Изменяющаяся Россия: обновление приоритетов политической науки

Человеческая деятельность немыслима без опоры на концептуальные и теоретические конструкции, в которые заложены цели действующих субъектов. И по мере реализации этих целей или разочарования в них меняются основополагающие представления людей о самой деятельности. Подобная перемена происходит в настоящее время в современной российской политике, а вслед за ней и в политологии.

В последние два десятилетия политические пристрастия в России, особенно в сфере публичной политики, концентрировались исключительно на демократических ценностях. Не удивительно, что и политическая наука в таких условиях сосредоточилась на демократии, безоговорочно приняв ее за собственную фундаментальную основу. Бесспорно, что демократия, как способ построения общественных отношений, заслуживает пристального внимания политологического сообщества. Однако очевиден и тот факт, что демократическая форма жизнедеятельности лишена предметного содержания, то-лерантна любому наполнению, даже отрицающему саму форму, а, следовательно, в лучшем случае может играть роль эффективного идеологического компонента, но не основополагающей научной категории. Сложилась застойная ситуация, когда чрезмерная демократическая целеустремленность политики и политологии обедняет и политическую практику и политическую теорию.

Начавшийся в российской науке процесс переосмысления приоритетов развития сегодня становится все более ощутимым. В его качественной основе лежит смещение акцентов с демократического развития на развитие безопасное. Обеспечение безопасности превращается в главное направление политики, а категория «безопасность» — в базовое понятие политологии. Естественно, что фундаментальные изменения политической науки в период переоценки ценностей влекут за собой трансформацию и многих концептуальных представлений.

По этим причинам, принятая сегодня «Концепция национальной безопасности Российской Федерации» [1] все чаще становится объектом справедливой критики. Президент В .В. Путин, к примеру, в своих публичных выступлениях не раз отмечал необходимость принципиального пересмотра этого документа. Изменившаяся за последние годы политическая и военная обстановка в мире, появление новых источников угроз безопасности, наконец, заметная переориентация политики наших вчерашних союзников и партнеров, выработка ими собственных обновленных концепций, нередко ущемляющих интересы России, требуют корректировки политики безопасности. С этой целью важно уточнить или переосмыслить многие понятия и категории, употребляющиеся в анализе национальной безопасности.

Даже устаревшие энциклопедии и словари термин «концепция» определяют вполне удовлетворительно как способ понимания, трактовки какого-либо предмета, явления, процесса или основную точку зрения на них [2]. Другими словами концепция — это системообразующее представление о предмете, явлении или процессе. С существенной оговоркой: в изменяющемся мире подобные представления динамичны и даже самые общие концептуальные взгляды людей на те или иные проблемы быстро ветшают и требуют постоянного переосмысления. Концептуальное развитие человека и общества прямо зависит от их культурного уровня и является процессом непрерывным. Нужно подчеркнуть, что по своему предназначению концепция является стратегическим руководством к деятельности и что на государственном уровне формулируются определенные принципы, предписывающие поведение граждан и их сообществ. Превращаясь в нормативные формулы, концепции становятся фундаментом (алгоритмом) внешней и внутренней политики государства на сравнительно длительное время.

Будучи частично ситуативным образованием, государственная концепция должна подвергаться периодическому пересмотру своих компонентов. Но, если концептуальная реконструкция индивидуальных взглядов осуществляется, как правило, на интуитивном уровне, то изменение государственных концепций предполагает приложение значительных коллективных интеллектуальных усилий. При этом интеллектуалы, занятые разработкой подобных концепций, оказываются не всегда свободными от групповых интересов по отношению к своему умственному продукту. Уберечь от ошибочных или недобросовестных решений в подобных случаях может научная теория, поэтому гораздо труднее складываются и оформляются наши концептуальные представления о тех сферах жизни, где в достаточной мере такая теория не сложилась. Есть основание утверждать, что в области обеспечения национальной безопасности России теоретические достижения значительно отстают от концептуальных потребностей государственной политики. Складывается ситуация, когда несоответствие состо- яния теории запросам концептологии представляет собой главную проблему, сдерживающую подготовку качественной нормативной базы и затрудняющую эффективное приложение сил, направленных на укрепление национальной безопасности. Тем не менее, концептуальные проблемы безопасности являются производными от проблем теоретических, что оправдывает экскурс в теорию вопроса и попытку построения на научной основе взвешенной концептологии безопасности, относительно свободной от пут групповых интересов и, по возможности, универсальной.

