История советского выездного туризма в контексте культурной дипломатии "холодной войны" (1955-1991)

В последнее десятилетие интерес к изучению культурных аспектов феномена «холодной войны» (так называемой «холодной войны» культур / Cultures Cold War и культур «холодной войны» / Cold War cultures) заметно вырос. Этому послужили не только развал так называемого Восточного блока и крах СССР, но и логика развития самого исследовательского ландшафта, попавшего под влияние социально-исторических и культурно-исторических подходов к интерпретации прошлого, а также критической рефлексии относительно необходимости преодоления доминирования США как объекта изучения международных отношений и дипломатической истории [ Scott-Smith, Krabbendam , 2003, p. viii]. По мнению Н. Голда-Дэвиса – автора одной из программных статей о логике советской культурной дипломатии – удовлетворение назревшей потребности в ее контекстуализации поможет понять «развитие культурных отношений не только потому, что эти отношения требовали согласия двух сторон, но и потому…, что именно Советский Союз диктовал темпы их развития» [ Gould-Davies , 2003, p. 193–194]. Его точку зрения разделяют другие авторы, например, Т. Рупрехт подчеркивает, что углубленное исследование беспрецедентной политики открытости преемников Сталина, в том числе в странах третьего мира, позволит понять механизмы стабилизации реального социализма и в самом СССР, и в Восточной Европе, а также функционирование биполярного мира на его периферии [ Rupprecht , 2010, p. 391–399].

«Горячей точкой» дискуссий о специфике функционирования коммуникационного пространства эпохи «холодной войны» остается проблема агентности культурной дипломатии. В ней пересекаются размышления о взаимоотношениях медиаторов, целевых групп внешнеполитических репрезентаций (культурных атташе, представителей творческой

интеллигенции, профессиональных сообществ и др.) и властных институтов и степени их персональной свободы, о роли партийного контроля и влияния органов безопасности на деятельность общественных организаций и обществ дружбы, о функциях ученых, художников, певцов и туристов как трансляторов культурных смыслов в отношениях между странами [ Scott-Smith, Krabbendam , 2003, p. 2–10]. Важным аспектом исследования в субъектно-ориентированных работах выступает влияние инокультурного пространства и длительного опыта пребывания в транснациональных средах на складывание лоскутных (patchwork) или гибридных идентичностей. Авторы задаются вопросом о контролируемых и неконтролируемых «пространствах действий» послов культурной дипломатии: принципах их отбора и выдвижения, поколенческой, возрастной и гендерной специфике, узловых пунктах и границах сформировавшихся в условиях «холодной войны» транснациональных сетей [ Нагорная , 2015, с. 269–278]. Однако относительно массовое и специфически организованное «проникновение сквозь железный занавес» советских туристов, внешний и внутренний эффект их пребывания во враждебных и дружественных странах в контексте биполярного противостояния затрагивались в исследованиях лишь частично [ Чистиков , 2011; Шевырин , 2011; Gorsuch, 2011 ]. Лакуной, обозначенной в статье Ю. Рихерс, оставалась и культурная топография Восточного блока: места исторической памяти, пространства интенсивных межкультурных контактов, рекреационные «мекки» соцлагеря [ Richers , 2016].

Становление и развитие советского выездного туризма хронологически совпало с глобализацией пространства путешествий и с мировой туристской революцией, тем не менее в условиях «холодной войны» ему суждено было стать уникальным явлением. Рожденный в недрах послесталинской либерализации и советского «культурного наступления» [ Баргхорн, 1961] советский зарубежный туристический проект не являлся саморазвивающейся системой: он создавался вполне целенаправленно – как ответ на обвинение идеологических противников в закрытости СССР и несвободе населения, как своеобразное поощрение самых достойных представителей советского общества, как направленное вовне пропагандистское оружие системы. Советский туризм не превратился в воплощение универсальных представлений о разнообразии индивидуальных поездок, о возможности выбора цели отдыха, уровня обслуживания, программы и регулярности путешествий. Тем не менее если в период глобального межблокового противостояния советский выездной туризм был типичным проявлением государственного социализма с негибким и дефицитным предложением, то сегодня он превратился в один из компонентов знаменитой (н)остальгии, с которым связано множество позитивных воспоминаний и семейных легенд о советском прошлом.

И. Орлов (Москва) и А. Попов (Симферополь) ставят перед собой задачу целостного анализа феномена советского зарубежного туризма на протяжении всей «холодной войны» [ Орлов, Попов , 2016]. В центре их внимания идеологические рамки и институциональное измерение советского выездного туризма, формы и практики его воплощения, а также модели поведения советского человека за рубежом. Тем не менее ключевое значение периода становления зарубежного туризма в СССР для его дальнейшего развития определило возникновение в книге объяснимого хронологического дисбаланса: вторая половина 1950-х – 1960-е гг. являются предметом наиболее детального рассмотрения, в то время как характеристика последующих десятилетий сводится к описанию масштабных тенденций или приведению отдельных примеров.

