История российской армии в освещении германского исследователя Д. Байрау

История Российской армии и военная тематика всегда занимали важное место в системе исторического знания в работах как отечественных, так и зарубежных исследователей. Для отечественных работ (и дореволюционных, и советских) в основном был характерен либо военно-полевой, либо патриотический уклон, так называемое патриотическое благоговение с традиционной военной историей (работы о великих полководцах и военачальниках). Социально-исторические трактовки роли армии в экономике, обществе и его внутренней жизни практически отсутствовали. За последние десять лет ситуация изменилась, о чем свидетельствует возросший интерес к военной и армейской тематике, число конференций и вышедших сборников с докладами [1]. Причем вектор исторических изысканий направлен сегодня в сторону комплексного подхода: разработка проблемы «армия и общество» и трактовка различных аспектов военной субкультуры осуществляется в рамках социологии и истории повседневности. Приоритет в изучении армии с позиций ее взаимодействия с обществом, экономической жизнью и государственной властью принадлежит зарубежным исследователям, еще в 70-х гг. ХХ в., работая в рамках социально-исторического подхода, они стали обращаться к освещению истории вооруженных сил во взаимосвязи этих аспектов.

Одно из таких исследований - фундаментальная монография немецкого специалиста по истории Восточной Европы Д. Байрау «Армия и общество в дореволюционной России» [2]. Написанная еще в начале 1980-х гг. под влиянием П.А. Зайончковского и его работ о русской армии и офицерском корпусе (Д. Байрау был одним из многочисленных иностранных стажеров историка), монография представляет собой оригинальную трактовку истории российской армии до революции в ее взаимосвязи с общественной, эконо- мической и политической жизнью, что отличает исследование от трудов советских историков и сохраняет его актуальность до сих пор. Работая над монографией, которая была защищена как докторская диссертация на историческом факультете Тюбингенского университета в 1980 г., историк провел девять месяцев в России, изучая литературу в библиотеках Москвы и Ленинграда, архивные документы как в Москве (которые были, по словам историка, предоставлены ему в ограниченном количестве) [3], так и в Бонне (сообщения прусских дипломатов и военных из архива министерства иностранных дел). Работа стала продолжением темы, которую историк разрабатывал еще в начале своей карьеры в первых статьях – по социально-экономической истории второй половины XIX в.

В советской исторической литературе монография Д. Байрау не анализировалась, в постсоветский же период ситуация изменилась, на нее стали ссылаться, сравнивать с отечественными и зарубежными работами по армейской тематике. Например, В.В. Лапин обратился к истории российской армии в зарубежной историографии, критически проанализировал и сравнил монографии Д. Байрау, Д. Кипа, В. Фулера, А. Уальдмана и В.М. Пинтнера [4, с. 7–27]. Историк отмечает большую исследовательскую важность работ данных авторов, которые убедительно доказывают влияние военных элементов на экономическую, социальную и политическую жизнь дореволюционной России, в то время как отечественная историография отстала в освещении изучения всего комплекса проблем «армия, государство и общество». П.П. Щербинин, занимающийся вопросами повседневности, гендерной историей, проблемами «армия и женщина», «война и женщина», отмечает огромное значение монографии Д. Байрау и исследований научного центра «Опыт войны», в рамках которого работали исследователи Тюбингенского института восточно-европейской истории и страноведения [5, с. 11–24].

Остановимся на основных исследовательских выводах и проблемах, которые немецкий историк поднимает в своем труде. Следует отметить рецензии в зарубежных изданиях [6]. Р.П. Бартлет отмечает, что при всех плюсах работы Д. Байрау многие интерпретационные линии не новы, хотя историк и приводит интересные выводы по отдельным вопросам; особенно ценен анализ военных округов Милютина, и неудачна глава о роли армии в политике [7, с. 446]. Б.В. Менинг более восторженно оценил достижения Д. Байрау, объединившего в работе методы традиционной военной истории и современной военной социологии.

