Эффекты влияния социальных медиа на современные демократические и авторитарные режимы

Гипотеза исследования заключается в следующем: проявление символической власти зависит от типа политического режима, а социальные медиа, имманентно являясь ресурсом символической власти, выступают механизмом реализации политической власти, что в определенных случаях приводит к эффектам а) осла-бления/радикализации демократических режимов; б) усиления/дестабилизации авторитарных режимов. В понимании символической власти мы руководствуемся определением Дж. Томпсона – это способность вмешиваться в ход событий, влиять на действия индивидов и создавать события посредством производства и передачи символических форм [Thompson 1995: 17].

Теоретико-методологическое основание исследования. Для анализа вариативности проявления символической власти через социальные медиа мы опираемся на концепцию Г. Шлеффера ( G. Schleffer ) и Б. Миллера ( B. Miller ) о типах политических эффектов платформ социальных медиа и зависимости их использования от трех политических акторов: внутренней оппозиции, внешних сил и правящего режима [Schleffer, Miller 2021]. Возможны четыре типа политических эффектов социальных медиа: эффект ослабления в сильных демократических режимах, эффект радикализации в слабых демократиях, эффект усиления в сильных авторитарных режимах и эффект дестабилизации в слабых автократиях [Schleffer, Miller 2021: 85].

На основе рейтинга глобальной оценки свободы Freedom House1 и типологии режимов мира RoW (Regimes of the World) [Lührmann, Tannenberg, Lindberg 2018] были отобраны следующие страны: США как либеральная демократия с оценкой свободы 83 балла, Бразилия как избирательная демократия с оценкой 74 балла, Украина, Египет и Беларусь как избирательные автократии с оценками 60, 18 и 11 баллов. Данная выборка необходима для описания кейсов использования соцмедиа в политическом процессе и иллюстрации политических эффектов.

Результаты исследования. Ведущим примером эффекта ослабления является предвыборная президентская кампания в США 2016 г. Эти выборы являются переломным моментом в использовании фейк-ньюз в социальных сетях с целью дискредитировать политических конкурентов [Allcott, Gentzkow 2017; Суходолов, Бычкова 2017]. Фальшивые новости о президентских выборах больше всего распространялись на Facebook ¹ и вызвали бóльшую вовлеченность аудитории, чем реальные новости крупных информационных агентств, таких как New York Times , Washington Post , Huffington Post , NBC News и др.²

После победы на выборах Дональда Трампа России вменили вмешательство в избирательную кампанию через распространение фейковых новостей в соцсетях Facebook и Twitter [Архангельская, Архангельская 2020: 95; Nance 2018: 12-95]. Расследование специального прокурора Мюллера не смогло доказать, что Россия вмешивалась в американские выборы и помогла кандидату-республиканцу их выиграть [Архангельская, Архангельская 2020: 95]. Возможно, трудно отличить фальшивые новости и дезинформацию, исходящие от внешних сил, от информации популистских кандидатов. Зависимость демократий от свободного и открытого политического дискурса предоставляет как внешним, так и внутренним акторам возможности для проникновения в информационное пространство. Однако сильные либеральные демократии вряд ли подвергнутся демократическому упадку.

Использование соцмедиа оппозиционными популистами для распространения поддельных новостей могут создать эффект радикализации в демократиях. Возрастает потенциал превращения демократического режима в автократический. Примечателен кейс о президентской гонке в Бразилии 2018 г., победу в которой одержал крайне правый кандидат-популист Жаир Болсонару. Кампания Болсонару открыто использовала распространение дезинформации и фейк-ньюз через социальные сети для продвижения своего дискурса, например в отношении феминисток и групп меньшинств, включая ЛГБТ-сообщество, темнокожих и коренных жителей. В итоге, Facebook деактивировал 196 страниц и 87 аккаунтов³. Похоже, что злоупотребление социальными сетями помогло Жаиру Болсонару, но степень этого не совсем ясна. Существует ли достаточно доказательств для определения того, насколько эффективны злоупотребления социальными сетями для изменения поведения при голосовании?

Правящий режим использует социальные медиа как часть властного кон- троля, что свидетельствует об эффекте усиления политического режима. Пример усиливающего эффекта демонстрируют протесты 2020 г. в Беларуси. Из всех соцмедиа именно Telegram сыграл главную роль в белорусских протестах, получивших название Telegram-революции1. Интернет-пользователи в Беларуси использовали преимущественно эту платформу для мобилизации, координации действий и информирования. Крупнейший белорусский протестный Telegram-канал NEXTA Live взял на себя главную роль в освещении протестной деятельности в онлайн-режиме [Мороз 2020: 52-54].

Против участников протеста применялись следующие средства: отключение Интернета во время крупных протестных акций, блокирование доступа к конкретным сайтам и платформам; заведение уголовных дел против администраторов крупных каналов, арест политических блогеров; отслеживание протестной активности с помощью соцсетей с целью задержания и арестов протестующих; публикации в соцмедиа дезинформации и компромата в отношении участников протестов и др. [Мороз 2020: 52-54].