Исследование основывается на обширной и разножанровой источниковой базе. Помимо впервые вводимых в научный оборот документов советских партийных и государственных органов, туристских и общественных организаций, позволяющих реконструировать институциональное измерение выездного туризма в СССР, используются путеводители, литературные произведения, тексты песен и фильмы изучаемой эпохи. Уникальный исследовательский срез дали возможность сделать книги посетителей памятных мест бывшей Восточной Германии, отражающие степень пропагандистской мобилизации советских туристов. С разумной осторожностью в монографии используются посты многочисленных интернет-форумов и материалы анкетирования бывших туристов, в основном выезжавших за рубеж в поздние годы существования СССР. Стоит подчеркнуть, что эти воспоминания, обремененные знаниями о развале социалистической системы и, соответственно, носящие сконструированный характер, не содержат откровений партийных функционеров, сотрудников Интуриста, руководителей групп, участвовавших в организации системы поездок и придавших ей столь своеобразный облик.

Применение институционального подхода к изучаемой проблеме позволяет авторам выделить пять периодов развития советского выездного туризма, границы которых отражали изменение курса внутренней и внешней политики СССР, структурные преобразования самой системы выезда за границу. Сложились четыре модели реализации советского туристского проекта: пребывание в международных лагерях «Спутника», выезд в страны народной демократии, капиталистические страны и морские круизы. По мнению авторов, в зависимости от сочетания периодов и моделей варьировались объемы, география, формы путешествий советских граждан за рубеж, плотность государственного контроля [Там же, с. 98]. Несмотря на политически обусловленную интенсификацию с 1960-е гг. путешествий в государства Востока, Африки и Латинской Америки (прежде всего на Кубу), лидерами по приему советских граждан оставались социалистические страны Восточной Европы (Болгария), среди дружественных капиталистических стран пальму первенства сохраняли Индия и Финляндия. Что касается последней, то хотелось бы больше узнать, что подразумевалось в годы «холодной войны» под «экологическим туризмом» в Финляндию для советских людей [Там же, с. 325], каким образом он вписывался в задаваемый сверху политизированный характер поездок и как его воспринимали не избалованные разнообразием форм граждане СССР?

Проходившая с 1955 г. при активном участии партийного руководства институционализация туризма в СССР изначально развивалась в пространстве недостаточно регламентированного (если не сказать импровизированного) сотрудничества ВЦСПС (в лице низовых ячеек на предприятиях), Интуриста (специально реорганизованного для этих целей), структур ЦК КПСС (в том числе на уровне обкомов и крайкомов), МИД (включая посольства и консульства за рубежом), а также силовых и пограничных структур (КГБ, таможни). В 1957 г. к этому обилию структур добавилось Бюро международного молодежного туризма «Спутник», созданное как отклик на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве и нацеленное на обеспечение менее комфортных, но более дешевых поездок для студенческой и рабочей молодежи [Там же, с. 81]. Необходимость гармонизации взаимодействия участников отбора, оформления документов, согласования с зарубежными партнерами, непосредственного вывоза и, главное, возврата советских граждан в условиях ресурсных дефицитов, валютных ограничений, кадрового голода порождала постоянные сбои системы, перманентные попытки ее реорганизации и оптимизации. Впрочем, по мнению авторов, непритязательные советские туристы относительно редко жаловались на недостатки сервиса: более того, в готовности отведать столь редких в СССР южных фруктов они безропотно соглашались даже на выполнение на отдыхе общественно полезных работ в виде сбора урожая [Там же, с. 171].

Сложность выявления и описания среднестатистического советского туриста как посла культурной дипломатии И. Орлов и А. Попов объясняют множеством факторов. Многоступенчатая система фильтров, начиная с профсоюзных ячеек и заканчивая специализированным отделом ЦК КПСС, была призвана отсеивать «недостойных» кандидатов. Причинами отклонения претендента могли стать дисциплинарные нарушения на работе, неустойчивый брак, недостойное поведение в предыдущих поездках. Формализованный и бюрократизированный характер отбора, с одной стороны, и превышение спроса на туристский продукт над предложением в условиях планового хозяйства - с другой, способствовали возникновению коррупционных практик распределения путевок [Там же, с. 57]. В статистическом отношении в годы «холодной войны» за границу выезжали лишь 0,4-0,9% советских граждан, несколько больше - в рамках молодежного туризма (7% от всех лиц комсомольского возраста) [Там же, с. 127]. Авторы признают, что точные цифры привести невозможно, так как особая система оформления через Интурист всех выезжающих за границу, включая командированных, способствовала завышению общей численности туристов. Неравномерно в их рядах было представлено население отдельных советских республик, а также областей и краев. К примеру, выбранный авторами в качестве регионального среза Крым демонстрировал с 1970-х гг. более высокие показатели выезда на фоне общесоюзных [Там же, с. 119]. Однако, несмотря на стремительный рост численности выезжающих за границу, практически во всех направлениях въездной туризм в разы превышал масштабы зарубежного.