Монография Д. Байрау построена по структурно-хронологическому принципу, чтобы яснее отразить взаимосвязь стабильности и перемен в развитии российской армии до революции 1917 г. Историк выделяет три плоскости исследовательского интереса: меняющаяся структура армии, взаимосвязь между экономикой и обеспечением армии, социальное и политическое пересечение между армией и обществом, то есть жизнь армии изнутри, проблемный комплекс «экономика – армия» и проблемный комплекс «армия – общество». Для разрешения этих противоречий автор обращается к двум противоположным концепциям Ф. Энгельса и О. Хинтце, оба отмечали важность корреляции между социальной и военной структурами, но первый отдает преимущество социальноэкономическим факторам во влиянии на армию, второй – доминированию государства и его военных интересов [8, с. 4–5]. Д. Байрау, не отрицая ни одну из них, как бы объединяет методы толкования историков, отмечая немаловажное влияние на армию как экономики и социальной сферы, так и государства. В основе его концепции – отставание России от ведущих европейских держав, что выражается не только в теоретических основах монографии (позиции Ф. Энгельса и О. Хинтце), но и в сравнениях военного управления, структуры и характера развития армии в России и Европе (особенно Пруссии и Франции).

Во введении автор останавливается на историографии вопроса, отмечая при этом некоторое пренебрежительное отношение отечественных исследователей к истории вооруженных сил в России, практическое отсутствие теоретических и концептуальных работ по роли армии в развитии абсолютизма, анализирует роль государства и экономики в дореволюционной России, феномен коррупции. Пытаясь описать типовые общественные условия и социальные образцы поведения в дореволюционной России, Д. Байрау указывает на доминирование государства над экономикой, обществом и особенно армией, на жесткие условия регламентации социальных отношений, на противоречия между государственными задачами и их реализацией как в доиндустриальной, так и в раннеиндустриальной России. Сравнивая Россию с другими абсолютистскими государствами, историк отмечает общую для них зависимость от аграрного сектора, который делал медленные шаги к капиталистическому товарному хозяйству. Д. Байрау указывает на специфическую дилемму, характерную для всех абсолютистских государств: чтобы повысить доходы, государство пыталось внедриться в экономику, регулируя ее и редко применяя новаторские методы, но одновременно государственный аппарат боялся сам превратиться в огромный «приход» чиновников и офицеров. Выравнивание этих тенденций в такой стране, как Россия, где доминирование исполнительной власти над обществом было особенно сильным, не удавалось [9, с. 23–24].

Д. Байрау неслучайно обращается к этим темам – теоретическая часть наглядно демонстрирует взаимоотношения в трех плоскостях «государство – армия – экономика». Большая часть работы посвящена именно экономическим вопросам: экономической структуре армии, ее обеспечению и хозяйству. Вторая глава касается материальной жизни регулярной армии в 1700–1855 гг. Исследователь рассматривает широкий круг тем: систему военного управления, условия службы солдат и офицеров, различные аспекты развития государственной экономики, ремесла и промышленности, отношение государственных учреждений и их представителей к торговле и промышленности, уровень образованности офицеров и подготовки военных, обеспечение и снабжение военных, смертности в армии.

Автор анализирует те перемены, которые произошли в стране в XVIII в. под воздействием военной политики Петра I – усиление налогового обложения, появление мануфактур, дальнейшее закрепощение крестьян. При этом историк использует термин «Zangengeburt» (с немецкого – роды с наложением щипцов), объясняя это внедрением государства во все сферы жизни общества: инструментом проведения реформ было осознанно используемое насилие. Формирование регулярной армии воздействовало на налоговую систему, укрепляло крепостную зависимость и передавало важные импульсы промышленному сектору. Отмечая основные особенности петровской экономической политики, историк называет ее типичной для тогдашних абсолютистских государств: потребительское отношение к аграрному сектору, содействие развитию ремесла и промышленности (правда, в России насаждаемое крайне жестокими мерами) и особенно высокий уровень государственного участия [10, с. 48]. Продолжая использовать метафору о «родах с наложением щипцов», Д. Байрау отмечает, что «потребности войны и армии следует рассматривать как акушера фабрики в России; но при этом следует подчеркнуть, что «клещевой захват» при рождении фабрики требовал неслыханных жертв, которые фабрика смогла пережить только потому, что потребности внешнего рынка кормили государственные крупные предприятия» [11, с. 51]. Таким образом, отмечая положительные тенденции в развитии армии в XVIII в., историк указывает на то, за счет чего и кого происходило это развитие – страдала социально-экономическая сфера, армия же выполняла по- лицейские функции, функции налогового и финансового управления, являясь опорой государственной власти.