Отечественная теория национальной безопасности в настоящее время находится в стадии становления. Ее главные завоевания аккумулируются в сфере аналитики: многочисленным исследователям, стимулируемым идеологией и практикой, легко удалось дифференцировать разновидности безопасности, не особо задумываясь об основаниях такого деления. Научному анализу сегодня подвергается разношерстный набор, состоящий из экономической, информационной, экологической, продовольственной, энергетической, государственной, военной и прочих компонент безопасности [3]. Не отрицая продуктивности распространенного дифференцированного подхода в исследованиях национальной безопасности, отметим лишь его недостаточность и односторонность, в результате которых образовался заметный застой в концептологии безопасности.

Впрочем, в последнее время многие авторы работ в этом направлении приступили к поиску сущностных основ безопасности и выработке ее критерия. Таким критерием большинство из них ошибочно считает весьма туманное образование — «национальный интерес». Конечно, национальные интересы, являются бесспорным ориентиром политики государства, но не могут быть критерием национальной безопасности. Более того, именно реализация национальных интересов, зачастую, создает угрозы самому субъекту и может снижать уровень его безопасности. Такой критерий, на мой взгляд, должен иметь многосоставной комплексный характер.

Первостепенной задачей теории национальной безопасности следует считать выяснение ее природы. Несомненно, что стремление к безопасности — индивидуальной и видовой — одно из самых естественных качеств, заложенных изначально в живом организме. И это имманентное живому свойство может присутствовать в социальных объектах, как в виде инстинктов, так и в форме психологических установок или осознанных мотивациях. В таком случае устремленность к безопасности представляет собой внутреннюю характеристику этого объекта, его атрибутивное качество, которое может определяться мерой своей развитости. Это типичное свойство человека, являясь его ощущением, своего рода чувством, во многом детерминирует человеческое отношение со средой.

Помимо субъективной составляющей безопасности большое значение имеет ее объективная компонента, содержащая реальную угрозу существованию индивида со стороны окружающей действительности. Складываясь, объективный и субъективный векторы безопасности образуют тот сложный феномен, который интуитивно воспринимается в виде интегрированного и не всегда понятного беспокойства [4]. Рассматривая же эти векторы раздельно, нельзя обойти вниманием и возникающую здесь проблему — проблему адекватности субъективной составляющей безопасности объективным реальным угрозам окружающей среды. Такое несоответствие может стать катализатором, ускоряющим негативные социально-политические процессы в отдельных государствах и мире в целом.

Следует признать, что современная политическая наука преуспела в выявлении разнообразных факторов национальной безопасности. Намного меньших успехов добились исследователи в факторном и корреляционном анализе последней из-за отсутствия удовлетворительной количественной интерпретации безопасности. По этой же причине до сих пор не выработаны бесспорные основания, которые могли бы быть заложены в ее теорию и методологию. Мало того, что фундаментальные принципы субъектов, на которых базируются их представления о безопасности, могут существенно различаться, так многие из этих субъектов периодически меняют эти принципы. К примеру, Соединенные Штаты Америки приоритетом собственной безопасности в разное время считали распространение в мире демократических ценностей, борьбу с международным терроризмом, отстаивание прав и свобод человека, а в одной из своих последних концепций выдвинули приоритетом туманное с научной точки зрения понятие человеческого достоинства. Арсенал российской политической концептологии в этом направлении несравненно беднее: в качестве неизменного критерия безопасности в ней упорно сохраняется приверженность национальным интересам России, что делает ее идеологизированной и примитивной. Привлекательность концепции безопасности, построенной на интересах субъекта, заключается в широких возможностях подмены общих интересов групповыми и оправдания любых действий господствующих элит. Такая концепция не имеет корней в науке, идеологична и выгодна агрессивным государствам, стремящимся прикрыть экспансионистскую внешнюю политику и несовершенство внутреннего политического устройства иллюзорными интересами. Очевидно, что концепция национальной безопасности современной Российской Федерации утратила значение важного ориентира ее внешней политики и пригодна лишь для внутреннего некритичного потребителя. В сложившихся условиях разработка фундаментальной основы безопасности становится актуальной проблемой политической теории.

Уместно заметить, что решение такой сложной теоретической задачи требует значительных сил и времени. Однако не возникает сомнений в необходимости создания концептуальной модели политики национальной безопасности, способной ориентировать политическую практику и стать основой обновленной Концепции политики безопасного развития России, безотлагательно.