Как и многие сферы советской действительности, практика диссонировала с начертанными на фасаде иностранного туризма лозунгами равенства и доступности. Привилегированный характер поездок за рубеж предполагал наличие параметров сегрегации: в западном направлении делегировались кадры с более высоким уровнем образования, в то время как в группах, путешествующих в восточные и африканские страны, значительно снижалась доля обладателей университетских дипломов и доля этнических русских [Там же, с. 154]; в более престижные туры в капиталистические страны делегировались в основном мужчины, женщины же отправлялись в менее привлекательные направления [Там же, с. 156]; более того, в руководящих инструкциях отразилась установка не допускать выезда за пределы СССР лиц с видимыми физическими отклонениями [Там же, с. 49].

В восприятии партийных и государственных органов СССР сфера туризма была лишена привычного для современного понимания рекреационного целеполагания, соответственно, отправляемые за границу страны граждане не являлись отдыхающими - они прежде всего наделялись функцией культурных дипломатов, которые «должны разъяснять миролюбивую внешнюю политику советского государства, достижения в развитии экономики, науки, культуры» [Там же, с. 202] и параллельно повышать свой идеологический уровень. На ученых и специалистов, выезжающих для участия в форумах и конференциях, возлагалась миссия поддержания престижа советской науки на статусных зарубежных мероприятиях; счастливым обладателям путевок на всемирные и региональные выставки достижений народного хозяйства следовало обеспечивать массовую поддержку продвигаемым на них образцам советской гигантомании. И даже расширение потока советских граждан в капиталистические страны в 1980-е гг. трактовалось партийными органами не как вынужденная реакция на сложившуюся ситуацию, а как количественное и качественное воздействие на зарубежную общественность с целью разрядки международной напряженности [Там же, с. 327]. Для реализации советских интересов в конкретных регионах вне рамок официальных, дипломатических представительств в статусе туристов направлялись религиозные делегации (к сожалению, упоминание в монографии поездки группы советских мусульман в страны Ближнего Востока и представителей РПЦ в Эфиопию не сопровождается какими-либо комментариями) [Там же, с. 133].

Табуировав круг возможных действий советских граждан за границей (излишнее употребление алкоголя, контакты с иностранцами, интимные отношения, невозвращение на родину), власть, тем не менее, оставила в этой системе определенное количество прорех, попустительствуя мелким нарушениям и сохраняя возможность контролируемого «выхода пара» в ситуации «закручивания гаек». Иначе невозможно трактовать инструкции о допустимом количестве вывозимых товаров советского производства, пользовавшихся спросом в других странах: один турист мог взять с собой два фотоаппарата и двое наручных часов [Там же, с. 244]. Разумеется, желание купить вожделенные импортные вещи, имевшие не только материальную, но и символическую ценность, подвигало путешественников на спекуляцию вывезенными предметами и на объявление их при возвращении на родину потерянными и украденными. Еще более формальными, по словам авторов, стали запреты в отношении шоппинга на закате советской эпохи. В этих условиях сохранению контроля над ситуацией служила непрозрачность системы регламентов и запретов, оформление которой началось еще в 1937 г. и завершилось лишь в конце 1970-х гг., а также популярные представления об обязательном сопровождении каждой группы «человеком в штатском»: это способствовало внутренней мобилизации «отдыхающих» на сохранение бдительности и воздержание от недопустимых поступков за границей. Остроумной находкой авторов монографии стало сопоставление секретных инструкций с популярной песней В. Высоцкого [Там же, с. 201-202], в которой сатирично и удивительно точно изложены все основные элементы системы табу и популярность которой могла способствовать снятию внутренней напряженности отправлявшихся за границу.