По мнению Д. Байрау, для Российской империи вообще характерно отсутствие должной координации между руководством и исполнительной властью, что особенно проявлялось на полях сражений, хотя действовало и в мирное время. Так, в качестве причин поражения в Крымской войне автор называет негативные последствия централизации власти, влияние автократического стиля управления, что выражалось в нерешительности главнокомандующих на поле боя, так как инициатива без приказа каралась [12, с. 63]. Историк рассматривает создание военных поселений и их регрессивный характер, что еще раз указывает на тесную взаимосвязь военных структур с общественноэкономической жизнью. Военные колонии, по его мнению, были организованы не только для создания определенной военной касты, которая могла бы стать опасным внутренним фактором, но и стали симптомами патологической реакции самодержавия на революционные события на Западе [13, с. 75].

Следующая глава монографии посвящена военному вмешательству армии в политику в 1725–1825 гг. При этом автор рассматривает термин «военное вмешательство» как весь комплекс влияний на высокую политику на конкретных примерах: роль гвардии в дворцовых переворотах, восстание декабристов, политические последствия военных реформ Милютина, преодоление поражения 1856 г., формы военной и политической интеграции периферийных регионов, таких как Кавказ и Польша, формирование военных округов как военно-административного и политического органа, общественная реакция на всеобщую повинность, роль дворян и их влияние на армию и солдат-крестьян.

Д. Байрау прослеживает традицию между вмешательством гвардии в порядок престолонаследия и восстанием декабристов, но призывает принимать во внимание новое этическое и политическое качество сознания декабристов. По мнению историка, в историческом развитии декабристы определили окончательную точку и одновременно преодоление прежних форм военного вмешательства. При увеличивающейся бюрократизации власти тактика путча стала казаться бессмысленной, так как изменилась функция армии [14, с. 305–306]. При этом гвардия как вмешивающаяся инстанция просуществовала почти сто лет, и при совершенно других условиях она должна была снова взять на себя эту функцию – только как вооруженная рука крестьян и рабочих [15, с. 208].

В четвертой главе «Армия и экономика после 1850 г.» Д. Байрау пытается приблизиться к военной повседневности, осветить функции и методы военной организации. Глава охватывает период от Крымской до русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и, по мнению историка, представляет собой некую проверку успехов и неудач реформ 60–70-х гг. XIX в. Проблемы в военной области в это время во многом характерны для всей половины XIX в. (частично даже до 1914 г.) и представляют собой ту комбинацию традиционных и современных элементов, которые были основополагающими не только для армии, но и для государства и российского общества в целом. Историк отмечает далеко идущие последствия реформирования армии Д.А. Милютиным. По мнению Д. Байрау, они стали следствием принуждения, которое скорее определялось международной конкуренцией европейских держав, чем соответствовало динамике российского внутреннего развития [16, с. 429].

В итоге Д. Байрау приходит к выводу о противоречивом внутреннем характере российской дореволюционной армии – она сочетала прогресс реформ Милютина, но в то же время приспосабливалась в регрессивным условиям развития общества, что было особенного характерно для военной организации и стало одной из причин военных трудностей в XIX в. и поражений в начале XX в. В.В. Лапин отмечает, что Д. Байрау большую часть работы посвятил взаимовлиянию армии и экономики империи, но в освещении во- просов отношений армии и общества историк более уязвим. В.В. Лапин указывает на недостаток внимания к армии как социального регулятора, к причинам и последствиям введения рекрутской системы, к армии как каналу вертикальной и горизонтальной мобильности, как фактору, оказывающему серьезное влияние на демографические и этнические процессы в стране [17, с. 21–22]. Тем не менее в монографии Д. Байрау рассматривает эти вопросы, пусть и не так подробно, как экономические.

