л., Гофман Э.Т.А., Гейне Г.) до Г. Келлера, Т. Манна и Б. Брехта.