Особняком в ряду советских туристов стояли руководители групп. Партийные или комсомольские работники, в основном с высшим образованием, по поручению вышестоящих органов были обязаны в ходе поездки поддерживать заданные идеологические рамки, пресекать любые отклонения от идеальной модели поведения, представлять в соответствующие органы материалы первичного обобщения. Именно от их формального или, наоборот, ревностного подхода к отчету о поездке зависело применение карательных мер к нарушителям дисциплины: досрочного снятия с поездки, рекомендации не направлять больше за границу и даже лишения почетных советских званий. Авторы выдвигают интересный тезис о том, что в поездке группа советских туристов превращалась в квазисемью, в которой руководитель брал на себя функции ее главы [Там же, с. 219], возлагал на себя право не только вести воспитательные беседы, но и ограничивать свободу своих подопечных. Важным является, однако, и тот факт, что руководители групп превращались, по сути, в менеджеров от туризма: они должны были организовывать поездки, предусматривая возможные коллизии, согласовывая маршруты, неся ответственность за соответствие и хранение документов, разрешая дорожные конфликты. К сожалению, за пределами анализа остаются вопросы о поощрительных механизмах и возможной личной мотивации руководителей групп в безвозмездном выполнении дополнительной общественной нагрузки, а также об их вкладе в компенсацию дефицитов экономики советского туризма с ее кадровыми и ресурсными недостатками.

Исследование советского выездного туризма в страны народной демократии вносит вклад в развитие дискуссий о взаимоотношениях стран социалистического блока. Несмотря на значительные масштабы внутриблокового туризма, СССР так и не удалось ввести его регулирование в рамки СЭВ из-за противодействия отдельных стран соцлагеря, в итоге этот вопрос решался на двустороннем уровне [Там же, с. 80]. Однако сложно согласиться с авторами монографии в оценке множества приведенных примеров как «конструктивного диалога и взаимовыгодного сотрудничества» [Там же, с. 301], скорее, речь шла о непрекращающихся переговорах, в ходе которых партнеры по Восточному блоку искали свою выгоду. К примеру, участники безвалютного обмена с СССР отказывались сообщать стоимость «туродней» для советских туристов, несмотря на явное несоответствие стоимости услуг и просьбы СССР организовать эквивалентное обслуживание своих граждан [Там же, с. 193]. Не удалось преодолеть упорство восточногерманской стороны и увеличить квоту для посещения советскими туристами популярных маршрутов (Берлин, Дрезден и Лейпциг), напротив, СССР был вынужден согласовывать новые маршруты в менее популярные города. Несмотря на стремление советских курирующих органов укреплять через программы туров в сознании своих граждан образ социалистического содружества, партнеры поставляли стандартные туристические продукты, рассчитанные на западного потребителя и отражающие исторические и культурные (часто -религиозные) ценности, а не социалистический облик современного государства. Именно это способствовало разрушению в сознании советских туристов тех стереотипов, которые пестовались властями СССР.

Помимо реализации образа успешного развития социалистического проекта в странах Восточной Европы большое значение для укрепления риторических фигур советского исторического нарратива в сознании собственных граждан имела инструментализация поездок в «страны народной демократии». Курирующие туризм партийные организации планомерно и настойчиво интегрировали в различные проявления советского выездного туризма места памяти о Второй мировой войне в Восточной Европе. В соответствии со строгим каноном организовывались интеракции между принимающей стороной (работниками музеев, гидами) и посетителями мемориалов, а также обеспечивалось восприятие увиденного: книги посетителей чаще всего содержат шаблонные фразы, заимствованные из текстов путеводителей, популярных песен и материалов экскурсий [ Попов , 2010, 2011].

Наиболее сложный вопрос, поставленный И. Орловым и А. Поповым, - оценка эффективности советского туризма. Ответ на него требует создания и применения весьма четкого инструментария, включающего политические, экономические, статистические индикаторы, критерии оценки влияния на внешнюю аудиторию и зеркального воздействия - степени ритуальной мобилизации советских туристов в духе системы.

В монографии отмечается стремление властных институтов превратить туризм в сферу прибыли. Об этом свидетельствует достаточно высокая стоимость поездок для рядового гражданина (при наличии широко распространенной системы дотаций), создание БММТ «Спутник» в целях пополнения фондов ВЛКСМ. Однако коммерциализации проекта препятствовал приоритет идеологических установок. Из-за глобальных и внутриблоковых кризисов временно ограничивались туристические потоки и сфера контактов с местным населением. Негативное отношение жителей социалистических стран проявлялось в эти моменты в высказываниях гидов и местных жителей, вплоть до враждебных выходок в адрес туристических групп. Это не только препятствовало выполнению поставленных перед туристами пропагандистских целей, но и разрушало их представления о монолитности социалистического лагеря. Вместе с тем разнообразие форм интернациональных контактов и прорехи в системе контроля способствовали развитию межкультурной коммуникации и складыванию неформальных сетей. Кроме того, юбилейнопознавательные мероприятия (круизы по ленинским местам, посещение мест памяти Второй мировой войны), поездки в страны с более низким уровнем жизни, позитивные эмоции молодежного туризма обеспечивали политическую и даже «патриотическую» [Там же, с. 270] мобилизацию советских граждан.