Важно подчеркнуть, что в такой концепции речь должна идти не столько о феномене, утвердившемся в общественном сознании, политической теории и практике, сколько о реальной политике власти, направленной на укрепление безопасности. И еще одна оговорка. В обновленной концепции целесообразно отказаться от запутывающего, а иногда и провокационного прилагательного «национальная» безопасность, подразумевая под ней безопасность личности, общества и государства безотносительно к их национальной принадлежности.

Концептуальная модель политики безопасности субъекта, должна определяться ценностной направленностью этой политики, а соответствующие ценности — стать ее мерой и критериальной основой. Мерой и критерием политики безопасности не может быть ничто иное, как общечеловеческая нравственность. На ее основе легко сформулировать главные принципы политики безопасности, включающие дружелюбие, уважение, компромиссность, ненасилие, честность по отношению к окружающим.

Нельзя забывать, что в реальном мире действующие субъекты в поиске преимуществ, нередко пренебрегают нравственными нормами. При этом каждый из них обладает собственной конкретной моралью, в большей или меньшей степени допускающей отклоняющееся от нравственных принципов поведение. В такой ситуации высоконравственная позиция субъекта может серьезно подрывать его безопасность, и он вынужден корректировать свои действия, не вполне считаясь с требованиями общечеловеческой морали, а, порой, и вступая в противоречие с ними. Изложенная сентенция не является апологией аморализма в политике. Понятно, что коррекция индивидуальной морали должна осуществляться не произвольно, а в рамках определенных правил, устанавливаемых на основе справедливости. Справедливость, в таком случае, выступает как средство модернизации для конкретного времени и конкретных условий общечеловеческой морали. И если та самая мораль абсолютна, то справедливость всегда относительна, как относительна и конкретная индивидуальная нравственность. Иначе говоря, справедливость —это один из немногих инструментов, посредством которого допускается и признается утверждение или правка тех или иных нравственных норм.

Мораль и справедливость в обществе реализует институт права. Соответствие правового механиз ма, регулирующего социальные отношения, общечеловеческой нравственности и укоренившемуся понятию справедливости в общественном сознании во многом определяет безопасность личности, общества и государства. А симбиоз «нравственность— справедливость—законность» должен стать стратегической основой эффективной политики безопасности.

Может показаться, что безопасность субъектов прямо зависит от их бесконфликтности, пассивности, субтильности, невмешательства в дела других. Подобная позиция характерна для многих религиозных учений, проповедующих «покорность», «смирение», «блаженность», «духовную нищету» — качества, обещающие их обладателям безопасность только в потустороннем мире, а в мире земном обрекающие субъектов на бесконечное терпение или кроткое переживание собственного бессилия.

Веками внушаемая (и не только церковью) парадигма человеческой незащищенности, абсолютная зависимость человека от неподвластных ему природных или божественных сил выработали у большей части людей обреченность, которой всегда и умело пользовались в своих интересах отдельные их представители. И сегодня попытки привить индивиду не знающую пределов терпимость становятся все более изощренными и масштабными. В этих условиях особое значение приобретают исследования толерантности, качества субъектов, сложно связанного с их безопасностью.

В свою очередь толерантность, как свойство субъекта, является проявлением имманентно присущей ему активности.

Таким образом, звенья цепи «безопасность-то-лерантность-активность» образуют последовательность разных форм проявления единой сущности — самодеятельности субъекта [5].

Концептология политики безопасности не может пренебрегать спецификой своих базовых субъектов — личности, общества и государства.

Безопасность личности определяется правами, свободами, обязанностями и гарантиями, которые предоставляет ей государство.

Безопасность общества зависит, главным образом, от его внегосударственной организованности.

В российском сознании обеспечение государственной безопасности имеет по известным причинам негативное отражение, ассоциируясь с полицейским сыском и угрозами для личности и общества. Между тем, безопасность государства прямо связана с его основными компонентами — территорией и властью — и включает в себя геополитическую (территориальную) и властную (политико-системную) составляющие. На протяжении длительного исторического периода обеспечение геополитической безопасности было предметом преимущественно внешней военной политики государства, а забота о сохранении власти — политики внутрен- ней. В современном мире влияние международного сообщества не только на внешнюю, но и на внутреннюю политику отдельного государства существенно возросло и продолжает увеличиваться. Такая тенденция вносит не однозначные коррективы в укрепление всеобщей безопасности, которая может повышаться лишь в том случае, если взаимодействие государств основано на морали, справедливости, законности. К сожалению, эти базовые компоненты в настоящее время не являются ни определенными, ни общепризнанными, а поэтому структура концепции политики национальной безопасности продолжает оставаться вариативной и относительной для разных субъектов.