Таким образом, правящий режим использует социальные медиа для усиления потенциала правительства и противодействия внутренней оппозиции, стремясь контролировать Интернет на своей территории. Вопрос, способствуют ли социальные медиа дальнейшей демократизации политического режима после волны, казалось бы, сильных гражданских протестов, остается открытым. На примере Беларуси демократизирующее свойство социальных медиа проявлять информационный и мобилизационный потенциалы в борьбе с авторитарными режимами комплементируется их свойством децентрализации и отсутствием координационного центра, что делает массовые протесты уязвимыми и способствует применению правящим режимом репрессивных информационнокоммуникативных технологий.

В авторитарных государствах социальные медиа могут помочь оппозиции и активистам облегчать взаимодействие и мобилизацию, что может означать дестабилизирующий эффект для правящего режима. Режиму в этих случаях не хватает силового потенциала для поддержания внутреннего порядка и прекращения хорошо скоординированного сопротивления.

События Арабской весны, в т.ч. протесты 2011 г. в Египте, являются примером такого дестабилизирующего эффекта. С одной стороны, утверждается, что Facebook и Twitter внесли значительный вклад в мобилизацию демонстрантов, участвовавших в акции протеста 25 января 2011 г., для формирования внутренней оппозиции, планирования и координации протеста без лидера [Schleffer, Miller 2021: 88]. Успех помог убедить многих египтян присоединиться к последующим протестам, что привело в движение «революционный каскад», способствовавший свержению Мубарака и его режима. С другой стороны, есть и скептические оценки данных событий. Например, Т. Баркави ( T. Barkawi ) считает, что с помощью своих медиатехнологий Запад воображает себя реальным агентом восстания, но на самом деле «египетскую революцию» сделала не Силиконовая долина, а египетский народ, который сверг Мубарака².

Социальные медиа произвели дестабилизирующий эффект в такой восточноевропейской стране, как Украина, во время событий Евромайдана 2013–

2014 гг. С начала протестов Twitter позволял активистам идентифицировать друг друга, поддерживать связь и консолидировать усилия, использовать «протестные» хэштеги [Мороз 2020: 22]. Facebook стал главной платформой для организации и координации коллективных действий во время протестов, а также для краудсорсинга ресурсов, предоставления юридической поддержки и оказания медицинской помощи.

Считается, что сообщения известного журналиста Мустафы Найема в Facebook и Twitter вывели в ночь на 21 ноября 2013 г. примерно 1 000 чел. на стихийный протест на майдане Независимости [Мороз 2020: 16]. Призывов в Facebook к мобилизации было достаточно, чтобы возмущение граждан из режима онлайн трансформировалось в реальные протесты в режиме офлайн. Связь между использованием Facebook , Twitter и интенсивностью активности движения усиливалась с каждой последующей волной протестов.

Выводы. Эффекты влияния социальных медиа на политические режимы иллюстрирует следующая схема. Чтобы сосредоточиться на основных идеях, мы упростили схему и включили две переменные. Первая переменная, расположенная на горизонтальной оси координат, – это демократические режимы (либеральные демократии и избирательные демократии). Вторая переменная, отраженная на горизонтальной оси, – это авторитарные режимы (избирательные автократии). Обе переменные имеют по два аспекта с иллюстрирующими их примерами: эффекты ослабления и радикализации демократических режимов в одном случае, эффекты усиления и дестабилизации авторитарных режимов – в другом. Точки, изображенные на двух переменных, отражают условные

Усиление: Белоруссия (избирательная автократия)

Дестабилизация:

Украина, Египет (избирательные автократии)

Ослабление: ' США (либеральная демократия)

Радикализация:

Бразилия (избирательная демократия)

Демократические режимы

Рисунок 1. Политические эффекты социальных медиа в демократических и авторитарных режимах (составлено автором)

точки вариантов перехода политического режима от статус-кво (точка посередине горизонтальной и вертикальной осей) к ослаблению или радикализации режима в случае с демократиями, к усилению или дестабилизации режима – в случае с автократиями. Пунктирная стрелка, ведущая от эффекта дестабилизации, представляет собой потенциал приобретения авторитарным режимом демократических тенденций и возможный путь перехода от авторитаризма к демократии.

Подводя итог, целесообразно обозначить вопрос, проявят ли себя эти эффекты без применения социальных медиа. Проблема в том, что воздействие социальных медиа настолько велико, что практически невозможно найти примеры, когда политические акции проходили бы без них. «Использование различных интернет-платформ усиливает все, что декларирует та или иная политическая группа, экспоненциальным образом» [Кривошеева, Мажников 2021: 3499-3500]. Но результат этого политического влияния достигается совокупным эффектом политической и символической власти, т.е. режимом, с одной стороны, и производством, распространением символических форм – с другой.