В заключительной главе Д. Байрау, подводя итоги, обращается к переменам, произошедшим в российской военной системе от времени правления Петра I до Первой мировой войны, анализирует, как сочетались традиции и нововведения в армии. Историк отмечает, что только после поражения в Крымской войне восточная империя последовала за общеевропейскими образцами развития. С отменой крепостного права была открыта дорога для введения всеобщей воинской повинности, для сокращения наличного состава армии, для использования принципа ротации рядовых и для создания военных резервов. Введение рекрутского набора, соответственно всеобщей воинской повинности в западных и центрально-европейских государствах было связано с распространением политического участия. По мнению историка, в России этот дополнительный процесс отсутствовал. Введение всеобщей воинской повинности стало здесь завершающим этапом военной реформы, организационно-техническим мероприятием, совершившимся в расчете на соотношение сил с европейскими армиями. Постепенная индустриализация и коммерциализация сельского хозяйства повлияла на первые признаки политической активности низших слоев населения с 1890-х гг., особенно рабочих. Вероятно, ни в какой другой стране Европы армия не использовалась в таком объеме для регулирования внутренних военных действий, как в России, пишет историк. Военные поражения царской России с 1914 г., временные недостатки военно-технического аппарата, а также хаос в логистике привели к значительной потере авторитета военного и политического руководства. Кризис с боеприпасами, проблемы со снабжением и голод много раз приписывались отсталости России, хотя они ни в коем случае не ограничивались только русской стороной [18, с. 433–437].

Д. Байрау утверждает, что историю России с середины XVII в., особенно в военном секторе, следует рассматривать как вновь и вновь предпринимаемую серию усилий по преодолению или компенсации последствий отсталости или неудобств географического положения. Таким образом, исследователь приходит к выводу, что российская армия на протяжении истории своего развития и совершенствования отражала дуалистический характер российского общества. В России армия никогда не рассматривала себя как модернизационную силу – напротив, она была вынуждена принимать регрессивные существующие общественные структуры. С одной стороны, особенности службы и военного обеспечения, структура, технология показывают, что имперская Россия последовала за европейскими армиями по пути институциональной модернизации, но, с другой стороны, российские условия всегда и везде налагали ограничения и диктовали приспособление. В итоге получилась разнородная смесь, организация, которая была одновременно внутри и за пределами общества; армия, как полагает историк, обладала противоречивым воздействием: она и поддерживала, и лишали свободы монархию, стимулировала и тормозила развитие социально-экономических аспектов, требовала и ограничивала рост военного профессионализма.

Д. Байрау удалось создать концептуальное исследование по истории дореволюционной российской армии, которое объединяет вопросы традиционной военной истории и современной социологии. Комплексное исследование немецкого историка, несомненно, стоит в одном раду с фундаментальными работами отечественных и западных исследователей по истории взаимоотношений армии и общества в России перед революцией 1917 г.

Ссылки:

• 1.   Армия и общество / сост. и ред. Н.А. Чалдымова, А.И. Черкасенко. М., 1900. 432 с. ; Армия и общество :

• 2.   Beyrau D. Militär und Gesellschaft im vorrevolutionären Rußland (Beiträge zur Geschichte Osteuropas, Bd.15).

• 3.    Ibid. S. IX–X.

• 4.    Лапин В.В. Армия дореволюционной России в современной западной историографии // Государственные институты и общественные отношения в России XVIII–XX вв. в зарубежной историографии / отв. ред. В.А. Шишкин. СПб., 1994.

• 5.    Щербинин П.П. Влияние «военного фактора» на повседневно-бытовую культуру россиянок в XIX в. // Армия и общество : материалы междунар. науч. конф. 28 февраля 2000 г. / отв. ред. П.П. Щербинин. Тамбов, 2002. 234 с.

• 6.    Menning B.W. Militär und Gesellschaft im vorrevolutionären Russland by D. Beyrau // The American Historical Review. Vol. 91. № 4. (Oct., 1986). P. 965–966 ; Bartlett R.P. Militär und Gesellschaft im vorrevolutionären Russland by D. Beyrau // The English Historical Review. Vol. 101. № 399 (Apr., 1986). P. 444–446.

• 7.   Bartlett R.P. Op. cit.

• 8.   Beyrau D. Op. cit.

• 9.Ibid.

• 10.Ibid.

• 11.Ibid.

• 12.Ibid.

• 13.Ibid.

• 14.Ibid.

• 15.Ibid.

• 16.Ibid.

• 17.    Лапин В.В. Указ. соч.

• 18.    Beyrau D. Op. cit.

материалы междунар. науч. конф. 28 февраля 2000 г. / отв. ред. П.П. Щербинин. Тамбов, 2002. 234 с.

Köln, 1984. 504 S.