Тем не менее, структура эта должна включать в себя неизменную, стабильную часть, основанную на примате универсальных нравственных ценностей, и часть, периодически обновляемую по мере изменений представлений о справедливости в общественном сознании, законоустройстве и вызовах текущей политики. На мой взгляд, актуальной задачей российской политики безопасности, а, возможно, и первоочередной, которая должна найти отражение в соответствующей концепции, являет ся избирательное противодействие глобализму. Следует исходить из того очевидного факта, что не все современные глобальные тенденции благоприятны для развития России, а некоторые из них даже создают серьезные угрозы существованию российского общества и государства.

Было бы ошибочным отказываться от преимуществ международного сотрудничества, но еще большей ошибкой, угрожающей безопасности, стало бы некритичное заимствование чуждых нам жизненных норм, настойчиво навязываемых заинтересованными акторами мировой политики остальному сообществу в качестве общечеловеческих и непререкаемых.

Современный глобализм, вооружившись идеей «открытого общества», превратился в средство агрессивной экспансии развитых стран в экономику, политику и культуру стран, отстающих в своем развитии. На базе такого вмешательства в отстающих государствах экономические, политические и культурные эволюционные формы подменяются «гибридными» образованиями, не способными к само-воспроизводству и требующими постоянной внешней подпитки. Уместно заметить, что утопические фантазии К.Поппера об «открытом обществе» сегодня находят специфическое воплощение в американской политике. Так, в обновленной «Стратегии национальной безопасности Соединенных Штатов Америки» сквозит намерение насаждать своеобразную общественную «открытость» в странах мира, путем продвижения и поддержки в них демократических преобразований. Причем демократия понимается ими как средство достижения поставленной цели — «открывания», а не самоцель, не ценность сама по себе, какой она представляется многим российским идеалистам от политики.

Важно подчеркнуть, что «открытый» субъект всегда уязвим, и его существование не может быть безопасным. Поэтому «открывая» других, развитые страны стремятся к собственной, пусть относительной, «закрытости», а неудобства своего вынужденного частичного «открывания» и, связанной с этим утратой безопасности, трактуют как вызовы глобализации. Друзья и сторонники «открытого» общества должны себе ясно представлять, что реализация идей всеобщей «открытости» и «прозрачности» для многих стран противоестественна и легко становится для них глобальным «вызовом», порождающим такие, к примеру, формы «ответа», как терроризм.

Есть основания предполагать, что содержание политико-экономических процессов в XXI веке будет определяться не прекращающейся борьбой государственных образований за меру «открытости» их друг для друга, а ближайшей перспективой международного развития станет усиление изоляционистских тенденций и социальной «закрытости». Инструментом такой борьбы неизбежно должна стать политика безопасного развития, устанавливающая степень допустимой «открытости» государства и общества в отношении различных международных субъектов. Прав был, несомненно, А.С. Панарин в жесткой критике глобализма, утверждая, что движение к «открытому обществу» в слаборазвитых странах является угрозой их самостоятельности и суверенитету, предпочитая такому пути со всеми его недостатками национальный изоляционизм [6]. Угрозы эти исключительно актуальны и для современной России. В свою очередь, разумный изоляционизм достижим лишь посредством тщательно продуманной пограничной политики с широким в ней участием гражданского населения [7].

Неотъемлемой частью концепции политики безопасности является профилактика безопасности. Эту часть своей политики многие развитые страны сводят к превентивным мерам противодействия терроризму. На этой почве, нередко, решаются вопросы ничего общего не имеющие с укреплением безопасности. Так, объявленный поход США против Ирака с целью укрепления всеобщей безопасности оказывается обыкновенным военным вмешательством одного государства в дела другого.

В современных условиях активным субъектам политики (особенно политики международной) приходится объяснять публично, по крайне мере, те из своих действий, которые затрагивают интересы других участников отношений. Нетрудно предвидеть, что грубые односторонние шаги в сфере политики будут вызывать коллективный отпор и обречены на провал. Поэтому большое значение для оправдания политической деятельности приобретает забота о безопасности личности, общества и государства. По этой причине политика безопасности субъектов ста- новится в XXI веке основой внешней и внутренней политики государств, культурного развития сообществ и жизнедеятельности каждого человека, а категория «безопасность» — фундаментальной основой политической науки.